Записки фронтовика

Алтай – благодатный край. Одни называют его золотым, от алтайского слова “алтын”, что в переводе “золото”. Другие зовут его превосходным от тюркского корня “Ал”. В переводе “превосходный” или “лучший”. Это лазурный край, неслучайно художники, видят его голубым. На территории Алтая смогли бы разместиться Московская, Ленинградская, Тверская и Тульская области, и еще бы осталось место для средних европейских государств. Этот благодатный край еще с давних пор называли Российской Швейцарией. На Алтае есть все: и горные луга с зачаровывающим разнообразием, и черноземы, ни в чем не уступающие украинским, и особые леса (два ленточных бора, простирающиеся с Юга на Север более чем на 400 км.), и реки. О реках нужно сказать особо. Обь – одна из самых больших рек Сибири, берет свое начало на Алтае от слияния двух рек, Бии и Катуни, которые в свою очередь спускаются с ледников Алтайских гор. Катунь не только катит воду, но и валуны до полтонны. Гудит так, что никакой шум морского прибоя с ним не сравнится. Дикая первозданная природа. На левом берегу можно видеть на водопое и оленей, и косуль, и баловство медведей. “Жемчужина, гордость Сибири, сказочный край” – так отзываются об Алтае те, кто хоть раз побывал и почуствовал его притягательную силу. Расстался я с моей малой Родиной более 60 лет назад, но несмотря на столь продолжительный срок, душевные чувства к родному краю не только не уменьшаются, а наоборот, приобретают весомые качества. Эти строки подчеркивают то, кто ты есть, кто в тебя заложил те моральные и физические силы для служения Отечеству. Алтай – моя Родина.

ВОЙНА

В конце первого полугодия 3–го курса Барнаульского педучилища я перевелся на заочное отделение и пошел работать в школу учителем. Заключительную экзаменационную сессию и экзамены сдавал индивидуально. Причина состояла в том, что в конце июня должно было состоятся совещание – встреча молодых учителей. В районе я оказался самым молодым по возрасту и должен был поехать на это мероприятие. Сдав все экзамены, я вернулся в отчий дом на станцию Калманка 22 июня 1941 года. Утро было теплым, солнечным, безветренным. Люди отдыхали. Ничего, кажется, не предвещало беды. Но примерно с 12 часов (по московскому 8 утра) у начальников и их окружения сменилось настроение, и это бросалось в глаза. Власти уже знали о начале войны. Стали оповещать население о том, чтобы к 16 часам (12 часов по московскому времени) собирались у сквера вокзала на очень важное сообщение правительства. В 16 часов из установленных радиоприемников прозвучала речь Молотова (министра иностранных дел) о том, что Германия внезапно, без объявления войны напала на Советский Союз. Страшное известие. На лицах страх, озабоченность и даже удивление. Как же так, ведь есть же договор? Если 22 июня после сообщения было удивление, непредсказуемость, страх, то 23 июня на площади около школы с утра уже было множество людей. Первый мобилизационный призыв военнообязанных первой очереди. Такое продолжалось несколько дней. Потом отправлялись в Армию уже партии поменьше.

Проводы вообще тягостное зрелище. Проводы же на войну — зрелище жуткое. Успокаивающие речи мужчин и плач женщин. У нас, молодежи, которая была воспитана чувством высокого патриотизма и лозунгами “врага разобьем на чужой земле, малой кровью, мощным ударом” уныния было вначале мало. Но на уме было: а вдруг война закончится без нас?! Почему не призывают нас? С этим вопросом нас несколько человек обратились к работнику военкомата. Ответ был категоричным: «Не мешайте работать. Когда надо будет – вызовем». Время шло, а повестки все не было. Начали приезжать эвакуированные женщины, дети. Их рассказы о пережитом, о том, что творили фашисты, вызывало возмущение, но в большей степени был гнев и ненависть к врагу. Среди эвакуированных оказалась одна учительница. И это вызвало радость среди учителей. Хоть немножко, но уменьшалась нагрузка.

Вести с фронта продолжали поступать нерадостные. Фашисты продолжали захватывать все новые и новые территории. Пришли первые похоронки (извещения о гибели в боях за Родину). Изменялись отношения между людьми. Прекратились всякие ссоры и склоки. Работа, работа и работа. В работе находили и выполнение долга, и удовлетворение. Радость была лишь тогда, когда приходили сводки об успехах на том или ином участке фронта. Шел третий месяц войны. Вести приходили все хуже и хуже. В августе пришла повестка отцу. Его напутствие: “Пока тебя не призвали — на тебе семья. Остаются мать и трое детей, младшему 4 года”. Отцу шел пятый десяток лет. Мужчин почти не осталось – все призваны в армию. На хозяйстве женщины, старики и негодные к службе мужчины.

