Иди и топи

Несколько недель перед следующей операцией мы провели в Лорьяне. Война вошла в новую фазу. Восточная кампания была в полном разгаре и вызывала смутную надежду, что именно восточное направление принесет быструю и решительную победу. Однако Англия, должно быть, чувствовала облегчение. Островное королевство вместе со своими друзьями янки, становившимися все менее нейтральными, могло теперь сконцентрировать все свои силы на войсках Роммеля и на нашем флоте, особенно на подводном.

Мы нарисовали огромное V на боевой рубке. Я не знаю, почему наши военные руководители использовали эту букву для пропаганды, но для нас она была символом успеха. Veni, Vidi, Vici. Мы, гардемарины, тем временем так привыкли к жизни на подлодке, что посещали гораздо меньше лекций, хотя, конечно, нам следовало еще многое узнать. Но вы никогда не сумеете овладеть всем, что можно знать о подлодках.

Теперь местом нашего назначения стала середина Атлантики. Мы уже пересекли долготу 15°, за которой радио в основном молчало. Этот меридиан был, так сказать, границей, и мы считали воды западнее его нашей «Западной зоной». Когда мы пересекали эту границу, нам больше платили. Несколько дней подряд продолжалась все та же монотонная рутина. Ничего не случалось, и мы начали понемногу тосковать о чем-нибудь новом. Наконец пришло срочное сообщение, которое радист передал капитану, — новости о конвое.

Он был еще далеко, но шел нашим маршрутом, и если не изменится его курс, то, идя на половинной скорости, мы как раз подойдем к точке встречи. Два дня мы высматривали его, но не видели ни дымка. Вероятно, это был очень важный конвой, потому что высшее командование послало нам разведывательный самолет, хотя мы были в трех тысячах километров от ближайшего аэродрома. Подлодки — очень маленький объект, и мы сомневались, что самолет найдет нас. Радист старался войти с ним в контакт, чтобы дать ему наши точные координаты и, если возможно, наш пеленг, но это было нелегкой задачей, так как передатчики самолетов не очень мощные.

Мы продолжали посылать сигналы через короткие интервалы, и в конце концов это сработало. Появился самолет «БВ-138», созданный фирмой «Блом унд Фосс» для специальных заданий. Мы получили возможные координаты конвоя. «БВ» улетел. Прошло два часа, мы шли вперед, не имея ничего нового. Наш командир лично не очень доверял радио, хотя при благоприятных условиях европейские передачи могут приниматься в Америке. Передачи же с кораблей обычно принимаются на расстоянии только до 20 миль.

Через некоторое время наш «БВ-138» вернулся и передал: «Конвой. Квадрат 10. Около 50 кораблей в сопровождении 10 эсминцев». Мы пошли вперед на полной скорости. Вся вахта наготове, старшина торпедистов проверил свои торпеды, а самолет все еще летал над нами. В 3 часа мы увидели первый столб дыма. Затем другой, третий. Мы поспешили вперед. Показались первые мачты, все больше и больше.

— Ну, это целый лес, — сказал кто-то на мостике. — Будет нам работы.

— Прекратите болтовню и займитесь делом, — рявкнул командир, не опуская бинокля. «БВ-138» пожелал нам успеха и скрылся. «Этим летчикам не так плохо живется. Каждую ночь домой к маме. Я бы хотел побывать на их месте».

Мы послали сигнал из 20 слов: координаты конвоя, курс, скорость, численность и сопровождение, чтобы командование получило ясную картину. Каждые два часа мы передавали более подробные сведения. Мы были первой лодкой, вошедшей в контакт с конвоем, и наша работа теперь заключалась в том, чтобы вызвать в этот район другие подлодки и действовать по принципу волчьей стаи. Я не имею в виду, что мы действовали под единым руководством. Совместные действия в битве за Атлантику означали, что собираются все доступные силы, но потом каждый корабль действует по-своему. Таким образом можно уничтожить конвой из 50 кораблей и более в течение нескольких суток.

Темная, как сажа, безлунная ночь давала нам преимущество. Но подлодки не смогли подойти. Насколько мы могли судить по полученным сообщениям, к рассвету подлодок собралось только шесть. Это был важный конвой — 50 кораблей с военным снаряжением, отправляющихся в Англию.

— Пошлите сообщение, — приказал командир.

Достаточно нервное занятие посылать сообщения по радио, находясь среди вражеских кораблей. Если длина нашей волны им известна, нам конец. Но избежать этого мы не могли — нам нужны еще лодки.

Радист командиру:

— Подлодка 10 в контакте с конвоем.

Затем еще одна тоже вошла в контакт.

