Военные годы в Крапивне

В.Г, Вещуев

Моё детство прошло в довоенные 30-е годы. Родился я в 1926 году в слободе возле поселка Крапивна Тульской области.

В первый класс я пошел в 1934 г. Тогда еще в стране существовал закон об обязательном начальном образовании. Многие не понимали пользу грамотности и учились неохотно. После занятий зачастую бежали не домой, а в поле, где на лошадях пахал какой-нибудь дядя Ваня. Дети просили дать им попахать, на что уже уставший дядя охотно соглашался и, наблюдая за работой детей, какое-то время отдыхал. Пахать, хотя и похвальное дело, но надо было не во вред учебе. А учебу многие бросали при первой возможности. Поэтому уже в 5 класс со мной пошли учиться меньше половины ребят. А в шестой пошел только я один.

Мои ровесники «пахали», но в основном слонялись без дела. Тех, кто охотно учился, избивали. Доставалось и мне, болезненному, слабо развитому физически. Приходилось искать способы для обороны. Дрался я отчаянно, за что и получил прозвище «Чапаев». А учился я с удовольствием, успевал по всем предметам, но история и география представляли для меня особый интерес. И, конечно, я много читал. В школе мы изучали военное дело. Устройство винтовки знали все ребята.

К началу Великой Отечественной войны я окончил 7 классов и получил неполное среднее образование. Как многие ребята, я мечтал об авиации, но врачи сказали, что в летную школу меня не возьмут по состоянию здоровья. Я решил поступать в Крапивенский лесной техникум, находящийся в 10 км от места, где жил. За год до войны я отдыхал в пионерском лагере, находившемся рядом с этим техникумом. Мы питались в столовой техникума, гуляли по его парку и саду. Все это мне понравилось и запомнилось. А лес меня привлекал всегда. С 1 сентября 1941 г. началась учеба. Почти сразу пятеро моих сокурсников, достигших призывного возраста, были направлены в спецшколу. Позже мы узнали, что все они погибли во время приземления в немецкий тыл.

В середине сентября над техникумом произошел короткий воздушный бой. Наш маленький самолет-истребитель атаковал большой немецкий самолет, возможно, разведчик – Тула-то рядом. Видимо, сознавая недостаточность своих сил, советский самолет протаранил немецкий хвост. Наш самолет начал падать, и летчик выбросился с парашютом. Немецкий самолет приземлился в 20-ти километрах от нас, мы узнали, что его экипаж был взят в плен. Советский самолет упал в 3-х км от техникума и загорелся. Я с другими ребятами побежал к месту падения. Вскоре подошел спасшийся летчик. Чувствовал он себя хорошо, но жалел сгоревший самолет и пистолет, который выронил при падении. Летчика увезли. Больше мы о нем ничего не слышали. Возможно, вместо награды за подвиг, его наказали за самолет и потерю пистолета. Бывало и такое.

В сентябре нас послали в соседний колхоз на уборку картофеля, там мы проработали неделю. Возвратившись, проучились мы недолго. 8 октября прилетел немецкий самолет и обстрелял наш техникум. Затем вернулся и сбросил 8 авиабомб. К счастью, бомбы упали в парк, сад и стадион, и никто из людей не пострадал. После этого нас распустили по домам, предупредив, что о возобновлении занятий сообщат в газете.

Немцы продвигались в глубь России, взяли Орел и устремились на Тулу. Упорные бои за Тулу начались на её дальних подступах. Ряд районов Тульской области уже был оккупирован фашистами.

В Крапивне оставались большие запасы зерна и другого продовольствия. Местные власти, не желая, чтобы всё это попало к немцам, открывали склады, и местное население разбирало всё, что было нужно. Возле Крапивны работала небольшая водяная мельница, моловшая зерно даже во время оккупации.

28 октября 1941 г. немцы окольными путями (т.к. вокруг нашей местности было сплошное бездорожье, а погода уже испортилась) вошли в Крапивну и простояли здесь меньше двух месяцев — до 19 декабря 1941 г. Они назначили старост. Как только Крапивна была освобождена нашими войсками, на следующий же день старост и двоих школьных учителей немецкого языка, которые у немцев были переводчиками, расстреляли без суда как предателей – всего человек 10-12.

В Крапивне во время оккупации действовало партизанское подполье. Подпольщики сожгли несколько «казенных» домов, в которых располагалось много немцев. Свалили на самих немцев – дескать, не умеют топить русские печи. Но, помню, двоих крапивенских жителей фашисты повесили за связь с партизанами.

А кругом горели деревни. Нам, проживающим на возвышенной местности, всё было видно. Отступающие немцы жгли деревенские дома. Специально для этого существовали отряды «факельщиков». Если кто-то из таких «факельщиков» попадал в руки наших, в плен не брали — расстреливали на месте. Немцам это было известно. Их страхом перед расправой иногда пользовались наши мужики. В некоторых деревнях мужики, собравшись в укрытиях, начинали кричать «Ура-а-а!!!» И немцы в панике убегали. Так мужики спасали свои деревни.

Однажды, прибежавшая к нам соседка, сообщила, что наступают наши войска и дня через 3 будут здесь. На наш вопрос, откуда она об этом знает, соседка ответила, что сказали ей об этом немецкие солдаты!

Крапивну освободили 19 декабря 1941 г. в 2 часа ночи. Освободили легко, большого боя не было. Один из немецких офицеров так напряженно смотрел в бинокль, что и не заметил в ближайших кустах дуло винтовки — наш солдат тихо подполз и убрал врага. А об одном случае даже писали в газетах. Двое наших ребят – подростков, фамилий я не помню, подошли к немцу, который стрелял с чердака из автомата, и предложили ему попить водички. Когда немец оторвался от автомата, ударили его по голове и убили.

