В Поарме напряженная обстановка

В Поарме [1] обстановка напряжена. Оживленно делясь впечатлениями от передовой с товарищами, остаюсь младенцем в вопросах хода операции и только позднее с помощью газет начинаю ориентироваться в обстановке. Трудно объяснить почему, но в то время обстановку, в т.ч. и на нашем Фронте, мы узнавали из центральных газет. Почему нельзя было нас информировать? Обстановку же в полосе нашей Армии мы просто не знали. Вообще можно сказать, что руководили нами неважнецки. Бригадный комиссар Радецкий и его заместитель полковой комиссар Кохов непрерывно разъезжали по дивизиям, а мы сидели в Поарме и видели их очень редко. Вот спроси меня – какой был из себя Радецкий? С трудом можно ответить только что невысокий да еще вспомнить ромб в петлице… Наш непосредственный начальник батальонный комиссар Данилов (а может быть Давыдов?), мобилизованный, как и мы, сам ничего не знал. Ни одного совещания в Поарме за время моего там пребывания так и не состоялось. Встречаться друг с другом почти не приходилось – разве что на передовой, где все спешили, да и артиллерия с авиацией рассиживаться не давали. Мало кого я помню из Поарма, а ведь это был довольно большой аппарат. Не было почему-то объединенных усилий. Не знали мы ни задач своих войск (даже в самых общих чертах), да и о противнике не ведали. Самих немцев в то время я видел только дважды – упоминавшегося уже убитого, да еще одного пленного, нахального, снисходительно на нас смотрящего, сидящего (!) на пеньке рядом с нашим генералом… Позднее, они и перед младшим сержантом тянулись, а тогда …

На другой день из разных источников узнаю, что немцы перешли в наступление (потом оказалось, что на Изюм-Барвенковском выступе), что три наши Армии попали в очень тяжелое положение, что часть наших дивизий переброшена туда, но и на нашем участке немцы сильно нажимают, забирают инициативу в свои руки, что мы отходим с боями на восточный берег Донца. Поарм за это время дважды меняет дислокацию. О первом хуторе остались лишь отрывочные воспоминания. Помню, что размещались мы в здании школы вместе с редакцией армейской газеты, Там же я просматривал репертуар формировавшегося тогда ансамбля песни и пляски нашей Армии, а также замещал уехавшего на передовую начальника отделения. Помню, что один раз наш хутор бомбили. Было убито несколько коров и пастушка. Затем переехали вновь. Разместились с Олейниковым в одной хате, прослушали лекцию о международном положении лектора ГлавПУРККА Тельпуховского, готовил свою лекцию и по заданию НачПоарма выезжал в дивизии. Сначала в одну меня увез начподив. Дивизия стояла во втором эшелоне. По утвержденному плану прочел одну лекцию для работников штадива, затем уже в одном из полков. На этом мое пребывание в дивизии закончилось, она быстро снялась и ушла в распоряжение другой Армии. А я переехал в 300 сд, стоявшую в обороне по левому берегу Донца в районе Богородишно, начподив встретил очень хорошо. Изложил ему содержание лекции, рассказал о новостях полученных от лектора из ГлавПУРККА. Помню, что его лекция была исключительно оптимистичной, доказывала истощение резервов противника, близость открытия второго фронта, рост наших сил и т.д.

На другой день ушел в полк первой линии, державший оборону по самому берегу. Ширина реки в том месте достигала 3-5 км. Западный берег, как водится, крутой, гористый. Днем у фрицев нет никакого абсолютно движения. Лишь временами откуда-то из-за пригорка вылетают снаряды или мины. Но они бдительны, как только наша разведка ночью сделала попытку пробраться на соседний берег, ее встречают метким пулеметным огнем. А я все еще не могу привыкнуть ходить на виду у немцев. Но вижу, что остальные ходят спокойно, ездят на лошадях даже…

В полку сразу же собирают мне небольшую аудиторию из полкового актива. Понимаю, что читать лекцию в такой обстановке более чем неуместно, поэтому рассказываю новости, отвечаю на вопросы, беседую. Офицерский состав в то время поредел и уже само по себе появление на переднем крае батальонного комиссара радует слушателей. После лекции пишу письмо домой. Замечательно теплый вечер, в воздухе особый украинский гул миллионов лягушек, покусывают комарики, темнеет, перестрелка стихает. Сижу в садике, вокруг отцветающие яблони и на вишнях уже видны плоды, но еще сплошь зеленые. Село как-то на удивление сохранилось…