Теперь нас было трое, и наш командир решил атаковать. Указания пеленга больше не требовались, поскольку взрыв торпеды вы можете видеть на расстоянии многих миль, и, если один корабль загорится, он будет освещать путь другим подлодкам. Мы хотели торпедировать четыре корабля, выбрали самые большие и приготовились атаковать сначала самый дальний, а потом остальные. На самый большой корабль мы подготовили две торпеды, а на меньшие — по одной. По возможности все четыре торпеды должны взорваться одновременно, чтобы не оставить кораблям времени для изменения курса. Мы были уже совсем близко от корабля, может быть метрах в 650.

— Огонь!

Подлодка вздрогнула пять раз — мы использовали торпеду с кормы вместе с остальными. Через 15 секунд торпеды должны взорваться. Мы ждали с нетерпением. Секунды казались слишком длинными. Возможно, наша рыбка поплыла не туда. Что-нибудь случилось? Вспышка пламени, затем два глухих удара. Звук по воде распространяется быстрее, чем по воздуху. Еще один взрыв на борту того же корабля. Он развалился и пошел вниз. Там мало кто мог выжить. Затем последовало еще два взрыва. Одна торпеда, очевидно, пропала. Через мгновение на конвое, мирно шедшем своим курсом, началась бурная деятельность: замигали вспышки красных и синих огоньков, сигналы изменить курс. Англичане знают свою работу. Управлять затемненными кораблями в конвое ночью — нелегкая задача, но столкновений не произошло. Какая жалость! Это очень помогло бы нам.

Теперь на добычу налетели эсминцы. Зажглись огни прожекторов, пушки открыли огонь, начали взрываться глубинные бомбы. Но нас не нашли. Мы еще находились среди конвоя, а это, вероятно, последнее место, где нас предполагали искать. Вместо того чтобы уйти или погрузиться, мы продолжали идти внутри конвоя. Наш командир угадал, что здесь нас не заметят, и оказался прав. На небольшом расстоянии нелегко отличить субмарину от торгового судна с высоким мостиком. Трудно разобрать темные полосы на воде, отличить их от теней, отброшенных высокими волнами.

Задние дверцы торпедных аппаратов открыты, в них одна за другой скользят торпеды. Команда обливается потом, все работают как сумасшедшие. Это вопрос жизни и смерти, нет ни времени, ни места для раздумываний. Если нас обнаружат сейчас, мы будем совершенно беззащитны, поскольку без заряженных торпедных аппаратов не сможем погрузиться. Девиз войны: «Иди и топи». Это продолжается 35 минут. Мы уже готовы к следующей атаке.

Офицер-торпедист командиру:

— Аппараты 1—4 готовы.

Тяжелые взрывы. Корабли разламываются, некоторые теряют пар и останавливаются, третьи дымят до небес. Свет прожекторов играет на темной воде и пятнах масла. Сигнал «SOS» не прекращается на волне 600 метров. Подходят еще подлодки. Еще больше взрывов.

— Надеюсь, мы не перехватим одну из своих, — говорит второй вахтенный офицер. — Скверно получится, если наши собственные люди пошлют нас в ад.

Это легко может случиться — мы среди кораблей сопровождения.

Наконец конвой фактически разрушен, корабли удирают во всех направлениях. Это очень плохо для нас, потому что теперь мы можем поймать только одну цель. Кроме того, получив предупреждение, одни идут зигзагом, другие круговым курсом.

— Право на борт! Наша следующая жертва, 8000-тонный корабль в прицеле. — Огонь! Почти одновременно с последней командой следует вспышка. Но мы насчитали только один удар, хотя корабль тяжело накренился на корму.

— Объект впереди!

Мы пытаемся уйти, но объект двигается гораздо быстрее нас. Постепенно он становится больше.

— Поберегись! Он сзади нас.

Мы бросились вниз. Мы были как роботы. Все происходило спонтанно, события оказались сильнее нас.

Наше высшее командование предупреждало нас о скоростных катерах, находящихся на борту конвоя и вводимых во время ночных атак. Их сила заключается в маленьких размерах, удивительной скорости и скорострельных пушках. Вы можете увидеть эти суденышки (если вообще увидите), только когда они прямо над вами.

Вниз до 50 футов. Мы проваливаемся в глубину. Не имел ли наш инженер родственников среди рыб? Он опустил лодку на указанную глубину, поставил ее на ровный киль, открыл отдушины и в конце доложил:

— Все чисто.

— Хорошо сделано! — поздравил его командир.

