Возвращение в Красную Армию

Читайте первую часть воспоминаний:
Я не верил, что нашей жизни пришел конец

В июле 1944 года Красная Армия освободила город Львов и продвигалась в направлении города Перемышль. Узнав об этом, я настолько обрадо­вался, что осмелел и сказал хозяевам: «Спасибо вам, дорогие, за хлеб и соль! Спасибо за то, что я смог у вас дожить до этих радостных дней. Я лей­тенант Красной Армии, и мне давно надо быть вме­сте с ней. Настоящая моя фамилия — Купреев Ефим Николаевич. Я русский, родом из Брянских лесов»…

И дальше говорить больше не смог, слезы потекли ручьем… В самом деле, с тех пор, как бежал из плена, я впервые назвал себя своим именем.

Попрощавшись с хозяевами, я ушел навстречу Красной Армии. Шел и думал: кому я теперь о себе должен все подробно рассказать? Возможно, меня и слушать не станут, а сразу за решетку. Ведь вре­мена тогда были очень суровые. Навстречу мне и шедшим со мной людям двигалась по дороге боль­шая колонна советских войск. Если бы кто за мной понаблюдал, то сразу бы заметил, с какой завис­тью и гордостью я смотрел на наших командиров и бойцов, на их ордена и медали. Как мне хотелось с ними о чем-нибудь заговорить. А глядя на них, продолжал размышлять: это идут командиры и красноармейцы, которые вступили в бой с немцами не в самом начале войны, а позже, и они ока­зались намного счастливее. Им и награды и зва­ния, им слава за победу на фронтах. О них забо­тятся при ранении, направляют лечиться, о подви­гах и гибели сообщают родителям. Это ни в какое сравнение не идет с боями в начале войны, с ок­ружением и тяжелым отступлением в той обстанов­ке, в которой мы оказались. А что касается воен­нослужащих, попавших в плен, их преследовали, как изменников Родины.

Я решил идти в знакомый мне город Ягельонский, и никуда-нибудь, а прямо в особый отдел. Там только что обустраивались, но меня приняли и пос­ле краткой беседы сказали, что я им могу помочь. А пока дали возможность один день отдохнуть и за это время подробно написать о себе.

Через день сам начальник отдела в звании май­ора знакомил меня с обстановкой в освобожденном районе. А она была сложной и опасной. Так, напри­мер, в этот день в одно из сел рано утром была послана грузовая автомашина с пятью военнослу­жащими для заготовки продуктов. Там их встретили бандеровцы в красноармейской форме. Прикинулись своими, вошли в доверие, а затем убили их, отре­зали головы, погрузили в машину и велели шоферу везти в город в столовую вместо овощей…

Включили меня в работу на целых два месяца. Жизнь при этом держалась буквально на волос­ке, но работой своей я все равно был доволен. Домой сообщил о себе в первый раз с начала вой­ны. А начальника очень просил о том, что если со мной что-то случится, обязательно сообщить моим родителям, чтобы они не считали меня без вести пропавшим, как это было раньше…

Заходил я на свою довоенную квартиру, но там было все порвано и разграблено. А хозяин, по на­циональности австриец, помогал во всем немцам, а затем с ними сбежал.

Освобождение г.Львова Красной Армией

Через два месяца была удовлетворена моя просьба об отправке в армию. Я прибыл в отдел кадров бронетанкового управления 1-го Украинско­го фронта в город Львов. Там тоже подробно рас­сказал о себе и заполнил анкету. В конце беседы один из работников отдела кадров мне сказал: «Вашей 34-й танковой дивизии уже давно нет, но ее упорное сопротивление и тактику боев с немец­кими танками в окружении, ее стойкость мы не раз ставили в пример другим танкистам…»

В столовой я случайно встретил своего хороше­го знакомого, командира танковой роты нашего батальона Владимира Ивановича Лушникова. Сра­зу узнали друг друга, обнялись. Не было у него уже довоенного красивого чуба, была сплошная лыси­на и седая борода. О его судьбе мне хочется хотя бы кратенько рассказать.