На другой день вышел на КП батальона и провел небольшую беседу с группой агитаторов. Все прошло благополучно, хотя для меня непривычным оставалось посвистывание пуль, когда мы шли назад на КП полка. Побывав в штабе дивизии, отправляюсь в другой полк. Здесь прочел массовую лекцию в небольшом лесу для бойцов. Ночами они строят оборону по самому берегу, а днем отходят на отдых в этот лес. Аудитория большая – человек 200 – разместилась между деревьев. Помню, что выслушали с необычайным подъемом, удовлетворение от этого получил исключительное. Люди уже устали от непрерывных поражений, поэтому хорошо обоснованные, на убедительных примерах построенные доказательства того, что перелом в войне наступил, очень ободряли людей. Меня буквально засыпали вопросами. Перелом! Увы, прежде чем он реально наступил, прошло еще очень много времени и тяжело думать, что из той аудитории немногие остались в живых. В наступивших вскоре боях почти вся дивизия полегла, вынеся основную тяжесть флангового удара немцев.

Оптимизм в описываемый период вообще был очень силен. Когда на другой день я возвращался на КП дивизии, только и разговоров было, что отсюда только что уехал Маршал Тимошенко и что он, в присутствии всех сказал комдиву: «Ну, держись, Меркулов, твоя задача держаться, во что бы то ни стало. А я на другом направлении крепко фрицев вздую. У нас теперь много самолетов появилось». В тот день после лекции меня пригласил один из комбатов и угостил хорошим обедом, что также было редкостью во фронтовых условиях. Комбат оказался человеком исключительно симпатичным, и мы весь вечер с ним проговорили.

Затем я дважды читал лекции в полку 2-го эшелона в полуразрушенном сельском клубе для всего полка, а потом еще и для полковых агитаторов. Оба раза аудитории были большими, читал лекции с увлечением, без всяких конспектов и помню, что с ответами на вопросы все это затянулось почти на 3 часа. Перед возвращением в дивизию побывал еще и на партактиве, а потом 8 (или 10 числа, не помню!) возвратился в Поарм на старое место. С огромным удовольствием моюсь холодной водой, брею бороду и голову. С наслаждением наблюдаю за маленькими цыплятами и крольчатами, которых много у хозяйки что, кстати, порождает страшную грязь в хате. Но в этом особенность Украины – утопающее в зелени село, нарядные, чисто побеленные и разукрашенные цветными красками хаты, а внутри глинобитный пол (доливка), грязь и обилие блох.

Но эта идиллия недолговечна – через 2-3 дня немцы на нашем участке переходят в наступление. Упорно обороняясь, цепляясь за каждый кусок земли, войска Армии медленно отходят. Идут жаркие бои, нас страшно донимает авиация противника. Внезапно получили приказ – отходить. Прощай, зеленый хуторок! Отходим, вернее, грузимся на машины и срочно отъезжаем в тыл. Вновь хутор, разрушенный и размещенный в какой-то яме. Но и он был только краткой остановкой на нашем пути. Выгрузились на рассвете, пошли с Олейниковым искать себе квартиру. Остановились поговорить с колонной легкораненых, шедших пешком в тыл. Обратили внимание на то, что пулевые ранения в мягкие ткани левой руки встречаются довольно часто, а это яркое подтверждение тому, что непрерывные наши неудачи деморализуют наиболее нестойкие элементы.

Сегодня — я дежурный по Поарму. Много мелочных хлопот, т.к. уже известно, что мы отходим в очередной раз. Все бегают, а «мессеры» просто обнаглели и не дают жизни. Перед глазами картина: по шоссе на большом ходу удирает легковушка. Немец открывает охоту, пикирует и всаживает мелкую бомбу либо прямо в машину, либо рядом с ней. Столб пыли, вспышка разрыва и разлетающиеся в разные стороны обломки… Еще одна картинка – поодаль наш, редкий в то время самолет «Як» вступил в неравную схватку с двумя «мессерами». Его быстро сбивают, и он падает на бугор, но удачно. Через час-полтора к нему подлетает «кукурузник» — видимо рация на «Яке» цела и летчик вызвал помощью. Но не успел «кукурузник» сесть, как «мессеры» тут как тут – бугор покрывается разрывами. Ну, думаем, погибли все. Но не успел еще дым рассеяться, как над нашими головами прострекотал «кукурузник», только отчетливо видна большая дыра в фюзеляже. Это не мешает ему ускользнуть.