УЧЕБА

Ленинградское военно-медицинское училище им. Щорса эвакуировано было в г. Омск из Ленинграда. Это училище было самым старым в России. Создано указом Петра I как школа лекарских помощников. Училище выпускало фельдшеров для военно-морского флота и для сухопутных войск. В Омске училище располагалось в старой крепости, построенной в середине XIX века. Училище было под патронажем Военно-медицинской академии. Училищу было присвоено имя героя гражданской войны, легендарного начдива, фельдшера по образованию Н.А.Щорса. При эвакуации из Ленинграда вместе с личным составом и профессорско-преподавательскими кадрами, были вывезены материально-техническая и учебная базы. Училище располагало всем необходимым для подготовки высококвалифицированных специалистов. Оно имело право пользоваться всем необходимым, что было в Омском медицинском институте, особенно анатомическим центром, которого не было в училище. В целом же учебная база училища была на порядок выше институтской, и студенты института периодически пользовались ею. При распределении по подразделениям, я оказался в первом взводе. В роте было четыре взвода по сорок человек. Состав курсантов был неоднороден. По возрасту от 18 до 30 лет. Со средним образованием были единицы. В основном с неполным средним, т.е. с 7 классами школы. В роте были и те, кто уже участвовал в боях. Командиры отделений. Помощники командиров взводов были назначены из курсантов. Командиром первого отделения был назначен курсант Азаров, а помошником командира взвода курсант Соколов, который был переведен в наше училище из авиационного. Курсовым командиром 1 и 2 взводов был лейтенант Коварский – выпускник училища. Начальником училища был подполковник медицинской службы Георгиевский, который в последствии стал генералом и начальником военно-медицинской академии. Высококвалифицированными специалистами были преподаватели. Кандидатов и докторов медицинских наук в училище было больше, чем в медицинском институте. Доброжелательность преподавателей, прекрасная учебная база обеспечивали усвоение материала. Учебная нагрузка была очень большой. По 8-10 часов специальной подготовки, четыре часа самоподготовки, плюс несение внутренней и гарнизонной службы. Учеба увлекла. Я успешно осваивал учебный материал. Особое внимание уделялось военно-полевой хирургии. Практику проходили в военных госпиталях и гражданских поликлиниках. Врачи этих лечебных учреждений высоко оценивали знания и прилежность курсантов при выполнении тех или иных процедур. Курсантам доверяли ассистирование при операциях, дачи наркоза, перевязки при сложных ранениях и многое другое. Конечно, не всем курсантам была под силу учебная нагрузка. Некоторым присваивались сержантские звания, и они отправлялись в части на должности санинструкторов. Немало времени занимала общевойсковая подготовка и медикосанитарная тактика.

