Война ничего не должна списать

1942, 1 декабря. [от А.И. Груздева С.И. Груздевой в Тотьму] № 139.

Сегодня я хочу написать тебе о своей жизни, чтоб ты за меня была спокойна совершенно. Живу в блиндаже вдвоем с моим ординарцем Емельяном. В блиндаже железная печка, которую мы топим почти беспрестанно.

Спим на деревянных кроватях, я имею одеяло и даже подушку. Блиндаж имеет окно, а ночью на моем столе горит электрическая лампочка, питающаяся аккумулятором. Стены Емельян по обыкновению обивает газетами, а в моем углу даже простынью. Потолок обит плащпалаткой, пол в блиндаже дощатый. Словом, ничуть не хуже коммунальной квартиры, а нашей, пожалуй, и лучше, т. к. в блиндаже совершенно сухой и чистый воздух.

Рядом имеется роскошная баня, и все это без всякой платы за коммунальные услуги. С переездом в другое место живешь часто просто без всяких домов, а если постоишь подольше, то через 3-4 дня возникают новые дома подчас и лучшей конфигурации. Кстати, на моем столе всегда телефон, чаще всего аппарат появляется тогда, когда я не имею даже намека на жилище: без телефона моя жизнь и деятельность немыслимы. Следует сказать, правда, что этот вид техники мне настолько надоел, что если я доживу до конца войны, дома телефона не поставлю: ибо покоя нет ни днем, ни ночью.

1942, 4 декабря. [от С.И. Груздевой на фронт] № 98.

Мы с Наташей дома, из больницы пришли 1-го. У Наташи ушко не болит, но она плохо слышит на правое ушко. Говорят, что пройдет. У меня еще бюллетень. С ушами ее вожусь, сколь в моих возможностях — делаю компрессы, слежу за каждым шагом, чтобы холодом не хватило. В ответ на твое обращение Военкомат схлопотал 200 гр. масла и обещали валенки мне. Я чувствую себя хорошо, но рука все еще побаливает, делать ею почти ничего не могу. Дома я не лежу совсем, одной рукой многое делаю, кое-что помогаю и левой, например, шью, чищу картошку, но горький опыт не забываю, все больше руку прижимаю к боку, — попасть в больницу 3-й раз просто даже непри-лично.

Письмо твое врачу я не передала — я уже поправилась, когда оно пришло, а ты писал о тяжелом состоянии моем, так, думаю, лучше уже не передавать.

Худо дело у нас с козами — кормить становится нечем, и поэтому они почти ничего не доят — один стакан в день.

Письма многие пропадают, вероятно, цензор не успевает просматривать.

1942, 6 декабря. [от С.И. Груздевой на фронт] № 99.

Наташа всю неделю просидела со мной дома. Слышать стала почти нормально. Завтра думаю пустить в садик. Уши завяжу, и пусть идет — дома питание явно недостаточное.

О себе не знаю, что и сказать. Рука все так же — и поболит, и перестанет, ранки не заживают, бюллетень все продлевают. Дома я кое-что поделываю, хотя и с трудом, и, как на службу, ежедневно хожу на перевязки.

Сегодня горит электричество и потому можно писать письмо. Иногда же приходится ложиться спать с 7-8 вечера, т. к. керосину [для керосиновой лампы] нет.

1942, 9 декабря. [от А.И. Груздева С.И. Груздевой в Тотьму] № 142.

Радость моя. Ты напрасно тревожишься обо мне.

Я тебе не раз писал уже, что обо мне не надо беспокоиться. На войне и непосредственно на фронте я вот уже около полутора лет и кое-чему научился. Даже в самых трудных обстоятельствах я до сих пор не терял присутствия духа, и это все вместе взятое, дает мне возможность оставаться целым и невредимым.

Совершенно безусловно также, что меня хранит твоя любовь ко мне.

1942, 12 декабря. [от С.И. Груздевой на фронт] № 101.

Сегодня, кажется, могу тебя порадовать: последние дни меня лечат кварцем и заметно улучшение. Наташа чувствует себя очень хорошо и сама бережется простуды, как взрослая. На елке она будет танцевать танец льдинок — дома репетирует передо мной.