К вечеру отправляю последние машины и … начинаю беспокоиться. Часть груза общей канцелярии не поместилась на машины и полковой комиссар Кохов поручил мне остаться, обещав разузнать на новом месте, что и как, и прислать за мной машину. Я даже не понял тогда его последних слов, сказанных буквально на бегу. А команда была: «Ну, уж если долго не будет машины и будет опасно – бросай все и отходи самостоятельно». А это «все» — стол, пара стульев и какие-то ненужные мешки… И действительно, через некоторое время, начинаю понимать смысл этих слов. На шоссе движение постепенно стихает, наших в хуторе уже не остается. Проходят отдельные бойцы, иногда, видимо с иронией, посматривающие на человека с двумя шпалами в петлице, сидящего у кучи дряни. Жители хутора, не отступившие с нашими войсками, тревожно поглядывают на запад. А я сижу и жду. Мог бы дождаться худшего, но, когда уже прошли наши передовые части, машина за мной все же пришла. Побросали «ценный» груз в кузов и «газанули» назад. И только у переправы через какую-то речку, наткнувшись на копавших окопы пехотинцев, я понял, что сидел я на ничейной земле, но, на мое счастье, немцы задержались и не захватили тот хутор сразу.

Следующим этапом нашего отступления стал запомнившийся мне на всю жизнь старый безымянный хутор. Вот где мы узнали, что такое настоящая бомбежка! Вообще, все хутора в том районе были почти одинаковы. Яр, по нему протекает какая-то заболоченная речушка, с покрытыми камышом берегами, русло которой (удачно для обороны!) расположено с севера на юг. По обе стороны неширокой долины высокие холмы. По восточному берегу в одну улицу тянется вереница домов. Первые пару дней мы жили довольно спокойно, даже начали готовить лекции. Все наше отступление в те времена шло «уступами» — отходя, Армия упорно сопротивлялась. Вот и тогда, на пару дней войска закрепились на рубежах. Но скопление в одном месте обоих эшелонов Штаарма и Поарма, по-видимому, не прошло без внимания немецкой разведки. А у меня есть еще и собственное мнение – как раз в то время на пополнение в Армию прибыл целый выпуск курсов младших политруков – человек 100 новичков. Все они были одеты в новую летнюю форму и почему-то в невиданные на фронте тыловые фуражки с красным околышем и лаковым козырьком. Мы сразу же назвали их «генералами», … немцы, видимо, были того же мнения.

Не помню даты, но этот ужасный день настал … С утра, видимо позавтракав, немцы начали бомбежку хутора. Перелетая в тыл на другом участке фронта, они сзади волна за волной налетели на хутор, пикировали и бомбили … сначала «до обеда», затем – «до ужина». Все это продолжалось с немецкой пунктуальностью несколько дней. Бомбили действительно «по расписанию», до ужаса методично. Первая волна застала нас в хатах, и только случайно наше прибежище уцелело. Соседняя хата, например, была разбита вдребезги и из нее никто так и не вышел. Следующая за ней осколками была превращено в решето, убиты старик и ребенок, разбит коровник и помнится как израненная корова, дико ревя, несется по улице…

С началом налета мы с Куксиным только успели распластаться на полу. Выбежав из хаты, увидели, что почти все наши сотрудники схватились за лопаты и лихорадочно роют щели. Их не было ни одной! Схватили лопаты и мы, но не успели углубиться и на пару штыков, как новая волна бомберов сбросила свой груз на нас. Бомбы рвутся кругом, лежим, плотно прижавшись к не дорытой щели. Когда дым рассеялся, видим труп соседа – младшего политрука, что копал укрытие рядом, его товарищ, успевший укрыться, отделался контузией. Бешено копаем землю и к следующей волне уже сидим в щели, а еще позднее можем укрыться и с головой. Но нервы долго не выдерживают. Щель прямо во дворе, а бомбы сыплются так густо, что хотя мы и знали (вернее, слышали), что прямое попадание в щель случается очень редко, но при такой плотности бомбежки это кажется более чем вероятным. Налеты следуют с интервалами 20-25 мин. Посоветовавшись с Куксиным, решаем бежать к реке, в болотце. Находим глазами бугорок на болоте с тремя молодыми березками (до сих пор вижу эту картину!) и решаем перебежать туда. В очередной перерыв сбегали и посмотрели – место понравилось. Возвращаемся в щель за шинелями и тут нас накрывает очередная «внеплановая» волна бомберов. Оглянувшись, вижу отделившиеся от самолетов бомбы (да! их, оказывается, легко заметить!) и понимаю – добежать до болотца не успеваем. Растянулись в кювете… нарастающий жуткий вой бомб и пикирующего самолета, грохот взрыва, пыль… Встаем, отряхиваемся, бросаем взгляд на болото и … ни холмика, ни березок – только несколько ям с водой! Вероятно, прицел был взят именно на эти выделявшиеся березки, а точности у немцев не отнять.

