СМЕРШ

Из глаза вынули бронзовый осколок - большой, около сантиметра. Его пришили к истории болезни. Глаз мой вытек сразу при попадании этого осколка. Потом мне чем-то облили глаза, забинтовали, привезли в палату, и я уснул. Проспал долго. После меня снова повезли в операционную, боль к тому времени прошла. Разбинтовали голову. Врач сказала: "Медленно...

Пролетел немецкий самолет, начали падать листовки. Один солдат поднял листовку. Я увидел, что на ней написано “Пропуск в плен”. Тут же комбат закричал на солдата и выхватил листовку. Мне показалось, что он не выбросил ее, а незаметно положил в карман. Теперь я уже смотрел на него с подозрением. Он говорил, что нужно остановиться и собирать батальон, выкопать блиндаж. А я не понимал, где тут можно...

Приезжаю в Новосибирск – номер вагона в телеграмме указан. Выхожу, никто не встречает. Налил стопку, вылил на землю – родная земля! Вторую налил – выпил, и пошел. Куда пошел? На Томской улице – Генка Домрачев, друг, школьный товарищ детства. Решил – зайду, попроведую. Захожу – слезы, мать выскочила, Галька – сестра. Когда я уходил, ей лет одиннадцать было, теперь уже девушка – плачет, целует.

Настала очередь моему танку. Вдруг что-то чуть-чуть кольнуло в руку. Боли нет никакой. Потом посмотрел – беда! Особенно потом уже, когда из танка вылезал, двигался, и когда кость об кость тиранёт – это такая боль, что не дай Бог! Короче говоря, в госпитале потерял сознание – много крови потерял.

После войны я, пятнадцатилетний пацан, жил в Ташкенте. Неподалеку от нас жили два брата - Жуковы, Володя и Георгий. Или Жорка, как мы его все звали. Володя был старший брат, он был с 1926 года, Жорка же был с 1928 года, чуть старше нас, пацанов не успевших повоевать и горько об этом жалевших. Братья Жуковы же, несмотря на молодость, успели...

Вышли четыре самых молодых, я в том числе. Потом, когда смотрел фильмы, в которых весь батальон делает шаг вперед, мне было смешно. Каждый хотел выжить. Прав был Наполеон, когда говорил, что самый лучший солдат 16-17 лет. Они не обременены семьями. И в голове у них романтика. Романтики у нас не было, семей тоже. Кто же пойдет вперед. У нас только матери. Но о них мы часто как-то забывали.

Пока водитель интересовался как проехать в комендатуру, и несколько человек пробовали ему объяснить, не зная немецкого, я подошел к мешкам, перерезал веревку, и, взвалив мешок на спину шатаясь, зашел за киоск, где и бросил его на землю. Машина тронулась, и два оставшихся мешка упали на землю, и машина наехала на них задними колесами. Мешки лопнули, и сахар высыпался на дорогу.