Другая жизнь

Вот отчего в то тревожное воскресенье 22 июня 1941 года, когда мы возвращались с несостоящегося для нас смотра, мальчишки были так уверены, что их отцы все, как один, пойдут на фронт. Но в тот день мы вернулись в другую жизнь. Взрослые были хмуры и неразговорчивы, детишки притихли. Все вокруг резко изменилось, привычные порядки событий словно испарились. Вскоре начались бомбежки, светомаскировки окон и дверных проемов, у взрослых стал длинный рабочий день, а у детворы, теперь предоставленной в основном самой себе, заметно прибавилось обязанностей. Мама и бабушка Нюра уходили на работу рано утром, а мне следовало поднять, умыть, одеть двух сестренок и доставить одну в ясли, другую – в детский сад. Вечером – забрать их. Днем – выполнить поручения бабушки по хозяйству. Такой порядок стихийно сложился в семьях и соседей, и моих одноклассников из второго «А».

Хотя было еще каникулярное лето, мы частенько наведывались в школу, где дежурили наши учителя. Там мы горячо обсуждали, чем можем помочь фронту. Договорившись, собирали (выпрашивали у родителей, родственников и соседей) для отправки бойцам шерстные варежки, носки, кисеты, махорку и пр.

Кончилось лето, начался учебный год. В нашей школе разместили госпиталь, а классы переехали в подвал жилого дома. Бомбежки становились привычными: воздушную тревогу объявляли по нескольку раз в день, горели дома, гибли люди. Закрылись ясли, так что маленькую Юлю маме пришлось переправлять на другой конец города к тете Наде, у которой ее малыша Леву нянчила бабушка Шура.

Бомбежка центральной части Сталинграда

Наша учительница после уроков все чаще старалась быстро развести нас по домам, полагая, что под ее надзором мы в случае бомбежки быстрее нырнем в ближайший подъезд. Обычно так и было. Но вот рухнувшей от взрывов стеной раздавило Володю С. – нашего Волка. Это было так страшно, что мы даже не плакали. Володя был первым, но не последним погибшим из нашего класса.

Зоя Космодемьянская

Мы жили с постоянным ощущением, что фашизм угрожает всему хорошему и доброму на свете, и все решительно готовились отдать свои жизни в борьбе с ним. На уроке нам почли статью в «Правде» о казни партизанки Тани (позже выяснилось – Зои Космодемьянской). Она стала для нас примером мужества и стойкости. Я попросила в школе экземпляр газеты и дома после ужина прочла вслух маме и бабушке о Тане.

Но наряду с каждодневными потрясениями продолжалась и обычная жизнь. В начале учебного года мне приходилось дважды в неделю ездить на занятия в музыкальную школу в центр города. Дорога была длинной, с пересадками. Как-то наш автобус попал под бомбежку, и я явилась на урок с трясущимися и запачканными кровью пальцами. Мой педагог тихо сказал: «Отправляйся домой, а на следующее занятие приходи, когда кончатся бомбежки». Неукротимая бабушка Нюра сразу же нашла в соседнем доме частного учителя – старого пианиста. Из недолгих занятий с ним мне заполнилось только, как при малейшей ошибке он бил линейкой по моим непослушным пальцам. Вскоре он погиб при очередном налете немецких самолетов.

В школе все быстро менялось: шла эвакуация населения из западных областей Союза и Сталинград, а отсюда – на восток (в Свердловск и другие места Урала). Состав учителей и учеников все время «обновлялся». Школьники с семьями и преподаватели уезжали в глубь страны, но вместо них в классах появлялись (обычно ненадолго) новые беженцы с захваченных гитлеровцами земель.

Однажды не пришла на уроки наша учительница. До сих пор не знаю, то ли она погибла, то ли уехала. Кстати, эвакуироваться предлагали практически всем семьям города. Младший сын бабушки Нюры дядя Миша тоже решил увезти свою семью и нас на Урал. Но на все его уговоры бабушка и мама упрямо твердили: «Сталинград немцам не сдадут». На том и расстались. Так же была настроена тетя Надя. Ее муж дядя Коля погиб в начале войны, она ненавидела «фрицев» и тоже верила, что им Сталинграда не видать.

Мои родные не были исключением. Той зимой почти половина моих одноклассников и учителей школы еще оставались в рушащемся городе, и мы выступали теперь уже маленьким хором перед ранеными в госпиталях (в том числе в нашей довоенной школе) с короткими концертами. Только вместо «Красной Шапочки» мы пели «На позицию девушка провожала бойца», «Вася-Василек» и т.д. Раненые слушали нас хмуро.

И тогда наша руководительница рискнула: мы стали исполнять сатирические переделки известных песен. На мелодию «Чилиты» мы пели про Бенито Муссолини:

Ну кто в нашем крае Бенито не знает,
Нет более скверной твари,
Подобной не сыщешь хари…
Но Гитлер с Бенитою а паре.

Эти пародийные песни мы исполняли с яростным азартом, и раненые начинали улыбаться и даже, кто мог, аплодировали.

Привычным стало чувство голода, мы заглушали его сладкими корешками солодки, росшей повсюду на пустырях, во вздыбленной взрывами земле отыскивали пластинки глинистых сланцев, имевших сладковатый вкус и таявших во рту, как шоколад. Иногда удавалось подобрать на берегу Волги в развороченном палисадничке или огородике кусок подсолнуха с семечками или кукурузной початок.

Источник: Э.Самойлова Сталинградское детство. Москва, 2005 г.