Церковь в годы войны

Мы, бывшие заключенные Ясеновца, поняли еще в сороковые военные годы, что для наших врагов все мы «лагерники», лагерная нация. Наши военные «союзники» покажут нам и в 1944, и 1989-1999 годах, что для них мы народ, историю которого характеризирует лагерь, а не освободительные восстания и военные победы.

Отец Лука был наиболее ярким и последовательным православным полемистом, выступавшим против коммунистической идеологии. Он посвятил этому вопросу ряд статей, диссертацию, проповеди и лекции. «В то время эти труды стали самой серьезной и аргументированной критикой материалистической философии».

Он понимал, что грядущая война будет еще более страшной и беспощадной. Тяжелое душевное состояние ослабило его уже давно пошатнувшееся здоровье, и в начале 1941 года владыка оказался прикованным к постели; несмотря на кратковременные улучшения, он оставался в таком состояния до своей мученической кончины.

Мама была верующей женщиной, вместе с ней я, тринадцатилетний подросток, присутствовал в Новороссийске на пасхальной службе в церкви Успения Пресвятой Богородицы 25 апреля 1943 года. Каюсь, не всю службу, а только до второго артналета. Моя мама находилась в церкви до самого конца и обмывала раненых, оказывала им первую помощь.

Сколько способов может найти охранник, чтобы помочь заключённым? Небольшая задержка с закрытием камеры, иногда и ложное замыкание, записка, доброе слово, предупреждение. Заключённый – и тюрьма! Что может быть более чуждым, более враждебным для заключённого, чем его тюрьма?

Через несколько дней после массового избиения евреев в бабьем Яру к нам прибежал знакомый студент-медик и сообщил, что его товарищ по институту Юра Гермайзе вместе со своим отцом задержан на пункте, где должны были проходить регистрацию все мужчины города Киева. Несчастных обвинили в том, что они евреи, и стали беспощадно избивать.

Г.Г. Карпов настоял, чтобы Патриарх Сергий дал письменные указания архиепископу Луке снизить активность и все инициативы согласовывать с ним. Однако это не особен­но расстроило Владыку и не охладило энтузиазм по восста­новлению церкви. Ни пытки, ни тюрьмы, ни лагеря, ни ссылки не сломили его воли и желания активно отстаивать церковные интересы.

«По окон­чании моей ссылки, в 1943 году, я был назначен в Тамбов, в обла­сти которого до революции было сто десять церквей, а я застал только две: в Тамбове и Мичуринске. Имея много свободного времени, я и в Тамбове около двух лет совмещал церковное слу­жение с работой в госпиталях для раненых», — вспоминал Свя­титель. Ему шел в то время 67-й год.

После прихода немцев в 1941 году арестовали активистов-комсомольцев, но о. Владимир спас их от расстрела, а спустя сутки, и его самого арестовали. По ходатайству местных интеллигентов перед комендантом он был отпущен. Вскоре пришли активисты с благодарностью за спасение и сознались, что пять раз приходили убить священника, но всегда что-то мешало...

Массовое пленение совет­ских военнослужащих, превратившееся уже в первые месяцы войны в беспрецедентную в мировой военной истории гума­нитарную катастрофу, делало практически невозможным соз­дание для них условий содержания, соответствующих требо­ваниям международных соглашений о военнопленных, даже если бы фашистская Германия и СССР готовы были их соблю­дать.

Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра.

Знамени у батальона не было, но вместо него был полученный из Риги большой русский шелковый трехцветный флаг. Немцы, ко­торые не возражали против национальных флагов у иностранных военных формирований, были почему-то против трехцветного рус­ского флага. На нашивках РОА находился не бело-сине-красный фла­жок, а Андреевский крест. Местное немецкое...

Присутствие немецкой пропаганды на оккупированных территориях чувствовалось на каждом шагу. В ее ведении была вся культурная жизнь, школы, библиотеки, театры, радиовещание. Всё, за исключением церковной жизни, хотя люди из отдела пропаганды зорко следили за тем, что и как делает «Православная миссия в освобожденных областях России». Таково было ее...

Об ужасном положении пленных знали все жители Пскова. Многие старались им помочь. С одной стороны, это было строжай­ше запрещено немцами, а с другой стороны, бывало, что и часовые, и их начальство смотрели на эту помощь сквозь пальцы. Моя буду­щая жена иногда варила суп и отвозила его в лагерь. Многие ее знакомые тоже старались из своего скудного пайка...

Во втором классе пре­подавать Новый Завет я должен был по довоенному учебнику, из­данному в Риге, а в третьем классе Литургию по Церковному ка­лендарю на 1943 г., изданному Православной миссией в Пскове под редакцией о. Николая Трубецкого, но тоже напечатанному в Риге. На последней внутренней обложке календаря было объявление, что учебник Закона Божия...

Шла кровопролитная и неудачная война с русскими «унтерменшами». Немцы были озлобленны и старались выместить ее на беззащитных узниках. Архимандрит Виталий постоянно разъезжал по русским рабочим и военнопленным лагерям. По отношению к администрации лагерей он вел себя не как робкий проситель, а как имеющий на то полное право. По приезде в лагерь у начальства он просто требовал, чтобы русские были...

Партизаны были двух типов: советские партизаны и бандеровцы. Советские уже лояльно к священникам относились. А бандеровцы сначала с немцами сотрудничали, но потом стали против них. Между собой во время войны те и другие у нас не конфликтовали. Они все защищали и охраняли народ. Заодно и продукты у нас брали, хлеба хотели все.

В 1943 году наша дивизия участвовала в прорыве вражеских позиций на линии Болохово-Мценск. Когда мы переезжали Оку по понтонным мостам, я увидел, что вода в реке окрасилась кровью. Повсюду тела убитых и раненых. В воздухе – сплошной стон. Стонут люди, стонут лошади. Я подумал тогда: «А еще говорят, что ада нет. Вот он, ад».

На войне я был снайпером. Воевал в составе Второго Балтийского фронта, двести восьмая дивизия, триста девятнадцатый стрелковый полк. Дело это особое, не то что просто в пехоте — знай себе стреляй. Здесь стреляешь в него, в противника, один раз. Стрельнул — уходи на другое место. Не ушел — тебя убьют.

Великая Отечественная война - это не борьба идеологий или социальных строев, а борьба за веру и правду. Вклад Церкви огромен, он не поддается количественной оценке, и не может быть выражен в материальном эквиваленте. Удивительное самоотвержение, великодушие, беспример­ный подвиг, который явил наш народ в...