Каникулы обернулись концлагерем

Отец мой был моряком, окончил в Кронштадте курсы красных команди­ров подводного плавания, служил на Балтийском флоте. В 1930 году в составе 25-тысячников был направлен на коллективизацию в Демянский район. В де­ревне Вотолино создавал колхоз, названный «Ответ интервентам». Женился, в 1931 году родился сын Иван, в 33-м — я.

В 1937-м отца снова призвали на флот. Он стал помощником начальника Северо-Западного пароходства.

Жили мы в Ленинграде, но летом нас, детей, отправляли в Вотолино к ба­бушке и деду. Уехали мы и в мае сорок первого… Мама осталась в Ленинграде, а отца направили на полуостров Ханко, где он занимался эвакуацией торпед­ных катеров и погиб в ноябре 1941 года.

Как я узнал уже взрослым, немецкая группировка под Шимском была окружена нашими войсками: 11-й армией генерал-майора В.И. Морозова и 27-й — генерал-майора Н.Э. Берзавина. В демянском «котле» остались более 200 тысяч немцев из 16-й армии генерала Буша и 23 тысячи гражданского насе­ления. Наша деревня оказалась в прифронтовой зоне.

Первый залп «катюш» был, как известно, дан под Оршей, а второй — под Демянском. Три машины стояли в деревне Воздухи, где находился штаб танко­вой дивизии И. Д. Черняховского. Они дали несколько залпов по деревне Монаково, там располагался штаб немецкого корпуса. Линия фронта отодвинулась на 20 километров к западу, и в декабре 1941 года штаб корпуса переехал в Вотолино.

У нас в доме разместилась охрана, а сам штаб — через дорогу. Начали укреп­лять наш подвал и обнаружили дедов сундук, в котором хранилась собранная отцом политическая литература, портреты Карла Маркса и Ленина. 26-го де­кабря деда забрали в комендатуру, а нас выгнали из дома. Собирались расстре­лять, но вступились сосед Куропаткин, служивший переводчиком, и староста Владимир Антонович Ефимов.

Расстрел заменили концлагерем. Всем четверым нашили на одежду красные треугольники (семья коммуниста) и отправили в Демянск. Вначале мы находи­лись за колючей проволокой в шалашах из прессованного сена вместе с военно­пленными, взятыми на Северо-Западном фронте. Потом гражданских перевели в помещение городской бани, а в феврале повезли в Старую Руссу. Перевозимые в крытых вагонах погибли — вагоны оказались душегубками.

В старорусской тюрьме мы находились до апреля. Однажды под вечер нас в открытых машинах привезли на станцию, где мы провели ночь. Здесь раз давали эрзац-кофе. Наш мудрый дед не пил его и нам не давал. Выпившие же «кофе» к утру умерли.

За городом Дно железная дорога была разбита. Нас высадили в Стругах Красных, поселили в скотном дворе у речки. Взрослых гоняли на ремонт же­лезной дороги, детей и стариков — перебирать брюкву в колхозных буртах. Конвоировали нас автоматчики с собаками. Откормленные сильные собаки, натренированные на детский плач, сбивали заплакавшего с ног и терзали его. Так случилось однажды с братом. Но бабушка Анастасия Максимовна упала на Ивана, вмяла его в снег и тем спасла.

Переводчиком здесь был некто Пенко — высокий щеголеватый человек, постоянно ходивший с резиновым хлыстом. Он часто пускал его в ход, и мне не раз доставалось по голове, но спасала шапка-ушанка. Потом Пенко отправили на фронт и поговаривали, что его убили.

Кормили нас мороженой брюквой и картошкой без соли. Один из охранни­ков, Эрик Ник, принес нам пластмассовую коробочку с красноватой калийной солью. Мы промывали ее, но горький привкус оставался.

Среди узников расплодились вши. Немцы провели санобработку и отделили детей в специальный блок. Тут неожиданно нас стали хорошо кормить: моло­ком, мясным супом с настоящим хлебом и шоколадом. Загадка разрешилась, когда у нас стали брать кровь для немецкого госпиталя, размещавшегося в быв­шей школе.

Кровь брали каждую неделю и, несмотря на хорошее питание, мы слабели.

Так продолжалось до начала 1943 года, пока наша авиация не разбомби­ла госпиталь. Нас выгнали из блока, сделали дезинфекцию и поместили туда выживших раненых.

Нас на фурах, запряженных четверками лошадей, отвезли в деревню Посад­ницы, где снова брали кровь. Но вспыхнула эпидемия сыпного тифа, почти все заболели, и наше подневольное донорство кончилось. Выздоровевших вернули родным.

Летом 1943 года я наколол ногу ржавой проволокой, нога воспалилась, не­мецкий хирург определил гангрену и назначил на ампутацию. Бабушка броси­лась к другому врачу, чеху по национальности. Он взялся меня лечить: делал уколы пенициллина, промывал рану риванолом, и я поправился.

В стругокрасненском лагере запомнилась казнь троих партизан, на которую согнали всех узников. Приговоренные стояли на танкетках под березами с пет­лями на шее. Танкетки отъехали — казненные повисли. Их велели не снимать, но дед с местным жителем Плюшковым все же решились. Ночью повешенных охраняли полицаи, и деду прострелили ногу.

С партизанами и их семьями немцы расправлялись очень жестоко. В дерев­не Добрый Бор жила старушка Костиха, сын которой воевал в партизанском от­ряде. Эсэсовцы подвезли огнеметы и дали залп. Дом вспыхнул, в огне погибла и хозяйка.

Пришла весна 1944 года. Стремительно наступала Красная Армия. В апре­ле немцы стали отступать, угоняя с собой жителей. Факельщики обходили де­ревню и поджигали дома. Дед сумел увести нас за околицу и спрятать в пунях с мякиной.

Вскоре появилась наша разведгруппа в маскхалатах. Немцы открыли ми­нометный огонь, и несколько разведчиков пострадали. Бойцы угостили нас с братом мороженым хлебом и дали чайник — принести раненым воды.

Речка Синюха начиналась от родника, протекавшего под косогором. На холме стояла часовня. Только мы спустились к роднику, как по нам открыли стрельбу, пробили чайник. Разведчики забросали часовню гранатами, она рух­нула.

После освобождения нас, всех четверых, положили в госпиталь с дистрофи­ей, у деда к тому же не заживала раненая нога. Поправившись, мы вернулись в свое Вотолино. Бомба попала во двор, но дом не полностью разрушила. Осенью вернулась из эвакуации мать, но в Ленинград мы больше не поехали, остались в деревне.

Мы с братом пошли в школу. На весь класс был один букварь, чернила варили из свеклы. Закончив в Вотолине семилетку, в 8—10-м классе ездили в Демянск. Я поступал в медучилище, но не прошел медкомиссию: рост мой был тогда всего 1 м 48 см.

Пошел работать, подрос. Жизнь постепенно налаживалась, но пережитое в войну осталось в памяти навечно.

Источник: За блокадным кольцом : воспоминания / Автор-составитель И.А. Иванова. – СПб.: ИПК «Вести», 2007.с. 75-77.