Взводный с Курской дуги

Алексей Владимирович Уханов

Родился 16 октября 1922 года в селе Никитское Тульской области. В армии с августа 1941 года. На фронте с июля 1943 года. Командир стрелкового взвода. Сражался на Курской дуге, освобождал Прибалтику, штурмовал Кенигсберг. Был ранен. Награжден орденом Красного Знамени, орденами Отечественной войны I и II степени, медалью «За отвагу», другими медалями. В органах внутренних дел служил с 1946 по 1965 год.

Меня призвали в армию 7 августа 1941 года, как раз в разгар уборочной страды. Настроение было такое: побыстрее оказаться на фронте и лупить захватчиков так, пока не побегут обратно. Я был горячим парнем, всегда хотел быть впереди, первенство никому не отдавал. Воинский эшелон прибыл в Чебаркуль Челябинской области. Здесь располагались запасные полки, здесь готовили солдат к отправке на фронт. Я попал в учебный стрелковый батальон, ждал, вот-вот отправят на фронт. Однако вместо передовой меня направили на военный завод вытачивать корпуса для снарядов. Наступил 1942 год, чувствую, моя «командировка» затягивается. Фашисты уже под Москвой, а я тут ветошью руки вытираю. Написал рапорт с просьбой отправить меня на фронт. Отказали. И вдруг приходит письмо от мамы, мол, так и так, дорогой сынок, наш отец убит под Москвой. Меня, конечно, обуяла ненависть к фашистам. Снова строчу рапорта один за другим. Положительный ответ на них я получил лишь к весне 1943 года…

Воинский эшелон из Чербаркуля прибыл на станцию Змеевка, близ Орла. Войска, кругом войска — готовилось Орловско-Курское сражение. Меня назначили помощником командира взвода 1019-го стрелкового полка 308-й стрелковой дивизии Центрального фронта, которым командовал Константин Константинович Рокоссовский. Полк готовился к наступлению. Меня вызвал командир роты.

— Уханов, завтра пойдем в пекло, — объявил он. — Офицера нет, командование взводом возьмешь на себя. Справишься в бою — оставим взводным.

Утро 5 июля 1943 года выдалось жарким. Мой взвод окопался в поле, за лесопосадками, в ожидании приказа о наступлении. Ударила наша артиллерия. Артподготовка длилась десять минут. Раздалась команда: “Вперед! В атаку!” Я рванулся первым, но через несколько прыжков остановился: «Что со взводом? Поднимутся ли ребята?» Бегут, пригнувшись. Проскочили метров двадцать. Противник начал простреливать поле. Мы плюхнулись на землю, поползли. Стали рваться снаряды: спереди, сзади, по сторонам. Загорелась трава, поднялся дым, гарь, пыль — дышать нечем. Рвутся снаряды, мины, жужжат осколки. С каждым взрывом мимо пролетают то чья-то голова, то руки, то туловище… Жуть!.. Ползем. Снова заработала наша артиллерия. Из-за кустов выползли наши танки. Бой переместился в другую сторону. Прибежал командир роты: «Уханов, поднимай бойцов!» Я крикнул: «За мной!» Стреляя на ходу, мы добежали до первой линии немецкой обороны. Видим: часть немцев навеки осталась в траншее, часть отступила. Пересчитал своих бойцов — десять человек потеряли. Подвезли обед, но есть не хотелось, перед глазами стоял кошмар боя.

Стрелковый полк, в котором служил я, наступал четыре дня подряд. Атаки шли непрерывно — одна за другой. Фашисты отчаянно сопротивлялись и грамотно отступали. Позиции оставляли тогда, когда основные силы успевали закрепиться на новых высотах. Полк с трудом продвинулся лишь на тридцать километров, неся большие потери. В атаку иногда ходили без поддержки танков, авиации и артиллерии, с автоматом да связкой гранат. Противник же тем временем лупил из стволов всех калибров. Никакого спасения…