Старший лейтенант Лушников в нашей 26-й тан­ковой бригаде еще в довоенный период, а затем уже в 67-м танковом полку считался одним из луч­ших командиров рот. Он всегда был подтянутым и выдержанным, смелым и требовательным не толь­ко к своим подчиненным, но в первую очередь к себе.

В бою под Бродами, тяжело контуженный, Луш­ников выскочил из горящего танка и попал в плен. Вместе с другими товарищами по лагерю, устано­вил связь с партизанским отрядом. Сумел вырвать­ся из неволи и ушел в отряд. В 1944 году, когда отряд расформировали, он прибыл в этот же отдел кадров, куда и я. После трехлетнего перерыва мы здесь и встретились. Наши желания сразу совпа­ли. Теперь мы жили надеждой, что нас без задер­жки пошлют на фронт и будем воевать не на лег­ких танках, как это было в 1941 году, а на средних Т-34. Но мы не угадали, нас послали в Москву, тоже в бронетанковое управление. А там сказали: преж­де чем попасть на фронт, надо пройти государ­ственную спецпроверку органов НКВД — и напра­вили в 174-й спецлагерь, который находился в Московской области вблизи станции Щербенка. И партизана Лушникова почему-то тоже туда напра­вили. Правда, вскоре его направили на фронт. Опять он участвовал в боях и еще раз был ранен. Затем демобилизовался, жил в городе Аткарске Са­ратовской области и очень добросовестно работал на одном из заводов. Его фотография была поме­щена на заводскую доску Почета. Но как только ра­ботники особого отдела вспомнили, что Владимир Иванович бывший военнопленный, сразу же его фо­токарточку с доски Почета сняли, а ему с ехидцей напомнили, что изменникам Родины никакие поче­сти не положены…

Все это он, как честный человек, воспринимал очень болезненно. От унижения и оскорбления он буквально мучился и даже собирался распрощаться с жизнью. Об этом он мне рассказал подробно, когда я в пятидесятые годы ездил к нему в Аткарск.

Не перенес мой дорогой однополчанин Володя Лушников этого большого горя, этих обид. Вскоре тяжело заболел и умер. А еще раньше скончалась его жена Женя.

Еще более тяжкая участь постигла Константина Николаевича Филиппова, который был меха­ником-водителем на тяжелом танке KB командира полка Болховитина. Вся наша дивизия знала о подвигах его танкового экипажа. За время десяти­дневных боев в начале войны они уничтожили 16 немецких танков, очень много другой военной тех­ники и живой силы врага. И вполне заслуженно были представлены к награждению орденами Ленина.

При выходе из окружения Константин нарвался на немецкую засаду. Ему прострелили обе ноги. Дальше плен, побеги, партизанский отряд, а затем вдруг самое страшное — 6 лет исправительного трудового лагеря в Коми АССР.

Из специального лагеря № 174 в октябре 1944 года после проверки меня направили командиром стрелкового отделения в 24-й отдельный штурмо­вой батальон. Я и сейчас помню, как частенько днем или ночью мы «штурмовали» в Московской области дома и населенные пункты. К предстоящим боям готовились очень серьезно, несмотря на то, что все мы были кадровыми командирами. В бата­льоне было около тысячи человек, в звании от младшего лейтенанта до капитана включительно, то есть младший и средний командный состав. Коман­довал батальоном энергичный и веселый молодой человек — майор Домнич. Когда батальон погрузил­ся в эшелон, а это было под новый 1945 год, мы не раз у него спрашивали, а куда мы едем, това­рищ майор?

— Мы едем, а потом пойдем пешком туда, — отвечал он шутя, — откуда немцы уже драпанули. Они знают, что к ним в гости скоро прибудут мсти­тели за свою искалеченную судьбу…

Проехав сотни километров, мы разгрузились в лесу и на одной из просек построились. Команду­ющий 59-й армией генерал-лейтенант Коровников принимал нас лично. Прежде всего он прошелся по всем рядам вдоль строя и внимательно осмотрел всех, наше снаряжение и вооружение. Затем некоторым воинам задавал вопросы о готовности к предстоящим боям, мы охотно и четко ему отвеча­ли. После осмотра, когда генерал уже уехал, ко­мандир батальона майор Домнич сообщил нам по секрету, что командующий остался очень доволен и надеется, что мы справимся с любой боевой задачей. Конечно, это нас всех очень радовало. А затем был труднейший шестисуточный скрытный переход. Маршрут движения был известен только командованию батальона. Не обошлось на нашем пути и без встреч с разными группами противника, которые мы без особого труда окружали, а затем уничтожали.

