На фронте долечива­ли раны

Ярославцев Алексей Федорович родился 1 июня 1909 г. в с. Байкалово Тобольской губернии. В 1931 – 1933 гг. служил в Крас­ной Армии. С 1935 г. работал старшим бухгалтером Вагайского райлесзага. В июле 1941 года ушел на фронт, призванный по мобилизации Вагайским РВК. Служил стрелком, затем командиром пулеметного отделения. Участвовал в штурме Берлина. Сержант Ярославцев был демобилизован в июле 1945 года, награжден орде­нами Красной Звезды и Отечественной войны I степе­ни, многими медалями. После возвращения с фронта Алексей Федорович работал бухгалтером на предпри­ятиях Вагайского, Байкаловского районов и г. Тоболь­ска, занимался общественной работой.

Первая часть: Мечтали о будущем, не зная, что впереди

Помню, наступила весна. Апрель месяц. В лесах еще виднелся снег, по утрам уже ясное солнце свети­ло по-весеннему. Мы вели бой в неизвестном мне мес­те. Я снова получил легкое ранение, находился в сан­части около деревни. В палатках было тесно от ране­ных. Вдруг налетели немецкие самолеты и, пикируя, сбросили бомбы на санчасть. Все палатки были изре­шечены осколками бомб. Выполз, вижу, снова заходят самолеты, пикируют на деревню. Там возникает по­жар. В следующий заход бомбы сбрасывают на нашу санчасть. Я лежал в глубокой воронке. Кругом раз­рывы бомб, крики раненых. Много убитых. Оставших­ся в живых увезли дальше в тыл.

Не помню, сколько и где мы мотались по санчастям. Легкораненые снова пошли на фронт, там и долечива­лись наши раны. Враг хотя и был отброшен от Москвы, но где-то подо Ржевом шли сильные бои, около стан­ции Зубцово проходил фронт. Здесь несколько раз пе­реходили из рук в руки населенные пункты, от которых остались лишь одни названия, даже развалин не было видно, все смешалось с землей, окопами, воронками. Пройдя широкую лощину, мы приблизились к передо­вой по траншее. Шла смена воинских частей. Наша стрелковая рота заняла передний край. Я не буду рас­сказывать о тех, кого мы сменили. Это были остатки тех, кто стоял здесь в течение двух месяцев.

Передовая траншея нами занята. Это была основная траншея с пулеметными гнездами, ячейками для стрелков, блиндажами для отдыха. Линия фронта беспрерывно освещалась ночью ракетами с обеих сторон. Ведь до немцев, до их траншей всего 75 шагов. Здесь день и ночь беспрерывно велся огонь с обеих сторон. Изредка на нас обрушивался минометный огонь, были раненые и убитые. В блиндажах, землянках во время отдыха мерцал огонь, жгли резиновые провода. Изо­ляция горела хорошо, но сильно коптила. Так писали письма домой, в которых сообщалось, что «жив, здо­ров, нахожусь на передовой, в обороне».

Помню, вбегает солдат и сообщает, что от прямого попадания убит весь пулеметный расчет, который толь­ко что вышел на пост, сменив товарищей. Прекратив отдых, выбегаем на пост, заменив убитых, устанавлива­ем свои пулеметы. За последнее время передовую укре­пили дополнительно огнеметами, которые установили сплошь по всей траншее. В секрет выходили группой в 7 человек на двое суток. Это траншея, которая находи­лась от немцев в 12 шагах. Мы вели наблюдение за по­ведением противника, без стрельбы, и с их стороны стрельбы не было. Утром, когда светало, немцы вступи­ли с нами в разговор: «Русь, бросай воевать, переходи к нам». Мы отвечаем: «Фриц, уходи отсюда пока жив, иначе тебе капут». На этом разговор заканчивался.

Мне пришлось с передовой сходить в тыл за при­бывающим пополнением и попутно принести боепри­пасы. По заданию командования я получил отзыв и пропуск. Вдвоем с товарищем пошли по траншее, по которой когда-то ходили на передовую. Мы прошли несколько поперечных траншей. Это запасные наши части. Передовая была опоясана в 7 линий траншей.

