"В здоровом теле — здоровый дух?"

Когда немцы заняли мою деревню Горы под Краснопольем в Белоруссии, нас выдворили в овраг, где мы стали жить в землянках. Немцы поселились в наших домах. Они забивали отнятую у нас скотину и тут же, на улице, варили мясо, разжигая костры из наших строений.

Нас, восьми-десятилетних мальчишек, немцы, при наступлении не трогали. Мы приходили в свою деревню и вертелись недалеко от костров, где подбирали недоеденные немецкими солдатами кости, а иногда нам доставались от них и хорошие куски мяса или набранный нами в консервную банку наваристый бульон. Удавалось не только подбирать за немцами съестное и питаться этим, но нередко приносить в окопы-земляники, где пухли от голода наши родители и маленькие дети. Два моих маленьких братика — Ваня и Миша умерли от голода.

Появляясь в деревне, я непременно приходил к нашему дому. Каждый раз я видел, что в доме стоят новые немцы. Я не знал тогда, что немцы занимали наши территории, все время продвигались вперед, давая место частям, идущим вслед за ними.

В один из дней, когда мы находились в деревне и уже без особого страха привычно передвигались от одного сарая или дома к другому, немцы вдруг всполошились, нас поспешно согнали на школьный двор и рядом поставили двух вооруженных немцев с лающими собаками. Мы испуганно переглядывались и ничего не понимали, пока не услышали от быстро проходивших в школу немцев «партизаны, партизаны». К школе подъехала закрытая машина с белым крестом. Из нее вышли двое в белых халатах и направились в полуразрушенное здание школы. В другой машине приехал важный офицер. Охранники вытянулись и выкрикнули «хайль».

Наш испуг еще больше усилился. Наступила напряженная тишина, которая длилась, кажется, вечно. Мы боялись пошевелиться. Вдруг из школы выбежал военный, что-то крикнул охранявшим нас солдатам и те приказали нам разойтись. И только что стоявшие здесь маленькие пленники разбежались кто куда.

Люди в белых халатах вывели из школы немецкого солдата с перевязанной выше локтя рукой и усадили в закрытую машину. Его подлечат, а потом, как подстрелившего себя, чтобы не воевать, как дезертира, будут судить.

Я направился к своему дому. Когда подошел, увидел, что в сенях слева от двери лежит огромная страшная пятнистая собака. Как я узнал после войны, это был дог.

При моей попытке пройти в дом пес зарычал, блеснув красным, припухшим глазом. В дверях появился длинный, худощавый, рыжеватый немец. Он уставился на меня острыми глазами и что-то сказал. Я не понимал, что он говорит, но ответил ему: это наша хата и я хочу поглядеть… Немец опять что-то сказал и выставил вперед ногу. Я понял, что он меня не пускает в дом, и отошел от двери.

Немец ушел, не закрыв за собой дверь. Я увидел, что за столом сидели несколько фашистов, которые играли в карты. В двери показался еще один немецкий солдат или офицер, он нес скамейку. Не обращая на меня ни малейшего внимания, он поставил скамью на траву, достал из небольшой коробки щетку и баночку, снял с пояса ремень, на котором висела кобура с пистолетом, положил на край скамейки и стал натирать щеткой черные ботинки. Широко раскрытыми глазами смотрел я на этого красивого, сказочного громилу-воина, и мне вспоминался мой отец. Привычно работая щеткой, немец насвистывал какую-то веселую мелодию, напоминающую мне лай собаки. Свою работу он выполнял не торопясь, аккуратно обмакивая щетку в крем, наносил его в нескольких местах на ботинок и тщательно до блеска растирал то один, то другой ботинок.

Но больше всего меня привлекало не самодовольное лицо немца, не его красивая работа, а то, что лежало на краю скамейки. Мое напряженное до предела внимание сосредоточилось на черной кобуре, из которой высовывалась ручка пистолета, напоминающая пятачок нашей хрюшки.

Вдруг немец положил щетку, выпрямился, скрестив руки на затылке, вобрал в себя воздух — и громкий, глухой хлопок вырвался из его тела.

Меня это так поразило, что я невольно раскрыл рот и стоял как парализованный.

Родители наказывали нас за подобное невоздержание. Считалось это позорным, над такими «поступками» смеялись.

И этот человек уже не казался мне сказочным героем, а напоминал провинившегося мальчишку, веснушчатого рыжеволосого, противного Гошу.

Немец заметил мое удивление и растерянность, рассмеялся и сказал по-немецки: «в здоровом теле — здоровый дух». Эта фраза, хотя я и нечетко ее воспринял, запомнилась мне на всю жизнь.

Немец опять принялся за чистку ботинок, и никто из прохожих даже не обратил на происшедшее внимания. Через минуту и я уже не думал об этом и не стыдился случившегося.

Мне хотелось, чтобы немец отошел ненадолго от скамейки, а я бы схватил пистолет и скрылся за домом. Но он никуда не уходил. «Неужели он угадал мои мысли, — подумал я, — и хочет поймать меня»? Но тут же я обозвал себя трусом и дрожащей рукой потянулся к кобуре.

Реакция была мгновенной — немец вполоборота повернулся на левой ноге, а правая, только что стоявшая на скамейке, прилипла к моему мягкому месту. Я взлетел, как футбольный плохо наполненный воздухом мяч, и тут же оказался в дорожном кювете.

Когда я очнулся, скамейки с кобурой и немца уже не было. Все тело ныло, тупая боль мешала движению. В ушах звенела немецкая фраза «в здоровом теле — здоровый дух».

Я поднялся и с трудом поплелся к оврагу, в нашу землянку.

Долго еще на моем теле оставалось большое темно-синее пятно, и в ушах звучал немецкий голос: «в здоровом теле — здоровый дух».

февраль 2005 г.
Подготовил и прислал для публикации: В.А. Латушкин,
Член союза писателей России

Читайте также:
Лицо войны
Фашистская власть