В декабре 1942г. пять наиболее успевающих курсантов откомандировали на фронт в качестве стажеров. В их числе оказался и я. Предписание гласило: убыть в распоряжение отдела кадров Главного медикосанитарного управления. В Москву прибыли без приключений. В отделе кадров нас направили на разные фронты. Мне выпала доля убыть на Сталинградский фронт. Добрался туда с большими трудностями. Сначала пристроился в воинский эшелон, идущий на юг. Потом на перекладных. Я потерял счет, сколько раз у меня проверяли документы. Медико-санитарное управление нашел в небольшом селении — какой-то Яр. В отделе кадров встретили неприветливо. Майор (кто он по должности — не знаю) после кратковременного раздумья, сказал: «Прибыла отдельная рота морской пехоты, пойдете туда фельдшером», рассказал, как добраться до станции Гнилоаксайская, где находился медсанбат. Перед этим долго водил пальцем по карте. Вручил предписание. В бланк вписал звание и фамилию. При этом сказал: в медсанбате Вам скажут, где рота. От этой встречи осталось тягостное впечатление. Добрался до медсанбата. После проверки документов сказали, что с роты есть раненые, они расскажут, как добраться до роты. Один матрос с легким ранением вызвался проводить меня в роту. Пришли в роту уже под вечер. Рота занимала оборону недалеко от станции Заря. Доложил командиру роты. При докладе один из присутствующих изрек, что нам еще пацанов не хватало. Командир роты его оборвал, а я стоял как в воду опущенный. Я спросил, где медпункт. Медпункта как такового не было. Командир роты одному из присутствующих сказал, чтобы взял людей для оборудования медпункта и указал место. Пока матросы оборудовали медпункт (землянку), я с одним матросом вернулся в медсанбат, чтобы что-то взять для медпункта. В медсанбате с проволочками ходил от одного начальника к другому, получил перевязочный материал, несколько шин, некоторые медикаменты, необходимые для оказания первой помощи при ранениях. Получилась приличная ноша. Нам с матросом повезло: нас догнала повозка, которая ехала как раз на станцию Заря. Вернулись в роту уже затемно. Командир роты распорядился провести меня по взводам роты. Знакомство было коротким. Матрос говорил: “Это наш доктор”. Рота располагалась в траншеях, периодически была стрельба. При взрывах я кланялся. Матрос подбадривал, мол, привыкай. Вернулись к командиру роты. Матрос доложил, упомянув, что я кланялся от стрельбы. Мне было сказано, что у нас не прячутся и спину не показывают. Я как-то быстро среагировал и сказал: “а если Вас заденет, мне Вас тащить задом наперед?”. Смех присутствующих. Командир роты сказал: “Посмотрим”. В общем, встреча настороженная: чужой человек — как он поведет себя. В роте все друг друга знали. Сформирована рота была в Хабаровске и срочно переброшена под Сталинград. Рота большая. Около 200 человек. Уже несколько дней участвовала в боях, понесла потери. Матроса оставили со мной в качестве санитара. На второй день дали еще одного. Под медпункт приспособили воронку от снаряда, углубили и сделали небольшое перекрытие. Медсанбат был недалеко. Это меня радовало. В восемь утра немцы начали с артиллерийского налета по переднему краю, а потом перенесли огонь в глубину обороны. Было, конечно, страшновато. Но я старался держаться и не показывать виду. Немцы пошли в атаку: танки, бронетранспортеры, а за ними пехота. Наша артиллерия стала вести огонь. Несколько немецких танков загорелись. Матросы, несмотря на холод, снимали шапки и надевали бескозырки. Каски были, но не на головах. Командиры взводов ругались. Бесполезно. Появились раненые. Первый раненый – рана пулевая в плечо. Раздел, перевязал, показал куда идти. Другому раненому то же. Раненых было немало, и в ходе боя их число росло. Робость сама собой прошла. Началась работа. Атаку отбили. Началась эвакуация тяжелораненых. Дали несколько матросов, чтобы уносили раненых в санчасть, а оттуда то повозка, то машина. В основном повозки. Принесли пищу в термосах. Для меня все было ново. Через пару часов вновь атака немцев. Старый сценарий. Артналет, танки и пехота. В мозгу мысль: “Как бы не опозориться”. Опять раненые. По траншее от одного к другому. О ходе боя задумываться было некогда. Главное помощь раненым и их эвакуация. Такая интенсивность боев была еще несколько дней. Командир роты после первых дней моего участия в боях сказал: “Так держать, курсант!”. Интенсивность боев постепенно угасала. Немцы выдохлись.

Потери в роте были большими. В роте осталось меньше ста бойцов. Меня в роте уже считали своим. Роту сменила мотопехота, и нас отвели в тыл. Так состоялось мое боевое крещение. Рота перешла в подчинение мотострелковой бригады. 20.01.1943 года меня откомандировали назад в училище. Получил письменный отзыв. Проводы были теплыми, не обошлось и без выпивки. Так я почувствовал, что значит фронтовая дружба, братство, взаимопомощь и сердечность. В медсануправлении принимал меня уже другой офицер. Поблагодарил за службу. Посоветовал вернуться на этот фронт. Уже в вагоне по пути в г. Омск стал осмысливать весь период стажировки. Начали вырисовываться все плюсы и минусы. Мало уметь оказывать первую помощь раненым, надо еще и решить много организационных вопросов, таких как оборудование медпункта, пополнение медимущества, иметь четкое представление о расположении медчастей, быть в курсе хода боя, путях, методах эвакувации раненых и многое другое. Но окончательное осмысливание пришло уже в училище. Вернулось нас в училище четверо. Один курсант погиб. На стажировке из взвода я был один и с остальными курсантами, что были на стажировке, встречались мимоходом. После того как вручил пакет начальнику учебной части (пакет мне был вручен в отделе кадров медсануправления фронта), я доложил, вернее, рассказал о своей стажировке перед группой начальников и преподавателей училища. При докладе присутствовал и начальник училища. Такие доклады делались и всеми остальными курсантами, кто был на стажировке. Оказалось, что отзыв о моей стажировке был очень положительным. Стажировка курсантов на фронте училищу нужна была для того, чтобы на базе результатов стажировки скорректировать некоторые учебные программы. Особенно это касалось вопросов организации медицинской службы. После доклада начальнику мне предложили написать подробный рапорт о стажировке. Написал. Потом начались доклады о стажировке в каждой роте. Стажировка стажировкой, а учебный процесс-то шел. Пришлось нагонять упущенное. Приходилось догонять не только в часы самоподготовки, но и по ночам. Сейчас, когда прошли годы, трудно себе представить, как за такой короткий срок можно было усвоить такую массу учебного материала.

На госэкзаменах по всем ведущим предметам присутствовали, кроме преподавателей, и старшие товарищи из управления училища. Я окончил училище по первому разряду, т.е. красный диплом, с одной хорошей оценкой по латинскому языку, остальные “отлично”. На митинге всего состава училища зачитали приказ наркома, вручали погоны. Я получил звание лейтенанта медицинской службы и ценный подарок – медицинский диагностический набор.