А дальше мы проходили между флажками, так как здесь все было заминировано противопехотными ми­нами. Несколько раз нас останавливали патрули, про­пуск и отзыв, наши документы, проверялись неоднок­ратно. Затем нас пропускали, рассказывали о даль­нейшем пути и предупреждали о минах. Вскоре по­шли противотанковые мины, но они для нас были не опасны, так как взрывались при тяжести свыше 100 кг. Мы шагали прямо по минам.

Вдруг нас остановил патруль комсостава. Это был заградительный отряд. Также тщательная проверка всего и мы снова в пути. Здесь в лощине пахло жиз­нью, хотя обстрелы здесь бывают также часто, осо­бенно орудийными снарядами. На краях обрыва ло­щины находились блиндажи. Получив пополнение и боеприпасы, мы ждали темноты. Но вот и темнота наступила, но нам пойти на передовую не разрешили и задерживали. Чувствовалось, что что-то происходит, но мы ничего не знали. Вскоре вся лощина была за­полнена автомашинами, которые быстро разгружались. Установки стали видны по всей лощине. Солдат ска­зал нам, что эта установка ракетная, называется «Андрюшей», сейчас будет играть.

Вижу, стоят наклонно как бороны установки, а на них по 4 деревянных ящика. Внутри ящиков находи­лись ракеты весом по 80 килограмм. Вскоре все было приготовлено. Всем предложили зайти в блиндажи. Мне хотелось посмотреть, как будет бить «Андрюша», и я вышел из блиндажа. Команда — и электрический ток включен в сеть. Все пришло в движение. Раздался треск и из первой секции снаряды полетели в сторону противника. Снова раздался грохот. И так все 200 с лишним снарядов улетели к противнику, нанося ему страшный урон, разрушая все блиндажи, окопы. Часть снарядов ползала по лощине, из них шипя выползало горючее, которое не воспламенилось. «Не бойтесь, это не опасно, это не взрывается», — сказал солдат и вско­чил в машину. Вся команда, обслуживающая уста­новку «Андрюша», уехала на другие позиции. А по всей лощине уже раздавались взрывы снарядов про­тивника, но здесь уже никого не было.

Во второй половине ночи, перед светом, нам разре­шили продвигаться на передовую, дав нам пропуск и новый отзыв. По мере приближения к передовой все слышнее становилась перестрелка. Она то затихала, то вновь вспыхивала с еще более ожесточенным гро­мом и треском. На передовой шел бой. Мы прибавили шагу. Здесь уже нас никто не задерживал. Придя к своим, мы узнали, что была разведка боем. Два на­ших взвода захватили передовую немцев, притащили одного немца, но обратно не вернулось больше поло­вины. В траншее немцев шел бой. Мы получили при­каз приготовиться к вылазке из траншеи и с боепри­пасами пойти на подкрепление к своим.

Приготовившись, мы сидели на бревнах траншеи и ждали приказа «вперед». Но этот приказ не после­довал. Наши вернулись, кто был жив, остальные оста­лись мертвыми в траншее противника. Все было кон­чено. Поставленная задача выполнена, немецкий «язык» взят. Но какой ценой! Мы продолжали нести оборону, беспрерывно стреляя по противнику. Немец несколь­ко раз ходил в атаку, потеряв много убитыми, и отхо­дил назад. Наш станковый пулемет работал безотказ­но. Эта машина надежна. У немцев сменилась воинс­кая часть, заступила часть «Великая Германия». Они часто делали вылазки из своих траншей, намеревались быстро перебежать нейтральные 75 шагов, но мы несли службу очень тщательно и бдительно. Немцы каждый раз были сбиты нашим пулеметом.

Часто к нам залетали снаряды, разрывались, из них сыпались листовки, призывающие переходить к немцам. На листовках были фотографии, иллюстрирующие ус­ловия, которые дают немцы перебежчикам в Германии. Вскоре у нас оказались перебежчики. Это произошло на свету, когда шел завтрак и бой обычно затихал. Солда­ты из Орловской области перешли к немцам, оставив свою траншею. В следующий налет мы устроили заса­ду. Когда двое наших, которые из Орловской области, вылезли из траншеи, взяв котелки, оставив винтовки, пошли к немцам, окрикнув, мы их скосили пулеметным огнем. Следующее пополнение было распределено сре­ди сибиряков. Перебежки прекратились.