Обе дороги, идущие на запад и на юг были перерезаны нашими войсками, и немцы, кое-как продержавшись до ночи, уходили в потемках по глубокому снегу, побросав тяжелое оружие и машины.

На следующий день мы с товарищем пошли на почту, она уже работала. Областная тульская газета «Коммунар» писала огромными буквами: «От Тульских ворот на Берлин поворот!» Мы стали ходить на почту почти каждый день, и не только мы – за газетами приходили многие.

Однажды я увидел объявление, что наш техникум с 25 февраля 1942 г. возобновляет свою работу, и желающим продолжить учебу необходимо зарегистрироваться. Когда я сказал об этом матери, она со слезами на глазах ответила, что ей не на что будет меня учить. Но я всё же решил учиться дальше, надеясь, что смогу подработать в ближайших деревнях. Ведь мужиков-то почти не осталось, в некоторых домах даже дров наколоть было некому. Но техникум облегчил мне положение, начав выплачивать стипендию, хотя и небольшую, тем, кто хорошо учился. Так что, надо было стараться, а у меня это получалось. На первый курс принимали даже тех, кто не сдавал вступительные экзамены, но имел аттестат об окончании 7-го класса. И всё равно, собралась только четвертая часть бывшей численности.

Начали учиться. В аудиториях и общежитии холодно. Отопление было печное, но дров не было. Попробовали нас использовать на заготовке дров. Но мы, 1 курс, были еще малы. А снег глубокий. Дерево падало в снег, и его надо было откапывать. С трудом заготовили несколько кубометров. Больше на заготовку этой зимой нас не посылали. А зима 41/42 г. выдалась морозная, снежная и долгая. Снег начал таять только 14 апреля. Одно утешение, что немцам, не привычным к русским морозам, и одетым по-летнему, было еще тяжелее.

Хлеб нам давали по карточкам – 350 г. на человека. Обед и ужин в столовой по талонам, которые мы заранее выкупали. Всё равно было голодно. В общежитии холодно – приходилось ложиться спать по двое, иначе замерзнешь.

С наступлением весны нас загрузили работой: сначала мы сажали лес и готовили почвы для следующих посадок. Потом нас направили на заготовку дров. Здесь я поранил руку. Аптечки не было, я вытер руку о грязные штаны и завязал тряпкой сомнительной чистоты. Думал – обойдется, но рука начала нарывать. Недели две я не работал, а когда вернулся, оказалось, бригады перегруппировались, и меня, слабого физически, никто не хотел принимать. Я взял свой топор и в ожидании начальства сел рядом с дедом, точившим пилы. Подошла девочка с пилой, отдала деду точить. Девочку я хорошо знал – это была Полина Холодова, я спросил, с кем она работает. Оказалось, она тоже какое-то время отсутствовала, и сейчас её не берут в бригаду. Я предложил ей работать вместе: она слабенькая, да и я не богатырь — подходящая пара. Полина согласилась. Работа у нас пошла – свою норму, 1 кубометр на человека, мы выполняли и уходили не позднее всех.

Однажды, мы, как обычно, повалили несколько деревьев. Полина стала обрубать сучья, а я стаскивал их и складывал, как положено. Увлекшись работой, не заметили, что соседняя бригада подошла близко к нам. Вдруг большое дерево с густой кроной начало падать точно на мою напарницу. Когда все это увидели, закричали, но было поздно. Полина, стоя посреди поваленных деревьев, не могла убежать. Огромное дерево накрыло девочку всей массой кроны. Я в один прыжок подбежал к ней и с великой радостью увидел, что Полина, живая и невредимая, с испуганной улыбкой выползает из-под ветвей завала. На счастье, ни один толстый сук её не задел, она отделалась царапинами и порванным платьем. В этот день Полина, конечно, уже не могла работать после пережитого ужаса, а на следующий мы снова работали вместе. Так и осталась она в моей памяти: маленькая, худенькая, с остренькими плечиками и тоненькими ручками, размахивающими огромным лесорубным топором.

На заготовке леса мы проработали больше месяца, потом нас отправили расчищать поле для аэродрома, скирдование ржи.

Постепенно наши с Полиной пути разошлись, и я потерял её из вида. О её дальнейшей судьбе ничего не знаю.

В мае 1944 г. мы закончили третий (последний) курс техникума, и нас распределили по лесхозам на производственную практику. Я был направлен в Чекалинский лесхоз (в прошлом Лихвинский; Город был переименован в 1944 г. в честь казненного здесь 6.11.1941 г. 16-летнего партизана, Героя Советского Союза Александра Чекалина; прим. ред.) В лесхозе я проработал всё лето, каникул не было, а в сентябре вернулся в техникум сдавать государственные экзамены. Сразу после них 6 человек призывного возраста, в т.ч. и меня, призвали в армию. Мы были направлены в 1-е Горьковское танковое училище, по окончании которого, в конце 1945 г., нам было присвоено звание младших лейтенантов, и мы стали командирами танков Т-34. Но война к этому времени уже закончилась и на фронт мы не попали.

Хотя в танковом деле я разбирался хорошо, и, наверное, мог бы сделать военную карьеру, но мне очень хотелось работать в лесу. В 1946 г. вышло Постановление «О демобилизации из армии специалистов народного хозяйства», и меня, окончившего лесной техникум, демобилизовали. Почти всю жизнь я проработал в Высокиничском лесничестве Калужской области.

Источник: www.protvinolib.ru страница литературного творчества жителей города Протвино.