В середине июля мы пошли в очередное наступление. Взвод цепочкой растянулся по картофельному полю. Бегу впереди, солдаты за мной. Начали взрываться снаряды, с каждой секундой все сильнее и ближе к нам. Залегли во рву. От взрывов нас наполовину засыпало землей и накрыло ботвой. Осколки жужжали в воздухе, как рой пчел. Фашисты почти целый день вели огонь, не давая поднять головы. Угомонились лишь к вечеру — знать, выдохлись. Я поднялся, отряхнулся и огляделся — вокруг ни души. Где взвод? Где рота? Никак не могу сообразить. Побрел в сторону тыла, натыкаюсь на трупы и части тел, даже раненых нет. Направился к кустам, может быть, кто-то остался в живых? Начало смеркаться, пригляделся: метрах в двухстах от меня маячат какие-то тени. Ускорил шаг и вдруг слышу: «Комм шнель!» Я остановился. Боже, немцы, машут руками, мол, иди, иди… Что делать? Не сдаваться же в плен. Молниеносно выхватываю гранаты и бросаю одну за другой — взрывы, пыль… Пока фашисты очухались, я отбежал от них метров на сто. Застрочили автоматы, одна из пуль угодила в мой приклад и раздробила его. Я свалился в канаву, выглянул — погони нет. Прикрываясь кустами, заторопился к горящей деревне. Навстречу спешит наш старшина с двумя солдатами и кашей. «О, Уханов, — крикнул он, — где рота? Где взвод? Каша поспела». Я горько бросил: «Нет ни взвода, ни роты»… И от еды отказался. В глотке она стала бы комом — столько бойцов полегло, а кто-то наверняка попал в плен. Недаром же гитлеровцы орали: «Комм шнель!» Видимо, они обошли нас с фланга и вклинились в тыл.

Вместе со старшиной отыскал штаб полка, который направил меня в другой батальон принимать новый взвод. Комбатом оказался майор, который обучал меня в школе младших командиров. Он и представил меня взводу, успевшему уже побывать в боях. Все бойцы были молодые и, видать, озорные. Я подумал, что с ними будет нелегко, но, к своему удивлению, я быстро нашел с ними общий язык. Нас объединяло крестьянское происхождение. Мне и с этим взводом не повезло. В одном из наступлений наш батальон попал под шквальный огонь у передней линии немецкой обороны. Многие бойцы погибли, а несколько человек все-таки захватили неприятельские позиции, в числе которых были я и командир батальона — человек очень отважный.

«Уханов, давай проверим гнезда, — обратился ко мне майор. — Не остался ли кто в них». Заглянули в один окоп — немецкий офицер прячется, направив на нас автоматный ствол. Еще секунда и — прощай белый свет. Я успел опередить гитлеровца: нажал на спусковой крючок и выдал очередь. Офицер безжизненно повалился на землю. Комбат пулей вылетел из окопа со словами: «Спасибо тебе, Уханов, если бы не ты, где мы были бы сейчас?» Мы обшарили кусты и траншеи — всюду погибшие, полегли почти все бойцы батальона. Меня же берег какой-то ангел-хранитель, люди гибли рядом со мной, а я оставался целым и невредимым. Пули свистели у виска, осколки царапали кожу — и ничего. Тогда как после каждого боя взвод таял наполовину, а ведь по логике вещей пулю-дуру я должен был принять первым, потому что первым поднимался в атаку, но она обходила меня стороной. А вот других не щадила. Однажды я стоял рядом с командиром роты и обсуждал направление атаки. Откуда ни возьмись — снаряд, который разорвался метрах в пятнадцати от нас. Мы оба упали на землю, осколки просвистели над головой, затем я встал, стряхнул пыль, а командир роты не поднимается. Толкаю его: «Товарищ старший лейтенант, нам пора». Он молчит. Я бросил взгляд на его грудь — по гимнастерке расползалось кровавое пятно. Осколок снаряда попал в сердце. Стояли же рядом, его нет, а я разговариваю с вами. Такие вот чудеса бывали на фронте. Между тем бои продолжались, враг не только отступал, но и контратаковал. Отдельные населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. А из одного сильно укрепленного района нашим войскам прорыва никак не удавалось выбить противника. Во второй половине августа подтянули наш полк. Стояла невыносимая жара, мы изнывали от жажды и духоты. К тому же батальоны окопались на открытой местности. Гитлеровцы же сосредоточили свои силы за болотом на опушке леса и тщательно наблюдали за нашим передвижением.