В один из боев меня ранило минным осколком в грудь. Очнулся я в медсанбате на перевязке. Затем снова впал в забытье. Очнулся в пути, нас на автобу­се на качающихся носилках везли в московский госпи­таль. Последний бой вспоминается в смутном пред­ставлении. Было обычное утро. Перестрелка с обеих сторон то усиливалась, то ослабевала. Иногда били минометы, в траншеях пахло гарью снарядов и мин. Мы ожидали наступления немцев и беспрерывно сле­дили за противником. Ведь до него было 75 шагов. В траншеях стояли солдаты почти в ряд через каждые 2 метра. Стреляли метко. Огнемет, пулемет, миномет. Здесь же наблюдатель и телефонист артиллерии. Здесь же разведчики, и полковые, и дивизионные. Здесь был самый передний край.

Небольшое расстояние до противника прострели­валось с обеих сторон беспрерывным огнем пулеметов, автоматов, винтовок. Слышались команды: «Не жалей патронов, добавь огоньку». Траншеи были глу­бокие, в 2,5 метра, с различными выступами, стрелко­выми ячейками и наблюдательными пунктами. Кроме солдат, стоявших в обороне, по траншее сновали пред­ставители различных родов войск. Все быстро шмыга­ли, стараясь как можно быстрее оставить траншею. Ведь минометный огонь «ротных мин», бесшумно па­дающих в окопы, траншеи, уносил жизни многих лю­дей. Вот только сейчас пронесли помкомвзвода, тяже­ло раненого осколком в голову. Всего несколько минут назад, 3-4 не больше, я с ним встретился в траншее, проверяя линию обороны. Мы обменялись нескольки­ми обычными фразами. «Жив, Костя?» — говорю. «Я жив», — ответил он, прибавляя красное словцо.

Новая немецкая часть ждала нас огнем всевозмож­ных видов орудий и минометов. Этот огонь еще сильнее увеличился. И в этот миг появились фрицы, во весь рост бежавшие к нашей траншее, что-то крича. Многие падали от нашего огня, но их было много и лавины их начали приближаться к нашей траншее. Пулеметы не уставали косить. В это время дополнительно заработа­ли огнеметы. Страшное зрелище: живые люди горят, на ходу сбивая с себя пламя и катаясь по земле. Вско­ре атака немцев была отбита. В нашу траншею снова обрушился сплошной шквал минометного огня. Появи­лись убитые и раненые среди нас. Вновь атака немцев, которых встретили еще более сильным огнем пулеме­тов, еще ожесточеннее вели огонь солдаты, мстя за сво­их товарищей, убитых и лежавших рядом с нами.

Горы трупов оставили на поле боя фрицы. Мы сме­нили раскаленные стволы пулеметов. В это время на нас обрушился шквал минометного огня. Очнулся, товарищи подняли меня. Я сказал: «Разорвало грудь, сердце», — и снова впал в забытье. Очнулся я уже в траншее в блиндаже. Наш санитар делал мне пере­вязку, изо рта у меня шла кровь. Санитар сказал, что у меня тяжелое осколочное ранение в грудь чуть выше сердца, но «жить-то будешь». Очнулся в медсанбате на перевязке. В Москве попал в госпиталь тяжелора­неных, он, как я потом узнал, находился в бывшем авиатехникуме около улицы Горького. В этом госпи­тале все оборудование, лекарства, врачи-профессора были американскими — наших союзников. Мне сделал операцию профессор в черных перчатках и в очках.

Когда дали наркоз, мне показалось, что я полетел в бездонный колодец. Очнулся, увидел свет. Услышал голос сестры: «Вам была сделана операция. Лежите спокойно, не шевелитесь. Вам будет лучше. Спите». Вновь я впал в забытье. Сколько это продолжалось неизвестно, жизнь висела на волоске. Больше недели жизнь боро­лась со смертью. Переборола жизнь, помогло крепкое здоровье охотника-сибиряка. Состояние мое начало улучшаться. Через два месяца я встал с постели и уже мог ходить. Меня перевели в другой госпиталь, который находился на фабрике им. Калинина. Я ле­жал на 5 или 7 этаже.