На следующий день торжественное построение роты. Напутствие начальника училища и команда: “На фронт шагом марш!”. Прощальная песня роты. В одном из корпусов на лекции была рота девчат. Общаться с ними было запрещено. Но молодость брала свое. Девчата спонтанно ушли с лекции, выскочили на плац вместе с нами, несмотря на приказы вернуться на лекцию. Они сопровождали нас до железнодорожного вокзала. По тротуарам на нашем пути собралось много жителей Омска. Впечатление неизгладимое. Так все уговоры были безрезультатны о возвращении в училище. Девичья рота была с нами на вокзале до тех пор, пока не отправился наш эшелон. Вагоны пассажирские. Все привыкли к теплушкам. Удивление и повышенное настроение, но, конечно, каждый про себя думал: а что же дальше? Путь до Москвы занял немного времени. Эйфория в связи с окончанием училища постепенно улеглась. Каждый постепенно начал ощущать себя уже в новом качестве, в качестве офицера. Если раньше мы бы именовались “военфельдшер второго ранга”, то сейчас – офицер. После столь длительной враждебности к этому слову, теперь мы его примеряли к себе.

В училище на занятиях по огневой подготовке нас настраивали на то, чтобы мы в совершенстве освоили все, что будет на вооружении части. Кроме сугубо медико-санитарной работы, я начал осваивать танк, особенно танковое вооружение, обязанности заряжающего и командира танка. Дело дошло до того, что мне разрешили на стрельбище стрелять в роли командира танка. Хочу поведать и о своем первом взыскании. В полк прибыла с курсов медсестра Шпер Светлана Исааковна. Ее определили в роту противотанковых ружей, но размещалась она в санчасти. Экипировали ее и в том числе выдали пистолет. Она за палаткой санчасти к стволу сосны прикрепила лист бумаги и начала стрелять. Дежурный по полку быстро среагировал на стрельбу в расположении части. Разобрался. Стрельбу запретил. Доложил начальнику штаба капитану Ходоричу о ЧП. Меня вызвали в штаб, где не только прочитали нотацию о том, что надо требовать соблюдения дисциплины от своих подчиненных, но и начальник штаба капитан Ходорыч объявил мне устный выговор. Взыскание небольшое, но это первое взыскание за действие подчиненных. В последствии за период службы было немало взысканий за проступки подчиненных, но это было первым, поэтому и запечатлелось в памяти. Пистолет, конечно, я у медсестры отобрал.

Эпизод первый. Танковая армия в Орловской операции выполняла несвойственную ей роль. Мы прогрызали оборону противника. В бою за село Борилово наши атаки не увенчались успехом. В конце дня мы отошли на исходные позиции. У танкистов был неписаный закон — идти на выручку друг к другу. Замечали, если подбили соседнюю машину, выпрыгнул ли экипаж. После боя выясняли по каждому экипажу, кто погиб, кто ранен. Из экипажа лейтенанта Маркова никого не было. Танкисты же видели, что из подбитого танка экипаж выскакивал. Вывод: возможно среди них есть раненые. Ко мне обратились танкисты с вопросом, что делать, и с предложением сходить в тыл к немцам и все выяснить. Танк лейтенанта Маркова был подбит за 2-й траншеей немцев. Сам я ничего решить не мог. Целой гурьбой пошли в штаб полка. Я доложил начальнику штаба капитану Ходорычу о сути просьбы танкистов. Он пригласил командира танка, который видел, что экипаж покидал танк. Точно выяснили место подбитого танка. Начальник штаба некоторое время сомневался, говоря: “Узнать, что с экипажем, узнаем, а скольких из-за этого можем потерять людей”. Решающую роль сыграла его душа танкиста. Разрешил. Местность мы знали. На этой местности провели две неудачные атаки. Тем не менее, распланировали все до мелочей. Пошли я, командир танка — младший лейтенант (к сожалению, не смогу вспомнить его фамилию) и два разведчика из полкового взвода разведки с опытом ведения разведки. Первую траншею немцев прошли удачно. Немцы были в блиндажах, а по траншее патрулировал часовой. В момент, когда он прошел мимо нас, мы затаились около траншеи и перебрались. Вторая траншея вообще не была противником занята: немцы еще вели себя беспечно до нахальства. Мы нашли танк и разошлись по сторонам. Обнаружили рядом с танком трех погибших. Забрали документы у них. Разведчик просигналил :“Ко мне!”. Он в воронке метрах 10-15 от танка нашел раненого лейтенанта Маркова, который был без сознания. Я на быструю руку перевязал. Раненого на плащ-палатку и назад. 2-ю траншею прошли спокойно. Перебраться через первую спокойно не удалось. Так же дождались, когда отойдет часовой. Начали перетаскивать раненого через траншею. В это время лейтенант Марков застонал. Через траншею его все же перетащили. Немец – часовой, наверно, почувствовал что-то неладное и дал очередь из автомата. Сержант-разведчик дал нам с младшим лейтенантом команду: “Тащите! Мы прикроем!”. Было уже не до маскировки. Мы старались изо всех сил как можно дальше удалиться от траншеи немцев. Немцы всполошились. Началась стрельба, к счастью, беспорядочная. Нам повезло и в том, что немцы с запозданием стали пускать осветительные ракеты. Это нас спасло. Наши открыли огонь на флангах от нас, чтобы сбить немцев с панталыку. Это удалось. Этот вариант был предусмотрен майором Ходорычем. На нейтральной полосе нас уже поджидали. Забрали у нас лейтенанта Маркова. Разведчики тоже вернулись. Один был легко ранен. Пока мы не вернулись, весь полк  и мотострелки, которые действовали с нами, были на ногах. Боженко занялся раненым и его эвакуацией. Я подробно доложил командиру полка, который был очень недоволен нашей вылазкой. Моральное состояние после этого хождения в тыл к немцам было настолько высоким, что никакими политзанятиями, беседами достичь такого результата было бы невозможно. Каждый внутри себя уяснил, что в трудную минуту никто брошен не будет. Начальник штаба капитан Ходорыч, разрешая вылазки, как раз на это и надеялся. И, конечно, авторитет медиков неизмеримо возрос. Под Киевом, на станции Ворзель мы получали пополнение танков с экипажами. Какая была радость, когда в числе прибывших был и лейтенант Марков.

