Леля, ты помни меня!

О.П. Кирсанова

Я хочу написать, что помню о войне. Когда началась война, мне было семь лет. Мы жили недалеко от Ленинграда: стан­ция Корнево, Всеволожский район, Ириновское направле­ние. Семья наша до войны была — восемь человек. Когда кончи­лась война — осталось трое.

На нашей станции находи­лось пятнадцать домов и железнодорожный барак, а недалеко, в полутора километрах, летный гарнизон «Углово». Когда летали самолеты, мы, дети, махали им руками. Они летали низко и нас видели.

В начале войны над нашей станцией летел самолет со страшным ревом. Все выбежали смотреть. Самолет летел низко, и мы увидели фашистские знаки. Нам стало жутко. К зиме пришел голод. Все стали слабеть. Первым умер маленький братик Юра. Ему был год и четыре месяца. Он па­дал и просил хлеба.

Отец наш — Петр Гаврилович Гусев — был в армии, за­щищал Дорогу жизни. Местные, которые там служили, рассказывали, что солдаты умирали от голода и холода то­же. Немцы бомбили постоянно. Потом пришло извещение, что наш отец погиб. Мы все плакали.

Наш дом стоял недалеко от дороги, где ездили машины на Ладогу. Зимой на льду были трещины и промоины. Слу­чалось, что машины уходили под лед. Когда началась эваку­ация из Ленинграда, поезда останавливались на нашей стан­ции, а дальше людей везли на машинах. К нам в дом военные приводили много народа. Люди, голодные и холодные, еле держались на ногах и говорили только о еде. Все вспомина­ли, что любили есть до войны. Две сестры вспоминали, как не хотели есть ландрин в баночках, и очень сожалели об этом. Мы лежали и слушали.

Шоферы рассказывали, что на Ладоге сильная пурга, от холода у людей трескалась кожа, машины покрывались льдом. У нас в доме гулял ветер, все тепло выдувало. Когда с Ладоги дует ветер, холодно и летом. У старшего брата Миши отнялись ноги. Ему было ше­стнадцать лет. Тринадцатилетний Коля тоже слег. Сосед­ские дети умирали. Мы знали, что смерть дойдет и до нас. Однажды к нам зашел ремесленник и стал просить что-ни­будь поесть. Он предлагал с себя шинель, гимнастерку. Мы молчали… Он понял, что мы такие же голодные, и вышел. Когда вернулась мама, то сказала, что на крыльце сидит мертвый ремесленник. Его потом увезли на саночках. Вторым умер брат Коля. А Миша говорил: «Скоро ум­ру. Леля, ты помни меня».

Похоронили их в братских могилах. Я помню своих братьев. Вечная им память!

***

Е.Г. Афанасьева и А.Г. Федорова с отцом

Наша семья — мама, папа, младшая сестренка Аня и я — со­бирались 22 июня 1941 года ехать на дачу. Прекрасное солнечное утро… Я с тетей иду за пирожными, и вдруг на улице из всех репродукторов разнес­лось: «Говорит Москва! Слушайте важное сообщение… началась война». В первые секунды люди слушали молча, потом со слезами и криками кинулись по домам. Опустели магазины и улицы. Через несколько дней ушел на фронт добровольцем отец. После этого мы не слышали о нем два месяца.

Где-то в конце июля незнакомый мальчишка принес нам записку от папы. Мы с мамой побежали через Тучков мост на Пет­роградскую сторону. Там, в сквере с высоким забором и за­крытыми воротами, сидели и лежали худые, измученные бойцы. Мы долго ходили вдоль забора и искали папу, но безрезультатно. Тогда я залезла на забор и стала изо всех сил кричать: «Папа Гриша-а!», — и он услышал. Мы ходи­ли сюда навещать его три недели.

Однажды пришли, а сад пуст. Только на заборе висели записки. Женщины и дети искали весточки от своих. Мы тоже нашли записочку от па­пы: «Мы уходим, родные, защищать вас и Ленинград. Ли­дочка, береги дочек. Целую вас всех. Гриша».

Начались обстрелы и бомбежки. С самолетов сбрасыва­ли зажигательные бомбы и листовки. Мы, ребята 9-11 лет, дежурили у ворот, собирали и сжигали немецкие листов­ки, таскали на чердак песок для тушения зажигалок. А главным у нас была слежка за диверсантами. Один раз объявили тревогу. Мы стояли под аркой ворот. Вдруг с балкона противоположного дома взлетела сигнальная ра­кета. Кроме женщины в платке и длинной юбке там нико­го не было. Мы бросились к постовому милиционеру. Через некоторое время военные вывели высокого мужчину в юб­ке. В школе нам объявили благодарность за бдительность.

В октябре прекратила работать школа. Мы перестали ходить в бомбоубежище. Все время хотелось есть. Хлеба да­вали по сто двадцать пять граммов, и больше ничего. В но­ябре в ста метрах от нашего дома упала, но не взорвалась фугасная бомба. Дом несколько раз качнулся, сдвинулась с места мебель. Казалось, что это конец, но дом, построен­ный в петровские времена, выстоял.

Как прошел ноябрь-декабрь, помню плохо. Мама иска­ла по квартире съестное. Она вспомнила, что на ремонт квартиры где-то приготовлены мел, касторовое масло, сто­лярный клей и горчица. Там же нашлись запасы ячменно­го кофе. Все, кроме мела, мы съели до Нового года. Из гор­чицы, после долгого вымачивания, варили кашу. Из ко­фейной гущи пекли лепешки на касторовом масле. 25 дека­бря 1941 года нам прибавили по семьдесят пять граммов хлеба. Мы стали получать по 200 граммов. К Новому году мама принесла еловую ветку и сварила всем по тарелке студня из столярного клея. А сверху размазала по одной штуке шпрот. К Новому году нам на двух детей дали пода­рок: одна баночка шпрот — 125 граммов, и плитка шокола­да — 50 граммов. Это был царский подарок.

Мы жили уже впятером — к нам переехали мамины ро­дители. Они уже не могли подняться на свой восьмой этаж. К тому же у нас было печное отопление и большой запас дров. И еще шла вода из водопровода. К февралю мама очень ослабла. Стали опухать ноги. Бабушка и дедушка перестали выходить на улицу. В квартире стало холоднее. Я не успева­ла за день наносить дров из сарая, так как носила по одному полену. А подняться на третий этаж нужно было много раз Морозы доходили до сорока градусов. Аня целыми днями плакала и просила есть. Мама приняла решение эвакуиро­ваться в Сибирь, в Тюменскую область, где жили наши род­ственники. Эвакуировались по Дороге жизни ночью, под об­стрелом. Шоферы вели машины, стоя на подножке, чтобы успеть спрыгнуть в случае опасности. Множество машин ушло под лед. Под утро на берег добрались только несколько машин. В городе Волхове нас накормили и погрузили в то­варный вагон. Так мы ехали трое суток до города Кирова. По дороге умер дедушка — просто заснул и не проснулся. Никто не плакал. Его унесли из вагона, и мы поехали дальше.

Тяжело, больно и страшно об этом вспоминать, но по­мнить надо. Нельзя забывать тех, кто умер в голодном Ле­нинграде, кто погиб на фронте. Низкий им поклон от нас, оставшихся в живых, от тех, кто живет сейчас, от наших детей и внуков.

Источник: Они победили фашизм./Автор-составитель А.П. Клочков. М.: Издательский дом «Граница», 2005 г.