Помню, вечером в окно было видно, как в сумерках везде поднимались аэростаты. Это заграждение от са­молетов врага. Кругом их было очень много. Москва была впотьмах, жила настороженной жизнью. Лежал я в госпитале долго, всю зиму. Здоровье не восстанав­ливалось, кровоточила грудная рана. Пришла весна. Нас перевезли в тыл в Ивановский областной госпи­таль, а затем отправили в глубокий тыл. Эшелон шел в сторону Тюмени.

Снова на фронт

1944 год. Лето. Наш эшелон с «нестроевыми» остано­вился около Харькова. Все говорили, что нас везут на охрану Румынской границы. На неизвестной станции наш эшелон стоял в тупике, на всех вагонах мелом были поставлены кресты, что они означают не известно, но чув­ствуется, что хорошего мало. Стояли две недели. Ребята ходили в ближайшие населенные пункты, гуляли, пили, пропили нижнее белье и все, что считалось лишним на фронте, т. к. ходили слухи, что поедем на фронт в При­балтику. Там очень туго на фронте. Днем к вагонам под­ходили женщины, подростки, приносили нам молоко, ягоды вишни, которая уже поспела. Взамен получали хлеб, сахар, солдатский паек, лишние вещи.

Две недели простояли мы в тупике и вот, наконец, долгожданный свисток паровоза. Мы ехали в сторону Москвы. В вагоне текла повседневная солдатская жизнь, часто слышались песни, разные разговоры о жизни, воспоминания о семьях. Теперь уже не было тех разговоров, которые были раньше, что нас здесь на фронте всех перебьют, а дома все с голоду помрут. Сейчас говорили, что фрицы везде отступают, что наши войска сильно вооружены, научились воевать, и гонят немцев везде, что немец хотел нас всех уничтожить, закабалить, что нужно их всех убивать. Мы сильны, силен наш тыл, который работает день и ночь, помо­гая фронту, поэтому наша задача — разбить немцев-палачей, уничтожить их, спасти Родину, обеспечить мирную жизнь и спокойный труд.

Вот и Москва. Мы на круговой дороге. Затем наш эшелон шел по железной дороге Москва-Ленинград. Очень долго шел без остановки наш эшелон по «зеленой улице», которая всегда открыта для сибиряков. На остановке я выскочил из вагона и побежал посмот­реть, что за поезд так долго шел без остановки. И свисток-то у него какой-то писклявый, незнакомый. Смотрю — а это небольшой паровозик с дополнитель­ным вагоном-конденсатором. Марка «СШ-17». Вот те­перь мне стало понятно, почему мы нигде не останав­ливались брать воду. Остановки были небольшие. После переформировки вагонов нас передвинули на другой путь. Прицепили паровоз «Серго Орджоникид­зе», который потянул нас в сторону Старорусса.

Поезд громыхал, переезжая мост через речку. На ее берегах видны окопы наших солдат и противника, извилистая линия бывшего здесь фронта видна хоро­шо. Город Старая Русса очень разрушен. Старинные дома с толстыми стенами зияют провалами стен, вер­хние этажи обвалились. Везде видны следы ожесто­ченных боев: почерневшие каменные развалившиеся стены, обгоревшие деревянные, заборы, столбы, пепе­лища домов, обломки, обгоревшие деревья садов, об­ломки военного снаряжения, обгоревшие танки, ору­дия, автомашины. Эшелон приближался к передовой, на остановках уже слышался отдаленный звук ору­дийных выстрелов, шум снарядов и громовые взрывы снарядов, рвавшихся поблизости от станции.

Остановка ночью в лесу. Сосновый бор приветливо принял нас, скрывая своей зеленой кроной, оберегая нас от неприятельского взгляда. Фронт где-то близко, слышится его дыхание, предсмертное дыхание громад­ного зверя, судорожное рычание. Разгрузка эшелона закончилась, мы влились в ряды 23-й гвардейской стрелковой дивизии, ведущей бой с гитлеровцами. «Нестроевые» стали строевыми гвардейцами. Это звание накладывало на нас обязанность быть достойны­ми гвардейцами.