17 января мы приблизились к большому польско­му городу Кракову, и только теперь нам стало ясно, где и с кем мы будем иметь дело. Как нам пояснили уже на месте, город был опоясан несколькими кольцами окопов, рвов, железобетонных противотан­ковых укреплений. Теперь многим известно из ки­нофильма «Майор Вихрь», что город был заминиро­ван. Была еще одна особенность этих боев. Тогдаш­ний руководитель Польши обратился к Сталину с большой просьбой, чтобы во время освобождения древнего Кракова постараться сохранить его от раз­рушения. А это значило, нельзя было применять авиацию и тяжелую артиллерию, вести бой в основ­ном мотострелковыми войсками при поддержке тан­ков. Вполне понятно, что это требовало немалых до­полнительных жертв. И тем не менее просьба поля­ков была удовлетворена.

Вечером 18 января 1945 года советские войска, в составе которых участвовал и наш батальон, на­чали штурмовать город Краков.

Бойцы моего стрелкового отделения, перебегая от одного здания к другому, сбивали засевших фа­шистов гранатами и огнем из автоматов. А если требовалось, пускали в ход и ножи. В ходе боя я был назначен командиром стрелкового взвода. Ули­ца, по которой мы продвигались с боями, вела к центру города и к реке Висле. На рассвете наша стрелковая рота подошла к реке, которая пересе­кала город. По разбитому льду мы начали ее фор­сировать. Но вскоре фашисты нас обнаружили и открыли огонь.

Большая часть моего взвода все же добралась до берега и вместе с другими взводами вступила в бой не только с немцами, но и с власовцами. Они не только упорно сопротивлялись сами, но и фа­шистам не давали уйти с позиций. Я получил оско­лочное ранение в ногу. Этого было вполне доста­точно, чтобы в мои документы записали, что лей­тенант Купреев свою вину перед Родиной искупил кровью… После быстрой обработки и перевязки раны я со своим взводом продолжал бой с фаши­стами. К вечеру меня все же отправили в госпи­таль. Мы удержали отбитые у врага позиции до подхода наших основных войск. Много молодых ребят осталось там навеки.

А тем временем командование 1-го Украинского фронта, осуществляя маневр по окружению Крако­ва, продолжало подтягивать к городу большое ко­личество войск. И когда фашисты стали отходить по единственной дороге на юг, их внезапно встретили шквальным огнем из всех видов оружия.

19 января город Краков был освобожден от фашистских захватчиков, спасен от разрушений. Жители восторженно встретили нас, а Москва са­лютовала войскам маршала Ивана Степановича Конева.

В день освобождения Кракова Конев лично от­давал приказы о разминировании наиболее важных объектов. Ему было присвоено звание Почетного гражданина города Кракова.

За боевые действия по уничтожению фашистов в Кракове меня представили к награждению. Но только после войны я получил орден Отечествен­ной войны 1-й степени.

В течение многих лет от граждан Польши шли сотни писем нашим воинам со словами благодар­ности. В одном из писем на мое имя в 1972 году секретарь правления общества польско-советской дружбы Мариан Целевски писал: «Мы помним и ценим жертвенность и мужество советских воинов под началом маршала Ивана Конева, освободивших один из прекраснейших городов Польши — город Краков. К подножию памятников советским воинам в праздники и будни возлагаются венки и букеты цветов… Выражаем нашу глубокую благодарность и вам лично — представителю защитников Крако­ва, высылаем Вам памятный подарок: книгу «Ма­невр, который спас Краков» и альбом о Новой Гуте».

Там, кстати сказать, с нашей помощью был по­строен самый большой в Польше металлургичес­кий комбинат.

