С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

Любопытно было бы посмотреть со стороны на нас – новичков, несмысленышей: находясь в окопах, мы исправно кланялись пролетавшим снарядам. Заслышав стремительно приближающееся характерное жужжание, мы инстинктивно приседали, прятали свои головы за бруствером, забыв школьную истину о разнице скорости звука и скорости снаряда.

После Новохоперска путь наш лежал прямехонько на Москву, где, как нам объявили, будет баня и где мы простоим полных два дня. Тут и зародилась мысль непременно побывать дома. Я был единственным москвичом в вагоне. И поскольку конкуренции у меня не было, я не делал тайны из своего замысла, а с собой решил взять Зигмунда и одного сержанта-сибиряка: оба никогда не видали Москвы.

Мои воспоминания об армейских годах совершенно особые: они нисколько не годятся для юбилейных дат, не содержат свидетельств о грандиозных событиях, о доблестных подвигах и вообще находятся как бы на периферии давно минувшей грозной войны. В первую очередь это объясняется тем, что призванный в армию восемнадцатилетним юношей осенью 1940 года, я целых три года прослужил на Дальнем Востоке.