Первый бой был за взятие высоты. Все себя оправ­дали, почти без потерь взяли высоту, выгнали против­ника, захватили трофеи. Немец был уже не тот. Это был битый немец, со сбитой с него спесью о непобеди­мости, а русский солдат — бывалый, не знающий стра­ха, имеющий страшную ненависть к врагу и страстное желание выгнать немцев со своей территории. Не счесть сколько было боев, сколько было освобожденных сел, городов. Все сгладило время, лишь небольшие отрывки из фронтовой жизни иногда всплывают в памяти. Не­возможно все восстановить, невозможно описать ежед­невное содержание фронтовой жизни. Помню, что дра­лись в Прибалтике, прошли Литву, Эстонию, Латвию.

Наша 23-я Гвардейская штурмовая дивизия была в непрерывных боях, было взято много городов. Десят­ки раз объявляли благодарность Главного командо­вания нашей в/части и нам лично. Помню взятие го­рода Риги. С боем вышли к полотну железной дороги, идущей на Ригу. Виднелся уходящий паровоз против­ника. В сцепах два паровоза протащили крюк, кото­рый за собой переломал все шпалы и нарушил желез­нодорожный путь. В Ригу вступили строем, т. к. не­мец отступил на ту сторону реки Западная Двина. Нас встречали жители города и все освобожденные нами русские пленные. Незабываемые встречи, рус­ские с русскими, освободители с освобожденными.

Мы заняли оборону на берегу реки Зап. Двина, противник начал обстрел наших позиций. Мы, несколь­ко человек, пошли в город, ведь мы — победители, нам все можно, мы здесь хозяева. Помню, зашли в подвал. Все солдаты шли туда и мы тоже, нас 4 человека сибиряков. Набрали полные котелки варенья. Все тяну­лись к большим складам, к винзаводу. В ограде у скла­дов с ключами стоял человек и открывал двери. Он показал на бутыли, где находился лимонный спирт. Я выбросил варенье, налил спирта полный котелок. Ведь все делали так.

Дальше пошли в двухэтажный склад, где всякие продукты. Мы ходили, смотрели, ничего не брали, нам было ничего не надо. Было уже пора возвращаться в часть. Вдруг на лестнице произошел взрыв — наш сол­дат упал и подорвался на своей гранате. Немец вел обстрел складов. Уже несколько складов загорелось. Мы поспешили вниз. Какая-то старушка силилась под­нять полмешка муки и не могла. Я помог ей взвалить его на плечо. Она пошла домой. С ней были две девоч­ки, которые в руках держали конфеты-леденцы. Они побежали бегом за бабушкой, убегая от горевшего склада, где все еще продолжали рваться снаряды.

Стояли в обороне, отдыхали, готовились форсиро­вать реку Двину, делали пробные вылазки. Река очень широкая и течение сильное. Нас из города отвели в лес на отдых и дополнительное формирование. Ходи­ли слухи, что нас перебросят в Польшу брать город Варшаву. «Солдатское радио» и на этот раз подтвер­дило свою правдивость. Вскоре нас погрузили в ваго­ны. Ехали мы долго в сторону Польши. Город Варша­ву брали с ходу, форсировали в городе реку. Немец отступил, лишь укрепленный дзот долго не сдавался, обошли его стороной. Взяли типографию, где находи­лись деньги, наложили их полные сумки, но впослед­ствии разобрались, что одна сторона у них была еще не отпечатана. Все выбросили. Сколько было потом разговоров и смеху! У некоторых солдат деньги оказались качественными, но они нам были не нужны. Все раздали населению.

Немец отступил далеко. Наши танки перерезали путь отступления, и мы спешили догнать немцев. Шли по 60 км в сутки несколько дней. Снова бои — немец отступал, бои шли в Померании. Может, я путаю, мо­жет эти бои были раньше. Даты я не помню, но факт, что бои были ежедневно. Сплошного фронта, мне ка­жется, не было, действовали отдельные части. Взяли город Курманфлис. Ночью после боя только располо­жились завтракать, установив передовые заслоны, как по тревоге все поднялись, заняли свои места, открыли огонь по наступающему противнику с полей. Вскоре разобрались. Оказывается это шли польские войска, которым было приказано занять город Курманфлис на свету, но они опоздали и начали наступать, когда мы уже его заняли. Война есть война, все бывает.