Эпизод второй. Полк сосредоточился для очередной атаки. Я уже говорил, что мы буквально прогрызали оборону противника. Немцы упорно сопротивлялись днем, а ночью поджигали и отступали на заранее подготовленные позиции. В занятых у немцев траншеях были наши мотострелки. Батальон из нашей бригады. Танкисты располагались метрах в 800 позади от пехоты. Я пошел в траншею на передний край. Добирался по ходам сообщения, по отсечным траншеям. Шел с целью подобрать блиндаж, где бы мог разместиться медпункт при наступлении. Меня всегда сопровождал ординарец Коля Петров, 18-летний паренек. Его мне дали из роты автоматчиков. По штату мне ординарец положен не был. Попали под бомбежку. Немецкие Ю-87 пикировали с таким жутким воем, что очень сильно давило на психику. Кроме бомб сбрасывали пустые бочки, обрезки рельс и др. Все это создавало неимоверный шум. Одна из тяжелых бомб разорвалась недалеко. Меня засыпало. Я очнулся, когда Коля приводил меня в чувство. Оказалось, он находился метрах в 15 от меня. Его то же засыпало, но немного. Он откопался и откопал меня. Я был без сознания. Я очнулся тогда, когда он колдовал надо мной. Взвалил меня на плечи и отнес в ближайшую санчасть. Меня там осмотрели. На затылке слева ранка. Обработали. Вкололи морфий. Я спал. Коля будил меня для того, чтоб я поел. Ребята с батальонного медпункта (нашей бригады) почему-то не сообщили в полк. Несколько дней я у них спал. Морфий делал свое дело. С полка кто-то видел, как меня засыпало, и сообщили в штаб. Писари постарались и отправили извещение на Родину о том, что погиб смертью храбрых. В народе такие извещения окрестили похоронками. Пришли мы в полк. Там великое удивление — ведь они меня похоронили. Потом был смех. Заместитель по политчасти сказал: “Ничего. Будешь жить долго”. Ссадина на затылке заросла. Шрам-рубец остался. Через много лет потребовалось сделать рентген черепа. Обнаружилось, что был перелом левой теменной кости. Это оказалось мое первое ранение. В 1985 году на встрече ветеранов 4 танковой армии в честь 40-летия Победы мы с Колей Петровым встретились. Радость и слезы. Воспоминания. Он после демобилизации обосновался в Средней Азии. Мы долго переписывались. Развал СССР прекратил нашу переписку.