Вот когда по-настоящему начинают дрожать и руки и колени! Вот когда тебя бьет озноб и сердце готово выскочить из груди. Маленький случай, миг и ты или жив или… Несколько секунд, десятков секунд и мы были бы в нашем новом укрытии – не нашли бы даже и трупов батальонного комиссара Смирных и старшего политрука Куксина… Нервы предельно напряжены главным образом от беззащитности – тебя убивают, а ты даже не можешь принять мер к своему спасению! Тяжелые минуты… Остаток дня провели в каком-то погребе, при каждом налете ожидая прямого попадания. И, сознаюсь, в большом страхе. С наступлением темноты немцы улетели спать. Но долго ли будет продолжаться это спокойствие? Узнаем, что в Поарме есть убитые и раненые, он парализован и не работал весь день.

На другой день бомбежка начинается с самого восхода солнца. Но она воспринимается спокойнее, чем вчера. Но новый случай опять выводит из себя. Уловив периодичность налетов и уже попривыкнув к ним, мы часа в два дня решили сходить пообедать. Вышли втроем – я, политрук Васильев и Куксин. Однако не успели мы пройти и 200 м как из-за пригорка опять вывалилось звено самолетов. Я слева, Васильев в середине и Куксин справа, как есть повалились на дорогу. Взрывы, дым, пыль свист осколков, воздушный удар… поднимаю голову и вижу, что у Васильева, лежащего почти вплотную со мной, нет половины черепа, и вся левая часть груди разворочена крупным осколком. Бедняга не успел даже охнуть. В скромной могиле на огороде мы хороним его… Страх накатывает волнами после случившегося. Уже не до обеда, все мысли о том, что убитым мог быть я сам! Я – плохой писатель, кто-то может подумать, что все написанное здесь – вымысел, но зачем мне врать в конце своей жизни? Да и не красят эти воспоминания и меня самого!

На другой день получил особое задание от Кохова – на ст. Валуйки прибыл эшелон подарков для нашей армии, привезенными делегацией Краснодарского края. До прибытия представителей дивизий мне поручалось встретить и приветствовать гостей. С восторгом забираюсь в попутную машину и уже через пару часов в спрыгиваю с борта в Валуйках. Через штаб тыла Армии узнаю, где эшелон и вскоре нахожу его на запасных путях у элеватора. Представляюсь. Знакомимся. Запомнился в составе той делегации лучший колхозник, старый крепкий казак гигантского роста с огромной белой бородой. Его сыновья и внуки уже воевали на фронте. Сам он воевал с немцами в годы первой мировой и сейчас мечтает «хочь на денек» попасть на передний край с винтовкой. Страхов делегация натерпелась и на пути сюда, да и на самой станции, но для меня, только что приехавшего со старого хутора, все здесь кажется безопасным. Моя раскованность успокаивает и делегацию. Они все крайне рады, что наконец-то добрались до «своей» армии и нашли ее представителя. Меня тут же тащат в вагон и на самодельном столе появляется все, чем так богата кубанская земля. Тут есть и поросенок, и гуси и фрукты – всего не перечесть. Старик на радостях выкатил кадушку меда и наполнил целую миску до краев, заявив, что его пчельник славится на весь край и мед того же сорта, что был премирован на ВДНХ. Появилось и вино, но к огорчению радушных гостей я отказался от крепкого, а лишь с удовольствием осушил стакан хорошего виноградного. Ночью гости меня часто будили во время воздушных тревог, я просыпался с большим неудовольствием. Появились кинооператоры и стали снимать встречу. Для этого разыграли подход поезда, приветствия, поцелуи, а к вечеру прибыли уже и представители дивизий и уже на следующий день я возвратился в Поарм.