Вспоминается такой бой. Мы заняли населенный пункт и винзавод. Затем наш полк занял круговую обо­рону и расположился на отдых. Многие принесли с за­вода вина, хотя он и охранялся нашими постами. Была полночь, когда наших подняли и приказали охранять здание, где расположился штаб полка и полковое зна­мя. Все кругом было темно. На главной улице у ворот было установлено орудие. Перед рассветом подошли самоходки. На требование остановиться кто-то по-рус­ски крикнул: «свои!», но машины не остановились. Са­моходки проскочили наш населенный пункт, и пошли в сторону населенного пункта, где находился штаб диви­зии. Мы быстро сообщили по связи о случившемся. Че­рез некоторое время нам сообщили, что танкетки пыта­лись пройти, но были сбиты орудийным выстрелом. В них оказались немцы из города Штеттина.

Было установлено, что из Штеттина прорвалась большая группировка немцев и идет в нашу сторону, будет пытаться прорваться через линию фронта к сво­им. Полк скрытно отошел от передовой километров на 7, за собой заминировав все дороги и возможные про­ходы. Отошли ночью незаметно, а противник ждал ночью наступления и ничего не знал о нашем отходе. Мы же зашли в населенный пункт, заняли круговую оборону, начали готовиться к встрече идущих из Штет­тина из окружения крупных соединений немцев. Вскоре на шоссе показалась колонна немцев. Залп орудий и пулеметный огонь принес в их ряды замешательство, но они открыли огонь, и пошли прорываться напря­мую. Встретив сильный огонь, немцы начали обходить нас и везде натыкались на наши заслоны. Большин­ство немцев было уничтожено, часть захвачена в плен и позднее расстреляна, т. к. по дороге все время по­ступали большие группы немцев. Они с боем пыта­лись прорвать фронт, но также были уничтожены.

Наши разведчики донесли, что большая часть груп­пировок из Штеттина шла по дороге и наскочила на населенный пункт, где находился штаб нашей дивизии. Бой был сильный. У немцев были самоходные орудия, пулеметы, танкетки. Вступил в бой духовой оркестр дивизии и все хозчасти дивизии, но противник все на­жимал. Сказывалось количественное превосходство немцев. Тут подошли польские самоходки и помогли уничтожить противника. Так за двое суток были унич­тожены группировки в 10 тыс. чел., которые, вырвав­шись из окружения у г. Штеттина, шли на соединение со своими немецкими войсками. Немецкий генерал, который был взят в плен нашим полком, сообщил, что они не знали, что до передовой было всего 7 километров. Не было никакой связи, и они не знали, что натол­кнулись на передовые части русских войск, на 23-ю Гвардейскою штурмовую дивизию.

Разделавшись с группировками немцев, дивизия возвратилась на свои позиции и продолжила наступ­ление, гоня немцев, захватывая населенные пункты и города. Часто мы натыкались на укрепления и жесто­кое сопротивление немцев. Помнятся отдельные слу­чаи, а остальное все сгладилось из памяти. Однажды мы целый день вели наступательные бои, сплошного фронта не было, и, пройдя лес, мы заняли опушку леса. От своих (от батальона и полка) оторвались да­леко. Начинало смеркаться, перед опушкой леса вид­нелось поле с километр шириной, а за ним — хутор. Немец, видимо, отступил и занял оборону в хуторе. Наша рота из 76 бойцов приготовилась к ужину.

Подошла кухня, начали развертывать мешки, дос­тавать котелки, ложки, хлеб. Командир роты Пронин, собрав командиров отделений и взводов, сказал, что перед нами поставлена задача утром занять хутор, в котором укрепились немцы, в основном офицеры. Наша разведка доложила, что немцы также приготовляют­ся к ужину. Нужно занять хутор сейчас и там же по­ужинать, выпить, отдохнуть, заняв круговую оборону. Задача была ясна: продолжая греметь котелком, все готовились в наступление. Взяв на изготовку автома­ты, гранаты, мы цепями двинулись на хутор. Шли молча в темноте, почти ничего не было видно. Лишь ближе обозначились крыши домов и сараев хутора.

Немцы, услышав шум приближения, осветили мес­тность ракетами, но было уже поздно. Забросав нем­цев гранатами и ведя автоматный огонь, мы ворва­лись в хутор. Большинство немцев-офицеров было перебито, остальные через окна домов и через сад бежа­ли, побросав все. Немецкие офицеры не ожидали ата­ки русских, они разделись и сидели перед накрытым столом, готовясь к ужину с выпивкой. Все произошло быстро. Мы заняли круговую оборону хутора, попол­нили припасы из немецких повозок, где было оружие, патроны и много гранат. Немец, опомнившись, пошел в атаку, но был отбит. Ужинать было некогда, немец шел в атаку за атакой. Новые атаки были отбиты. Немец отошел, освещая ракетами поле боя. Мы бес­прерывно наблюдали за противником.