Получила вчера твое письмо с описанием твоего жилища — все что очень хорошо — только одно маленькое неудобство не упомянул — дачные твои палатки раскинуты на фронте. Также я восхищалась твоими блестящими опознавательными знаками на различных участках гимнастерки, но тоже мне было бы приятнее видеть тебя без оных, в белом воротничке с гражданским галстуком.

Ах, милый, если б ты приехал! Ну, пусть даже ты не приедешь лишь бы дожить нам до конца войны.

1942, 12 декабри. [от А.И. Груздева С.И. Груздевой в Тотьму] № 143.

Получил твое письмо, написанное на почте, порадовался тому, что вы вышли из больницы, но каково ваше здоровье сейчас. Что-то, как и раньше, у меня сильно болит сердце: вероятно, это какая-то болезнь. А в остальном я по-прежнему здоров. Свидание наше, крошка моя, откладывается на неопределенное время, да, может быть, это и неплохо. Хочется только очень увидеть Наташу.

1942, 14 декабря. [от А.И. Груздева С.И. Груздевой в Тотьму] №144.

В отношении слуха Наташи ты не очень волнуйся. У меня в детстве слух почти совершено пропадал, около 2- 3-х лет (с 1921 по 1923), а потом я стал слышать совсем неплохо, как ты знаешь. Нужно беречь ее не от холода вообще, а от ветра, который может дуть ей прямо в ухо.

Как, Сонечка милая, порадовала Наташенька меня своим письмом. Самое трогательное то, что она написала свои милые детские мысли, будучи одна в больнице.

Если, Сонечка, вам далеко носить воду, попробовали бы вы таять снег. В прошлом году мы всю зиму и пили снеговую воду и ели пищу, сваренную на ней.

1942, 14 декабря. [от С.И. Груздевой на фронт] № 102.

Родной мой! Теперь, кажется, могу тебя порадовать — поправляюсь. Наташа тоже радует своим видом и поведением. Аппетит у нее просто чудовищный — съедает больше тарелки супу, грамм 160-210 хлеба, да еще чего-либо — и все за раз, да еще в садике 400 гр. хлеба, суп и 2 каши. Наташино письмо прилагаю. Начинает писать письменными буквами.

Письма твои очень многие не доходят. О «Маскараде» я не подумала, как следует, ты прав. Многое мы увидели, переоценили, но суть все же осталась — потому мы и понимаем так хорошо друг друга, что у нас есть нечто большее, чем собственные персоны. Потому так редки были ссоры между нами.

Сейчас я часто слышу здесь, в Тотьме, поговорку: «Война все спишет». Говорят ее люди разных профессий, возрастов и применительно ко всем случаям жизни. Война спишет измену, война спишет негодную работу школы, война, одним словом, все спишет. И это так возмутительно — именно война ничего не должна списать.

1942, 16 декабря. [от А.И. Груздева С.И. Груздевой в Тотьму] № 144.

Сегодня напишу тебе коротенькое письмецо. Время у меня за последние дни есть, но я кое-что стараюсь читать: учусь военному делу и даже Диккенса «Большие надежды» прочел.

Хотелось бы самому кое-что написать, по опыту войны (я занимаюсь этим по долгу службы).
Тяжело тебе будет после болезни идти в школу. Готовиться будет некогда, при условии отсутствия освещения, а без подготовки не будет удовлетворения в работе.

Что делают ваши ребятишки и вы сами, когда света не бывает. Неужели спите всю ночь? Не вводится ли у вас на освещение лучина? В свое время она хорошо нам служила. Спички также великолепно заменялись огнивом, кремнем и трутом.

1942, 16 декабря. [от С.И. Груздевой на фронт] № 103.

Наконец-то. Сашенька, иду завтра на работу. Рука еще не совсем зажила, но, по всей видимости, заживет. Наташенька тоже молодец. Я думаю, эти сведения — лучший для тебя подарок к Новому году. Чего же пожелать тебе с поздравлением? Да ведь все того же. Что и в прошлом году: победы, скорейшей победы, здоровья и свидания. Сколько раз еще придется писать такие поздравления?

1942, 20 декабря. [от С.И. Груздевой на фронт] № 104.