А Поарм снова отошел, на сей раз, на очаровательный хутор Тулянка, километрах в 10 западнее Валуек. Весь в цветущих садах, опять же расположенный на дне большой впадины, вернее по ее склонам. По прибытии нам с Олейниковым посчастливилось найти замечательную квартиру. Чистая хата, чистоплотная и радушная хозяйка, у нее 5 дойных коз, куча куриц, цыплята – и все к нашим услугам. Молока, творога, сметаны и яиц сколько угодно, в любое время дня. Если добавить, что в этом хуторе нас ни разу не бомбили, то для фронтовика станет ясно, что мы побывали в земном раю. И действительно с неделю мы жили прекрасно. Я получил задание готовить лекцию на тему «Год войны» и выступить с ней на армейском совещании начальников политотделов дивизий. Как сейчас помню свою неудачу. Лекцию я подготовил профессионально – собрал большой материал, но читал ее для людей, рассматривающих свое пребывание в Поарме как кратковременный отдых от передовой. Помню, что во второй части лекции люди просто начали засыпать. Но все же своим изложением поразил начПоарма, т.к. с того времени он заметно стал меня выделять из всех сотрудников.

Но эти деньки – спокойные, занятые привычной работой, были только кратким отдыхом, в них я по своей военной неопытности не разглядел затишья перед бурей. Выезжаю очередной раз в дивизию, политотдел ее расположился на пригорке у хуторка. Отсюда хорошо виден передний край, ночью окаймленный сериями немецких осветительных ракет. У немцев заметна явная активность, что очень беспокоит командование дивизии. Как раз в тот день один из полков перебрасывается на север, чтобы встать на пути очередного тактического прорыва немцев. Передвижение частей немедленно вызывает рост активности немецкой авиации – налицо все предпосылки грядущих неприятностей. Уже на подъезде к штадиву со мной происходит курьезный случай.

Ехал, как всегда в кузове попутки, в кабине шофер и какой-то интендант. Одинокая машина долго не привлекала внимание немцев, волна за волной отправлявшихся куда-то в наш тыл. Но вот от строя отделяется самолет, пикирует на нашу машину и сбрасывает что-то с жутким визгом несущееся на нас. Шофер дает газ, а я в каком-то приступе ужаса выпрыгиваю из кузова и падаю в кювет. Мгновение, слышу удар, инстинктивно еще плотнее прижимаюсь к земле, жду взрыва, а его нет! Бомба замедленного действия, взрыватель не сработал? Вскакиваю и бегу по шоссе от места падения, но глаза сами останавливаются на … пустой бочке, изрешеченной дырами! Да, в то время немцы могли еще так шутить над нами! Помню, что страшно обидно было за свои кульбиты. Сплюнул, отряхнулся и пошел уже пешком.

В обстановке нарастающей активности немцев о моей лекционной деятельности пришлось забыть. Начподив прямо посоветовал мне не выступать, созвонился с Поармом и Радецкий приказал мне возвращаться. И опять стоит сожалеть о том, как я слабо разбирался в обстановке и как необдуманно действовал. Ни мало не задумавшись, лег спать, а с раннего утра, не дождавшись попутной машины, бросил за спину тощий вещмешок, спокойно, один и без оружия, направился в тыл. Посмотрел на карту в штадиве, увидел, что до Тулянки километров 25, не более и рассчитал, что к обеду дошагаю. Вначале все идет хорошо – на шоссе утреннее безлюдье (как тогда я считал), 2-3 села, в одном из них меня чем-то даже любезно угостили. Но уже часам к 10 в воздухе прочно повисли немцы. Шоссе я сменил на грейдер и привычно быстро зашагал по нему, встречая время от времени группы солдат. Немного меня озадачило то, что все они почему-то пошли в одном со мной направлении, правда, держась на удалении. Внезапно навстречу показалось быстро идущая на запад танковая часть. Ее сопровождали тучи немецких самолетов и с грейдера пришлось удирать. Поэтому воздушную карусель я наблюдал уже издали – интересное, но жуткое зрелище. С одного из холмов оглядел окрестности и поразился – в воздухе полно немецких самолетов. Позднее понял, что их не так уж и много, но их постоянное передвижение многократно увеличивает их число. Да и работают они с ближних аэродромов, делая много вылетов. Вижу, как они атакуют танкистов, а потом как разогнали они какую-то женскую бригаду, рывшую в поле окопы. Справа, на оставленном мною шоссе, мессеры настигли какой-то обоз – бьются лошади, видны убитые и раненые…