Вскоре меня вызвал комроты и сказал: «Уведи трех немцев в штаб полка. Возьми с собой старшину». При­каз есть приказ. Ночь. Темнота. Я шел впереди, за мной цепочкой шли три пленных немца, несли по фляге. Од­ной рукой они держали брюки, т. к. пуговицы у них были обрезаны. Хутор остался далеко позади. Мы по­дошли к опушке леса, остановились, решали как вести немцев: лесом без дороги километров 6. В это время ракета осветила все кругом бледным мерцающим све­том. Слева по заросшей лесом низине с тыла (с хутора) шли перебежками большие группы немцев. Мы реши­ли пленных немцев пристрелить и сообщить своим о готовящемся наступлении немцев с тыла. Мы дали оче­редь из автоматов, немцы были убиты.

Быстро возвратившись к своим, сообщили обо всем командиру, который сидел за столом со своими ко­мандирами, распивал бутылки немецкого вина. Рот­ный выхватил пистолет, выстрелил в потолок, закри­чал: «К бою!» — и все заняли свои посты. Это было как раз, кстати, т. к. большие силы немцев начали наступ­ление с тыла и флангов. Тяжелый бой длился часа три. У нас появились убитые и раненые, а немец все лез. Подошли самоходки и прямой наводкой открыли огонь по дому и по хутору. Замолчал пулемет Калиты, весь расчет взлетел на воздух от разрыва снаряда. В ограде хутора уже были немцы. Я доложил об этом командиру, а он по рации сообщил командованию: «Просим артиллерию открыть огонь по хутору, в кото­ром мы находимся», — и приказал прорывать кольцо немцев, пробиваться к своим.

Командование разрешило оставить хутор. Я выско­чил на крыльцо и бросил гранату в бегущих немцев, сам прыгнул за цементный выступ крыльца. Взрыв. Я прыгнул на место взрыва, побежал в сад. Крики, стрель­ба, темнота. Перескочил ограду, понесся полем. Еще один человек бежал сзади меня. Позади нас еще неко­торое время слышались взрывы, стрельба. Затем все смолкло. Мы упали, немного передохнули, вскочили, побежали к лесу. Лишь в лесу, отдышавшись, решили идти лесом в хутор, где находился наш полк. Ночь под­ходила к концу. Впереди виднелась прогалина и опуш­ка леса. Мы услышали немецкий приглушенный разго­вор, значит, немцы окружили штаб полка, т. е. хутор, и окапываются на опушке леса. Слева немцы все прибы­вали и занимали оборону, рыли окопы и траншеи.

Решаем приблизиться и забросать их гранатами, прорвать кольцо, броситься к своим в хутор. Ведь ско­ро будет светать. Нас шесть человек. Тихо подползли. Свист. Бросили гранаты, после взрыва вскочили и с криками: «Ура!» бросились с тыла на растерявшихся немцев. Перебежали траншею и крикнули своим: «Не стреляйте! Свои». Проскочили в ограду. Опомнившие­ся немцы открыли огонь по нам, но было уже поздно. На приеме у комполка мы доложили о случившемся. Он все знал. Приказал занять оборону хутора, т. к. немец готовил наступление. Мы быстро пошли и заня­ли боевую оборону хутора, подготовили боеприпасы, гранаты. Чуть светало. Мы вырыли траншеи. Немец вел артиллерийский огонь по хутору, из дома вылете­ли стекла, и отвалилась часть крыши. Штаб находил­ся в кирпичном бетонном овощехранилище.

Началась атака немцев. Хороши были наши стан­ковые пулеметы, выкашивали немцев начисто. Снова начался артиллерийский обстрел, в ограде рвались снаряды. Нас могло взять только прямое попадание. Это почти невозможно. Небольшие бойницы в камен­ной стене, обзор хороший. Было слышно, как идут тан­ки, гул нарастал, тревожно билось сердце. Ведь неиз­вестно было чьи это танки, свои или немецкие. Если немецкие — нам не устоять, если свои — то живем. Из штаба прибежал солдат, сообщил, что идут на подмо­гу три наших танка. Вскоре они подошли. Один танк остановился у дома. Было видно, как открывались люки. У командира танка был короткий разговор с начальником штаба.