Эпизод третий. После освобождения одного из больших сел, кажется Мощеное, полк сосредоточился на окраине села на скошенном пшеничном поле. Хлеб был собран в копны. Танки и наши санмашины замаскировали снопами пшеницы. На первый взгляд все нормально: то же поле и те же копны. Немецкие самолеты внесли свои коррективы. После первой бомбежки от взрывных волн все снопы разлетелись, и наши танки стали голенькими, т.е. открытыми мишенями. Бомбежка длилась с 8 утра до пяти вечера, с перерывом с 12 до часу дня. Как после выяснилось, мы испытали на себе 1,5 тысячи самолетовылетов. Одна волна самолетов уходила, другая заходила. Пережить бомбежку самое безопасное это в танке. Я тоже забрался в танк, но после следующей серии бомб выскочил из танка и скорее в щель. В щели уже было трое. Практически мы были друг на друге. В одном из перерывов – одни самолеты отбомбились, другая волна была на подходе – перебрался в кювет у грунтовой дороги. Ощущение жуткое. Бомбу видно, как она летит, и кажется, что это твоя. В танке выдержать бомбежку трудно: закрытое пространство, осколки бомб, ударяясь о броню, создают в танке искры от окалины (они, как шмели), танк качает, как на волнах. Танкисты часто прячутся под танк. Это было серьезной ошибкой. Осколки, пробивая катки, или попадают между катков, поражая сразу людей, или, ударяясь о днище, поражают рикошетом. Санитарные машины тоже были взрывами освобождены от маскировки. Недалеко от специализированной нашей санитарки разорвалась бомба. Машина разлетелась как карточный домик. Но удивительно: в машине лежал на носилках тяжело раненый. Его не эвакуировали, потому что медсанбат передислоцировался, и мы пока не знали где он. Раненый вместе с носилками был выброшен. Но не получил ни одной дополнительной царапины. Бывают чудеса. В санитарке было почти все наше медимущество. Все погибло. Когда узнали, где медсанбат, пришлось ехать и выколачивать все необходимое. Медицинские снабженцы, как и все снабженцы, когда что-то выдают, то впечатление такое, что ты залазишь к ним в карман. Тут нужна напористость и нахрапистость. На удивление — ни один танк не был выведен из строя. Вообще-то прямое попадание бомбы в танк явление чересчур редкое. Я такого случая в полку не помню. Среди танкистов было несколько раненых и всё. Ранения под танками. Впоследствии на это явление (ранения под танками) мы обращали внимание на медицинских занятиях.

В один из дней мне доложили, что в полку начальник медицинской службы армии полковник медицинской службы Васильев. Навести марафет не успели. Минут через десять группа офицеров во главе с полковником медицинской службы пришла в санчасть. Как положено, отдал рапорт. Поздоровался и сказал: “Так вот ты какой вояка, расскажи о бое у Хотынца, хочу послушать”. Я сказал, что там воевал не я, а солдаты. Я присутствовал. “Скромность это хорошо. Показывай санчасть” сказал полковник. Он осмотрел амбулатории, там ему представился Боженко, посмотрел землянку. Остался доволен. Спросил, а где живут медсестры. Я показал на землянку. Она была несколько в стороне. Полковник заглянул туда. Там было грязно, неубрано. Остался недоволен. Обращаясь ко мне сказал: “Почему допустили до такого безобразия?”. Я вздумал обратится к нему с просьбой, чтоб двух медсестер убрали с санчасти. В боях я их не видел, да и сейчас редко вижу. Полковник, обращаясь к начальнику медсанслужбы корпуса, сказал чтобы разобрались, так как положение явно не нормально. Полковник ответил, что разберусь, и тут же доложил, что в полку израсходовано более 2-х комплектов индивидуальных перевязочных пакетов. Полковник обратился ко мне. В чем причина? Я доложил, что ранения танкистов, как правило, множественные, обширные ожоги. Одного пакета не хватает на перевязку. Поэтому танкисты имеют, как правило, два пакета. Санинструктору таскать большое количество пакетов невозможно. Полковник Васильев выслушал и сказал, что доводы лейтенанта имеют под собой почву. Начальство уехало.