Прошло 3 дня, как я на работе. Сейчас я не повторю того, что писала в начале учебного года — стала спокойнее, и в классе стало потише, хотя до идеала еще далеко. У меня теперь будет два класса пятых, так как одну учительницу взяли в РОНО. Много затруднений в связи с работой и семьей — свет иногда горит так, что ничего читать нельзя, иногда его вовсе нет, дни короткие, керосину нет. А нужно успеть многое сделать.

Рука моя все еще не поправилась, плохо разгибается и сгибается, есть опухоль, больно, но к медикам ходить совсем некогда, думаю, что поправится, так как сравнительно с прошлым хорошо движется и интеллигентным трудом заниматься почти не мешает.

Наташа здорова, но причиняет мне новые огорчения — она очень груба, очевидно, перенимает в детском садике манеру разговаривать. Эта грубость становится уже невыносимой. Вчера, например, она разговаривала со мной так: «Вот, накормила сухой картошкой, теперь зубы болят». Словом, она со мной ругается, как торговка на рынке, и трудно верится, что это пятилетний ребенок.

Василий давно уже не пишет, Валя основательно беспокоится.

Зима в этом году теплая, к нашему счастью — дров надо не много. Дрова у нас есть, но не пиленые и не колотые. Валя занимается ими с помощью Лили и своего старика отца.

1942, 25 декабря. [от А.И. Груздева С.И. Груздевой в Тотьму] № 145.

Там, где я работал и работаю, меня вновь повысили В должности и сейчас я утвержден в такой, где по штату положен полковник. Это я бы сказал, уже слишком много, так как военного образования я не имею. Безусловно, помогает общее образование, но все-таки, все-таки я всегда понимал и понимаю роль знаний.

1942, 27 декабря. [от А.И. Груздева С. И. Груздевой в Тотьму, без номера]

Сонечка, я сегодня счастлив.

Кармышев Виктор Иванович поехал в командировку в ваши края, и мне удалось послать с ним для нашего времени хорошую посылку. Из пищи направлено: 1) 800 грамм сливочного масла (мне оно совершенно не нужно). 2) грамм 200-300 вермишели. 3) две банки консервов.

В прошлом году в ноябре я был в Ленинграде и взял с собою кое-что из теплого белья, да идя на войну тоже кой-что захватил. Все это мне решительно не нужно и зря валялось в машине. Зная ваше бедственное положение с одеждой, послал тебе:

1) свою черную фланелевую пижаму

2) шерстяную кофточку […]

5) две пары шерстяных носков и две – трикотажных […]

7) полотенце […]

10) Наташе — шелковый платочек (он хорошо стирается в холодной воде).

Смотри, сколько добра! Да с этой одеждой вы должны пять лет без меня прожить. Это, пожалуй, и все, что осталось из нашего с тобой ленинградского имущества. В квартире, видимо, все разграблено. Ну и пусть. Победим немцев — наживем. А под Сталинградом бьют их крепко.

1942, 31 декабря. [из дневника С. И. Груздевой] Новогодняя ночь 1943 г.

Валя уже вдова, ее дети — сироты. От Саши давно нет писем. Неужели и я вдова?.. Я сижу одна и плачу. Пересмотрела его фотографии, залила их слезами. В школе дела не ладятся. Ребята ненавидят друг друга, издеваются друг над другом, ненавидят учителей, школу, учебу, книги, знания. Для них ничего святого нет. Не знаю, справлюсь ли.

Когда кончатся муки и наступит ли вообще жизнь? Когда я буду сыта, у меня не будут мерзнуть ноги и когда перестанет болеть сердце и пухнуть oт слез глаза? Или этим все и кончится?

1942, 31 декабря. [телеграмма] 31-го. Из города Тотьмы.

Тотьма неполная средняя школа № 1 Софье Ивановне Груздевой. Поздравляем вас и коллектив преподавателей вашей школы с Новым годом. Учащиеся 7 «б» класса.

 

Источник: Утверждение в любви. История одной семьи: 1872 — 1981 гг. Журнал «Звезда», Санкт-Петербург, 2010. с. 232-237. (Тираж 1000 экз.)