В беседе со мной комбат обмолвился: «До нашего прихода здесь погибли три полка, бой будет смертельным. Правда, разведка донесла, что часть войск гитлеровцев вывели вглубь обороны». Моему взводу предстояло преодолеть край болота, перемахнуть через завалы деревьев и выбить немцев из передних траншей. Я собрал командиров отделений, вместе с ними осмотрели болотце и лесной завал. Стали думать, как обхитрить фашистов — поспорили. В конце концов, решили, что лучше всего продвигаться по болоту небольшими группами, обмотав головы травой. Перед наступлением солдаты на всякий случай обменялись адресами. Авось кто-нибудь останется жив и известит родственников, если настигнет пуля. Конец мощной артподготовки означал начало атаки. Мои солдаты поползли по болотцу, поросшему травой. Воды не было, но поверхность «дышала» под руками и ногами. Противник периодически попугивал пулеметными очередями, но при приближении к завалам открыл шквальный огонь: видимо, заметил странные передвигающиеся «кочки». Рядом со мной ранило бойца — взяли на буксир. Болотце преодолели с небольшими потерями и рассредоточились вдоль завалов. Стали подтягиваться другие подразделения. Это было нам на руку, так как они отвлекали огонь на себя. Улучив момент, я передал по цепочке: «Вперед!» И разом перемахнул через преграду. Перед нами — траншеи, фашисты, а передо мной, метрах в пяти, — обер-лейтенант, прицеливается. Выстрелил и… промахнулся — пуля чиркнула у самого затылка. Я мгновенно упал, офицер, видимо, подумал, что «рус-капут», и юркнул в окоп. Вслед гитлеровцу я бросил гранату. Взрыв разнес укрытие вместе с фашистом. Гранатами и автоматами мы расчистили путь ко второй линии обороны — часть солдат уничтожили, часть разбежалась по лесу. Командир полка наблюдал за действиями моего взвода и был поражен суворовским натиском подразделения. После боя меня вызвали в штаб, командир обнял меня и объявил: — Взводный, ты совершил подвиг, надо было бы представить тебя к званию Героя Советского Союза, да видишь, какая обстановка, настоящая огненная дуга, и волокита с этим званием большая. Получишь орден Красного Знамени — жди.

И действительно вскоре я его получил. Это была первая моя боевая награда. В ходе сражений, сталкиваясь с другими подразделениями, я невольно всматривался в награды сержантов, но до самого победного конца так и не увидел подобного ордена ни у одного из них. В двадцатых числах августа 1943 года завершилась битва на Курской дуге. Враг потерпел сокрушительное поражение. Наш стрелковый полк вывели на кратковременный отдых и пополнение. Офицеров, как и прежде, не хватало, меня официально, приказом назначили командиром взвода. Воина закончилась. Но служба для многих офицеров продолжалась. В звании старшего лейтенанта я возвратился в Москву летом 1946 года. Длительное время служил старшим оперуполномоченным в центральном аппарате МВД СССР, а затем руководил крупным подразделением в Магадане. В отставку ушел в звании полковника внутренней службы.

До сих пор поражаюсь, как я остался жив! Командир стрелкового взвода должен был быть убит, если не в первом, то во втором бою — непременно, а я участвовал в десятках сражений и ничего — существую. Какой ангел меня хранил? На фронте трудно всем, но мне кажется, одна из самых тяжелых нош досталась нам, взводным стрелковых подразделений. Ванька-встанька — вот кто такой командир взвода: солдат, начальник, воспитатель и отец — все в одном лице. И в бою ему уготована первая пуля. Взводным надо бы ставить памятники на каждом шагу! Насколько мне известно, в России нет ни одного памятника ему. Каждый раз я задаю себе один и тот же вопрос: « Как я мог уцелеть, если личный состав полка из-за потерь менялся несколько раз?» И не нахожу ответа. И спросить не у кого — один я остался. Мои однополчане лежат в сырой земле.

Источник: Мы сражались за Родину. Москва, 2010. с. 404-407.