ЛЬВОВСКО – САНДОМИРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Полк сосредоточился у села Великий Гай на опушке леса. Офицеры получили топокарты района предстоящих действий. Загружены боеприпасы, на кормах танков бочки с соляркой, бревна для самовытаскивания, в общем, все необходимое. Проведены комсомольские и партийные собрания. Они были открытыми, т.е. на них присутствовал почти весь личный состав. На собраниях были поставлены вопросы: о задачах на предстоящие бои и о приеме в партию на партсобраниях, приеме в комсомол на комсомольских. Если прием в партию был многочисленным, то прием в комсомол единичным. Молодежь и в полку и вновь прибывшие в большинстве своем были уже комсомольцами. К коммунистам молодежь относилась с большим уважением. Подчас слово коммуниста было не менее значимым, чем командирское. В партию шли не ради карьеры, а по зову сердца. Молодежь видела, как воюют коммунисты, и стремилась быть похожей на них. Нам была поставлена задача войти в прорыв, который сделает пехота. На нашем направлении стрелковые части прорвать оборону не смогли. Прорыв был сделан у соседей, где должна войти 3-я танковая армия. Коридор был сделан в 8-12 км шириной. 3-я танковая армия вошла в оперативную глубину. Нас тоже решили пустить по этому коридору. Путаницы было много. Тылы 3-й танковой армии, наши части сгрудились у г. Золочев. Пехота занималась ликвидацией окруженной бродовской группировки. Немцы и эсесовцы дивизии “Галичина” отчаянно сопротивлялись. Немцы стремились во что бы то ни стало закрыть коридор. Наш полк в составе бригады сразу не смог войти в прорыв. Пришлось отбивать контратаки противника, который стремился закрыть коридор. Заместитель по политчасти майор Терновский сказал, что в РТО два танка на ремонте. Командиры танков не обстрелянные. Младшие лейтенанты только с училища. Мне было поручено после ремонта взять их под свою опеку и догнать полк. Полк в это время, отбив контратаки, ушел в оперативную глубину. Наш маршрут проходил по направлению Львова с юга. К утру танки были на ходу и под моим началом стали догонять полк. На окраине Золочева танк нашего полка ремонтировался ремонтной бригадой нашей роты техобслуживания. Автоматчики, которые были на танке, грелись на солнышке. Остановились и общими усилиями неисправность устранили, и уже три машины продолжили путь. Дорога по условиям местности метров на 200-300 простреливалась противником. Мы на больших скоростях проскочили поворот на г. Перемышляны градусов под девяносто. Это был поворот на маршрут полка. Последняя машина на повороте остановилась. Порвалась гусеница. Оставив машины, я бегом к третьей машине, чтоб выяснить, что произошло. Подходя к танку, увидел два виллиса и узнал в выходящем из одного командующего нашей армии генерала Лелюшенко. Доложил, кто я и какая у меня задача. Генерал был рассержен. Их машины тоже обстреляли, а тут дорогу загородил танк. Он потребовал у меня карту и на ней собственноручно нанес маршрут и поставил задачу. Первое: как можно скорее освободить дорогу. Второе: двигаться по намеченному маршруту. Обходить населенные пункты и узлы сопротивления. Перерезать шоссейную дорогу Львов-Самбор и держаться до подхода главных сил. С первым заданием справились быстро. Заменили траки-гусеницы, и освободили проезд. Командующий уехал, а мы еще до нормы довели гусеницы и продолжили путь к г. Перемышляны, обходя его стороной: там шел бой. Двигались ускоренно. В населенные пункты не входили. Но Старое Село, которое находилось на нашем маршруте, обойти было нельзя. Маленькая речушка, а мост через нее только в селе. Тут на грех в одной машине забарахлил мотор. Ремонтники стали исправлять неполадку. В одном из домов шла свадьба. К нам подошел пожилой мужчина – жених и совсем молоденькая невеста. Мужчина был со стаканом самогонки. Предложил мне выпить за новобрачных. Я сказал, что одному пить нельзя. Он отдал стакан невесте, а сам пошел за вторым стаканом. Невеста с дрожью в голосе сказала: “Уезжайте скорее, они из УПА (Украинская Повстанческая Армия)”. Я вылил стакан самогона на землю. Нас из дома видно не было. Нас прикрывал танк. Пришел жених со стаканом. Я сказал, что уже выпил. Он покосился на невесту. Я перед его приходом успел дать команду: “К бою”. Танкисты помаленьку стали поворачивать башни. Ремонтники доложили, что неисправность устранена и мы двинулись дальше. Благодаря девушке – невесте мы избежали возможных эксцессов.