Наш друг — враг всегда имеет козырную карту в рукаве. Ну что же. Без этого война была бы скучным занятием. Во всяком случае, к следующему разу мы будем знать больше. По моему мнению, вахтенные на мостике были очень бдительными. Первые глубинные бомбы взрываются, но далеко. Мы еще слишком близко к конвою, и эсминцы не могут поймать нас из-за постороннего шума. Счастливое положение, но вряд ли оно продлится долго. Командир приказывает идти беззвучно. Электрические двигатели почти бесшумны, а вспомогательные закрыты. Команды подаются шепотом, рядовые перемещаются в войлочных туфлях. Все, кто не был непосредственно занят, легли, потому что так расходуется меньше кислорода. Никто не знал, как долго будем мы существовать на том, что есть, а вы расходуете меньше, когда лежите, а не когда стоите и болтаете.

Конвой уходил, его винты становились еле слышны. Но три эсминца шли за нами, и вскоре звук их асдика, как царапанье ногтей по расческе, стал слишком знакомым. Некоторые из этих асдиков грохочут, как горох в жестянке, другие визжат, как трамвай на повороте. Похоже, мы нескоро забудем это приключение. Я раздумывал о человеке, отправившемся в путь, чтобы узнать, что такое страх. Он должен бы побывать здесь.

Эсминцы окружили нас. Взрывы звучали все ближе и ближе, обычно три сразу. Мой пост размещался на корме у переговорной трубы. Каждый раз, когда взрывалась бомба, я должен был докладывать о повреждениях. Труба шла между корпусом и торпедным аппаратом, и в этом крошечном пространстве я должен был удержаться, опершись на одну руку и испытывая боль во всем теле. Стоял неимоверный гул, подлодка, как камень, падала до 20 метров. Свет погас, автоматически включилось аварийное освещение. Это не шутка, когда нас отслеживают по показаниям приборов. Шум двигателей стал громче, глубинные бомбы ближе. Электрики передвигались по лодке, устраняя повреждения. В это время погас свет во второй из двух электрических цепей, которыми снабжена подлодка. Это продолжалось несколько часов. Радисты, сохранившие контакт с эсминцами, сообщали командиру. Когда эсминцы подошли ближе, командир сам пошел в радиорубку отдавать приказы. Каждый раз, как эсминец оказывался над нами, мы меняли курс. Тут надо реагировать инстинктивно. К счастью, наш командир точно знал, что он делает. Он не проявлял никаких чувств. Внешне казалось, что все вполне владеют собой, но это было нелегко, и мне в неменьшей степени. Никогда еще не было хуже, чем сей час: мы не могли видеть, не могли стрелять. Мы должны были просто держаться, хотя казалось, что это больше, чем человек может выдержать. Мы насчитали 68 глубинных бомб.

Как долго может продолжаться это нечеловеческое напряжение, эта смесь везения, непонятной тактики и инстинктивного выполнения нужных действий в нужное время в этом нереальном сражении не человека с человеком и даже не оружия против оружия? Мы находились в ловушке. Каждый погружен в свою работу в мертвом автоматическом молчании. Было что-то жуткое во всей атмосфере на борту. Рядовые выглядели как привидения.

Раздался страшный треск, как если бы по лодке ударили гигантским молотком. Электрические лампочки и стекла разлетелись, разбрасывая везде осколки. Моторы остановились. Слава богу, со всех постов докладывали, что никакой течи нет. Просто вырубились главные предохранители. Повреждение оказалось полезным. Теперь мы использовали специальные дыхательные аппараты, предохраняющие от смертельной окиси углерода, которая могла появиться в подлодке. Резиновый мундштук ужасен на вкус… Это и есть война, настоящая война, а не фильм о войне, где машут флагами и звучит музыка.

Однако инстинкт самосохранения живет в каждом из нас. Если бы нас спросили, были ли мы на самом деле испуганы, сомневаюсь, что кто-нибудь смог бы четко ответить на этот Взрывается сотая глубинная бомба. Лбы у всех покрыты капельками пота. Как последнюю надежду мы выпускаем «Болд» — ловушку для асдика, ей так много подлодок обязаны своим спасением. Ее химические компоненты создают пленку, которая повисает в воде наподобие занавеса и создает для асдика эсминца такое же эхо, как и сама подлодка.

Наша тактика заключалась в том, чтобы намеренно подставить подлодку охотникам, увериться, что они получают эхо, а потом резко повернуть и, показав корму, ускользнуть, оставив ловушку для охотничьей стаи, продолжавшей свое дело. Наш «Болд», по-видимому, помог нам. Бомб взрывалось все меньше. Казалось, враг обманулся. После того как мы насчитали 168 бомб за 8 часов, мы наконец снова начали дышать. Эсминцы уходили. Они должны были собрать свой конвой, поскольку в наступающей ночи он нуждался в сопровождении. Если каждая подлодка удерживала по три эсминца, тогда только один из них мог еще оставаться с конвоем, и для других подлодок все получалось проще.