Почему же все это, уже в конце семидесятых годов, у многих политиков Польши стало выпадать из памяти? Стали оскверняться и разрушаться мо­гилы наших воинов, а в январе 1991 года в Крако­ве даже снесли памятник полководцу Коневу. Как же так? Разве можно за освобождение польского народа от фашистского порабощения платить ван­дализмом? Не нахожу слов, чтобы выразить свое возмущение против такого глумления над памятью наших соотечественников. Дай Бог, чтобы новые политики, пришедшие в Польше к власти, прояви­ли больше гуманности.

После лечения в госпитале и временного нахож­дения в учебном запасном полку в городе Легнице, меня направили командиром танкового взвода в 91-й гвардейский танковый полк 3-й гвардейской танковой армии, которой командовал маршал Ры­балко. Группа командиров, в том числе и я, вместе с представителем от штаба полка поехали прямо в Берлин. Там мы должны были заменить выбывших из строя командиров взводов и танков и продол­жить бои до полной победы. К большому сожале­нию, в логове врага побывать нам не довелось. 3-я гвардейская танковая армия в это время уже совершала марш-бросок на Прагу, а в ее составе был и наш гвардейский 91-й танковый полк. Там я и встретил победу над фашистской Германией. Но Прага уже была освобождена от фашистов специ­ально созданным передовым отрядом из полков и бригад 3-й гвардейской армии.

Мне выпало счастье видеть, как жители осво­божденного города вышли на улицы с живыми цве­тами. Всюду раздавались громкие возгласы «На-здар! Наздар!…» Прага ликовала. Было открыто много лоточков, где без всяких денег наших вои­нов угощали пивом и фруктовыми напитками.

Во второй половине очень жаркого дня мне уда­лось увидеть, как вели через центральную площадь многотысячную колонну немецких военнопленных. Я внимательно наблюдал за ними. Они шли с опу­щенными головами и совершенно не были похожи на бравых вояк 1941 года, которых я тогда запом­нил на всю свою жизнь…

Прага. Митинг на Вроцлавской площади в честь Советской Армии-освободительницы

Я не помню, сколько месяцев наш полк нахо­дился в Чехословакии, но когда мы переезжали в Австрию, многие жители вышли на улицы и очень тепло с нами прощались.

Австрийское же население, как мне показалось, более сдержанно к нам относилось, но особой враждебности я не замечал. Через какое-то время нас перевели в ГДР. Служба моя шла более чем успешно. Занятия по боевой и политической под­готовке проходили по программе мирного време­ни. Многие знания, полученные мной еще до вой­ны, в Харьковском бронетанковом училище, не ус­тарели и даже очень пригодились.

Но наступил день 26 декабря 1946 года, когда нас построили в расположении воинской части и зачитали приказ о демобилизации из армий. Объя­вили благодарность и выдали грамоты за подпи­сью Главнокомандующего Группой советских войск в Германии Маршала Советского Союза В. Д. Со­коловского.

Я и сейчас бережно храню эту грамоту. Скажу честно, лично мне очень не хотелось ухо­дить из армии. Мне очень нравилась эта беспокой­ная армейская жизнь с ее строгой дисциплиной…

Демобилизовался я из армии в Саратовскую область, куда эвакуировались мои родители. А там, в моей брянской деревне Улица, как говорят, не ос­талось ни кола ни двора. Здесь, в селе Высоком Красноармейского рай­она, наконец-то через шесть с половиной лет я встретился со своими дорогими родителями, бра­тьями и сестрами. Много, очень много было рас­сказов и слез.

После учебы в Саратовском техникуме физичес­кой культуры меня направили работать в среднюю школу № 5 города Красноармейска преподавателем по военной и физической подготовке.

В 1965 году я стал отличником народного про­свещения. Проработал в школе 17 лет. Затем меня перевели на новую работу — начальником штаба гражданской обороны Красноармейского района. По мере сил я старался вывести свой район по гражданской обороне из отстающих в передовые. Скажу, не хвалясь, что через три года мне удалось этого добиться, а 10 февраля 1971 года приказом начальника ГО Саратовской области я был награж­ден нагрудным знаком «Отличник гражданской обо­роны СССР». Затем до ухода на пенсию работал в СПТУ № 29.

С большим желанием я выполнял и много раз­ных общественных поручений, главным из которых было проведение военно-патриотической работы с молодежью.

Источник: Живые о живых … и павших. — Саратов: Дет книга, 2000. — с. 22-33.