В скорости мы вышли к дороге, к нашему конечному пункту. По дороге двигалась большая колонна машин. В голове колонны танк. Мы сразу развернулись и открыли огонь. Головной танк мы подбили сразу. Он задымил. Еще один танк замыкал колонну. Его мы не заметили. Он поджег танк младшего лейтенанта Мещерского. Экипаж погиб. Обнаружив замыкающий танк, мы с двух танковых орудий подбили его. С открытого места отошли метров на 200-300 на опушку леса и начали расстреливать колонну. На опушке была небольшая насыпь, вроде бруствера. На этом бруствере поставили пулеметы, снятые с танков (лобовые). Откуда-то появился бронетранспортер и два взвода автоматчиков-немцев. Двинулись на нас в атаку, непрерывно строчили из автоматов. Я был за пулеметом. Крик о помощи. Кто-то ранен. Оставив стрелка за пулеметом, побежал на зов — в это время обожгло левую ногу. Добежал до раненого. Там не было ничего страшного. Перевязал себя. Пуля прошла навылет в нижней части бедра, не задев кость. В общем, мы эту атаку отразили и продолжали жечь машины в колонне. Колонна немецких машин была примерно до километра в длину. Дорога была забита горящими машинами. Мы ползадачи выполнили. Теперь осталось держаться и ждать подхода своих. Знали бы немцы, что нас горсточка, наверняка бы смяли. Мы слышали западнее за лесом непрерывный гул машин. Это, возможно, немцы отходили на юг со Львова, боясь окружения. Нас больше немцы не тревожили. Занялся своей раной. Обработал, засыпал стрептоцидом. Забинтовал. Я уже говорил, что помимо сумки с комсомольскими бумагами, носил медицинскую сумку со всем необходимым для оказания помощи при ранениях. Поэтому в полку меня продолжали звать комсомольским доктором. И так – третье ранение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заканчивая свои записи, невольно возвращаешься к прожитому и пережитому. Закончилась победоностно война. Позади 1408 дней и ночей неимоверных трудностей и героизма. С гордо поднятой головой фронтовики возвращались домой. С присущим им патриотизмом и великой ответственностью за судьбу Родины. Восстанавливали разрушенное войной народное хозяйство. Возродили и приумножили мощь страны в период сложных послевоенных лет холодной войны. Многие продолжали службу в Вооруженных Силах, передавая молодежи свой огромный фронтовой опыт. Главнокомандующим бронетанковыми войсками Советской Армии стал бывший командир 114 гвардейского танкового полка Курцев Б. В., генералами стали начальник штаба 16 гвардейской пяти орденоносной механизированной бригады Щербак, командир взвода разведки Радугин М.Я., начальник штаба 114 гвардейского танкового полка Меркулов Н.С., полковниками стали связист Скляров А.Г., разведчик Петров В.И., начальник штаба артиллерийского дивизиона Зайцев К.С., командир артиллерийского дивизиона Рубленко М.А., помощник начальника политотдела Иванов М.К. и другие. Помощник начальника политотдела 6 гвардейского механизированного корпуса полковник Дементьев В.Д. стал профессором, доцентами стали полковник Потапов, майор Лившиц Я.С., старший лейтенант Подкин В.А. Все однополчане вели и ведут работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи. Я упомянул только тех, о ком говорится в моих записках. Проходят годы, стареют убеленные сединами ветераны. Но боевая дружба не стареет. Достаточно посмотреть на ветеранов в период встреч на дни Победы, на юбилеи 4 гвардейской танковой армии, на их молодецкий задор, на их крепкую фронтовую солдатскую дружбу. Нужно отдать должное, большую благодарность и признательность Якову Лазаревичу Лившицу за создание Совета ветеранов 4 гвардейской танковой армии и многолетнюю работу в нем. Только благодаря его усилиям ветераны армии узнавали адреса однополчан, их дни рождения. Только его усилиями организовывались встречи ветеранов Армии. На встречах с теплотой вспоминали павших товарищей, кто ушел из жизни уже после войны. Вспоминалась и вспоминается наша комсомольская героическая юность, как бы не излагали историю комсомола современные историки. Комсомол был организацией, воспитывающей патриотизм, гордость за свой народ, интернационализм, организованность и высокие моральные качества у молодежи. С этой организацией связана часть нашей жизни. В комсомоле мы повзрослели, ощутили себя, познали, что значит быть патриотом Родины, что такое войсковое товарищество. Комсомол периода Великой Отечественной войны это многомиллионная армия молодых воинов. Только за годы войны в комсомол вступило десять с половиной миллионов молодых людей. Молодежь с именем Родины шла в атаку и с этим именем погибали. Молодежь периода Великой Отечественной войны — поистине героическое племя. За годы войны 3,5 миллиона комсомольцев награждены орденами и медалями. Более 7 тысяч комсомольцев стали Героями Советского Союза из 11 тысяч, получивших это высокое звание за все годы войны. Из 104 воинов, удостоенных этого звания дважды,  60 комсомольцев. Это героическое племя вписало в нашу историю незабываемые страницы. Память о героических защитниках Родины вечна. Главная цель этих записок состоит в том, чтобы показать как 17-18 летние юноши и девушки, придя в Армию, на фронт, быстро взрослели, мужали и становились закаленными воинами. Это особенно относится к воинам 1923 г. рождения. Этот год по статистике и по истории стал называться “погибшим годом”. Из ста юношей и девушек, участвующих в боях, в живых остался один. Страшная цифра. Я не собираюсь умалить воинов других годов рождения. Останавливаюсь на этом годе рождения только потому, что родился в этом году и оказался по счастливой случайности в числе этого одного процента оставшихся в живых.

Я безмерно благодарен моим однополчанам, которые поделились со мной своими воспоминаниями, которые запечатлелись в их памяти. Их фамилии следует назвать: Ривж В.Е., Барабанов П.И., Радугин М.Я., Ходжаян А.А., Васин И.В., Седов Г.И., Халезин П.И., Крохмаль А.П., Деревянко И.Х., Серовский Н.Д., Александров М.М., Сметанин М.В., Миронов Ф.И., Зайцев К.С., Полташевский Ю.В., Пельц С.Г.

Время неумолимо. Нас – фронтовиков осталось не много. Эти записки предназначены потомкам, чтобы, читая их, они прониклись гордостью своих предков и стали бы такими патриотами и так же любили и защищали свою Родину, как это делали мы.

Прислал: Святослав Денисенко

Источник: «Я помню» http://www.iremember.ru