Наш способ ведения войны совсем не похож на тот, о котором думают юристы: просто подкрасться под водой, выстрелить и скрыться, как вор в ночи. Наоборот. Торпедируют корабли в охраняемом конвое в основном подлодки, идущие на поверхности. И хотя размер эсминца не предполагает неограниченного запаса глубинных бомб — я думаю, их не больше 80, — но и этого количества хватает, чтобы «поддать нам жару».

Мы ждали час, потом мы всплыли.

— Полный вперед!

Мы перезарядили батареи. Это было главным, потому что без батарей мы не можем погружаться под воду и в результате перестаем быть субмариной. Мы перезарядили наши торпедные аппараты и снова приготовились к бою. Только немного измучены. Я запомнил один совет, полученный еще на Данхольме: «Моряк не может быть измучен. А если ты не можешь открыть глаза, вставь в них спички». Вместо спичек мы приняли таблетки кофеина и первитина. Может быть, они и не идеальны для здоровья, но позволяют обходиться без сна несколько дней и для нас просто необходимы.

В эту ночь нам не удалось догнать конвой, но мы доложили о своем успехе в штаб: потоплено четыре корабля, всего 24 тонны.

Адмирал ответил:

— Не 24, а 36. Корабли… — И он перечислил все суда. — Хорошо сделано. Продолжайте и топите остальных.

Наша разведка работала великолепно. На этот раз они расшифровали радиосигналы противника. Хотя было потоплено 100 тысяч тонн, мы надеялись, что кое-что еще осталось и на следующую ночь. Мы уже забыли контратаку с глубинными бомбами и рассчитывали, что эсминцы израсходовали свой запас бомб. Но на самом деле мы так и не смогли догнать конвой, так как топливо у нас почти закончилось, и нужно было вернуться на базу. Позже мы узнали, что конвой почти полностью разрушен, уничтожен.

Мачта на горизонте — другой корабль. Его курс позволяет нам пытаться атаковать, несмотря на недостаток топлива. Мы подошли, когда настала ночь, несмотря на то что эсминец направлялся прямо на нас. Как раз тогда мы увидели красный свет и изменили курс. Невозможно было, чтобы эсминец заметил нас. Да и разве начал бы он стрелять? Аварийное погружение! Никаких бомб. Неужели это совпадение? Мы всплыли. Эсминец все еще направлялся на нас. Снова мы увидели этот проклятый красный свет. Аварийное погружение! Это случалось три раза, и к концу нас окончательно вымотало.

Позже, однако, мы снова должны были погружаться, когда нас атаковали два «сандер-ленда». Мы заметили их слишком поздно — они находились уже совсем близко от нас. Так близко мы еще не сталкивались с самолетами, хотя для такого случая в боевой рубке устанавливалась автоматическая пушка. Один магазин был заряжен, другой иод рукой. Командир хотел закрыть люк, но его заело. Очевидно, пружина испортилась, когда нас бомбили. Тем временем «сандерленд» летел на нас. Моментально приняв решение, командир бросился в рубку, встал к пушке и выстрелил. Расстояние больше 1000 метров. Самолет отклонился. Однако, сделав это, он совершил большую ошибку. Теперь весь фюзеляж был открыт на небольшом расстоянии, а сам он не мог использовать свое вооружение. После следующей вспышки он внезапно нырнул и упал в воду. Другой самолет тоже пошел в атаку, и командир опять открыл огонь. Один из двигателей загорелся, и самолет улетел. Все это время инженер лихорадочно работал в боевой рубке, и мы наконец смогли погрузиться. Все поздравляли командира с меткой стрельбой. Если бы не его присутствие духа и быстрота реакции, мы все погибли бы. Позже по радио сообщили о подвиге командира и о награждении его Золотым крестом.

Теперь нас направили в Брест, где база была больше, чем в Лорьяне. Нас разместили в морском училище, внушительном здании на высоком холме, видном на много миль вокруг.

Ниже здания, в утесах, были построены первые убежища для подлодок: мощные подземные пристани и доки. Воздушные налеты становились все чаще, и мы хотели сохранить подлодки любой ценой, даже задержав их ремонт. Работа шла с невообразимой скоростью, бесконечные потоки грузовиков с песком и цементом текли по улицам. Рабочих разместили в новых жилищах. Во всем сказывалось умение организовывать.

Источник: Хайнц Шаффер. U-BOAT 977. Москва ЦЕНТРПОЛИГРАФ 2002 г. стр. 92-105.