Танки двинулись в разные стороны на противника, вскоре послышались взрывы. Танки натолкнулись на замаскированные немецкие пушки-самоходки, которые немцы замаскировали в тени. Были выведены из строя два танка, третий танк повернул и пошел к нам. Вдруг послышался взрыв снаряда, танк закрутился на мес­те, у него слетели гусеницы. Второй снаряд своротил башню. Из танка вынесли раненого танкиста. У него было разорвано плечо, сам он был без сознания. Сно­ва у нас упало настроение. Как же так получилось, кто виноват? Нам сообщили, что такая обстановка везде и к нам идут на подмогу танкетки. Они подо­шли, быстро развернулись, с ходу расстреляли немецкие пушки, захватили много боеприпасов. Одна не­мецкая пушка оказалась исправной и не успела сде­лать выстрела, так как расчет пушки был скошен пуле­метным огнем танкетки. И вот теперь она стала бить по немцам.

Танкетки снова подошли к нам, мы сели в них и поехали в бой. Немец бежал в лес, попадал под огонь пулеметов и автоматов наших танкеток. Вскоре мы очистили хутор, где погибли наши товарищи. Кучеров лежал у крыльца, раскинув руки, пуля попала ему в лоб. В подвале были наши раненые, которых добили немцы, а еврей Беба был задавлен носовым платком. Здесь же лежал молодой парень, весь исколотый шты­ком. Он и раненый не сдавался, дрался до последних сил. Похоронили товарищей наскоро. Прибыло попол­нение, но этого было мало. Дивизия очень много потеряла, и требовалось ее основательное пополнение и формирование.

Нашу воинскую часть отвели на отдых. Мы стояли в лесу. Некоторые залечивать раны уехали в госпи­таль. Легкораненые из части не уходили, так уж пове­лось. Шли бои, мы брали города, иногда несли поте­ри, но небольшие. Уже вблизи реки Одер нас отвели на отдых и пополнение,  дивизия была сильно по­трепана. Пополнение прибыло с востока из числа десятилетников и более. Они держали себя сдержанно, все больше молчали, не выдавали своих настроений и не сближались с нами, обстрелянными солдатами. Мы, отдыхая, набирались сил. Иногда часто беспрерывно тренировались по преодолению водных преград, осво­ению средств переправы и форсированию рек.

Река Одер была перед нами. Задача — взять дамбу, захватить языка и вернуться обратно. До дамбы было метров 200 воды. В этой вылазке я не участвовал, был в резерве. Раннее утро было туманным. После артиллерийской подготовки небольшие лодочки с дву­мя бойцами в каждой отчалили от берега и вскоре скрылись в тумане. Артподготовка была перенесена в глубину фронта, на дамбе послышалась стрельба и взрывы гранат. Вскоре показались две лодки. Впере­ди шла лодка, в которой виднелся один гребец, вто­рой, сгорбившись, держал немца. Вторая лодка шла медленно, на гребнях сидел боец, лицо которого было залито кровью. Второй боец стоял на коленках, от­стреливался, ведя огонь из автомата. Он тоже был ранен. Остальные товарищи не вернулись. Этот язык дал очень ценные сведения о противнике. Возвратив­шиеся были награждены правительственными награ­дами.

Последнее время на фронте было затишье. Это все­гда перед бурей. Все готовились к последним боям. Ведь до Берлина от реки Одера всего 50 километров. Мы стояли на берегу озера у реки Одер вторым эше­лоном и готовились к штурму Берлина. На той сторо­не реки были наши, занявшие небольшой участок зем­ли. Там шли упорные бои. Немец старался смять наши части. Но наш плацдарм расширялся. Через реку на­вели мост. Немцы вели огонь, артналеты по мосту. Наши батареи засекали огонь немецких батарей и уничтожали их.

Отдел письменных и печатных источников ТГИАМЗ.

Источник: С верой в Победу: письма, дневники, воспоминания фронтовиков. – Тюмень: Вектор-Бук, 2002. С. 301-319.