Искомая Тулянка должна быть уже недалеко и решаю идти прямо на нее, сойдя и с грейдера. Спокойно и уже не торопясь, подхожу к хутору. Перед самым хутором сел отдышаться у какой-то криницы, вымыл ноги, выстирал портянки, а уж потом вошел в хутор. Тихо, никого не видно. Захожу в хату, где ранее помещалась общая канцелярия и узнаю от хозяйки, что пару часов тому назад наши «швидко» загрузились и уехали. Хотел было зайти в свою хату, но на дороге попалась полуторка, полная политработников. Из кабины вышел старший батальонный комиссар, оказавшийся знакомым по фронтовому резерву. Узнаю, что он направлен в наш Поарм, ищет его, что немцы прорвали фронт, и наша Армия спешно отходит. По его приглашению без лишних вопросов охотно запрыгиваю в кузов. По проселкам на полном ходу едем к Валуйкам, но на первом же пригорке останавливаемся. Юнкерсы бомбят Валуйки, городок весь в пожарах, в дыму и огне. Налет длится около часа. Переждав его, спускаемся вниз. На мосту усиленный патруль, а на берегу – саперы, засевшие в большой яме. Готовят мост к взрыву.

Быстро проскакиваем через городок – на улицах дым, дорога разворочена, много убитых людей и лошадей. Очередной обоз, настигнутый немцами. Вырвавшись на грейдер за городом, быстро добираемся до очередного хуторка. Здесь заночевали, а на утро я поспорил с моим избавителем. Он, ввиду неясности обстановки, намеревался рвануть еще километров на 50 в тыл и разыскивать Поарм с тыла. При этом его слова «со своего тыла я всегда Поарм найду, а вот из немецкого – никогда» на меня не произвели впечатление. Какой же хороший урок дал мне этот познавший уже окружения старший товарищ! Как по-мальчишески глуп я бы в то время! Короче говоря, прямо заявив, что его решение – это проявление трусости, я, не попрощавшись, вышел на грейдер и двинулся по направлению к Тулянке. Уже отсутствие попутных машин на этом центральном маршруте должно было насторожить более опытного человека, а я ничего не понимая, шагал и шагал вперед. Однако попутчик все же нашелся – это был какой-то бензовоз и шофер, которому надо было в другую деревеньку, но он легко поддался уговорам добросить меня до места. Он явно трусил ехать один в прифронтовой полосе.

До Тулянки докатили по почти безлюдному грейдеру. На окраине я распрощался с водителем и отправился по берегу Оскола. На окраине наблюдаю следующую картину: какой-то «дядька» у редкой оградки совхоза приглашает всех проходящих бойцов забирать птицу. Подхожу к стоящей рядом машине и узнаю, что она принадлежит политотделу одной из наших дивизий. Там же узнаю, что Поарм находится в Шушпаново, километрах в 12 к востоку. По карте быстро ориентируюсь куда идти и только успеваю задать вопрос: «А где немцы», как тут же получаю ответ – нарастающий вой снарядов и близкие разрывы. Вглядываюсь на противоположный берег Оскола и на пригорке отчетливо вижу колонну немецких танков, передовой дозор уже ведут огонь по нам. Разрывы приближаются, и все бросаются врассыпную. Я делаю то же самое и прямиком через лес устремляюсь быстрым шагом в сторону Шушпаново. Сейчас могу сказать – опять огромная ошибка – одному, безоружным и пешком по пересеченной местности пытаться обогнать немецкие мотоколонны! Но мне все еще везет. Быстрым шагом прохожу мимо аэродрома, он совершенно пуст, только тут и там валяются пустые бочки и другие маловажные предметы аэродромного обихода, брошенные впопыхах.

Выхожу на лесной проселок и наталкиваюсь на небольшую группу политработников, направляющихся на пополнение в нашу Армию. Молодые ребята явно растеряны, забираю их с собой и без дальнейших происшествий добираемся до Поарма. В сельце большая неразбериха, толчея, смешались отступающие части, да и время от времени немцы угощают нас бомбами. В один из дней наблюдаю очередной воздушный бой над Шушпаново с предсказуемым исходом. Ночую на куче соломы во дворе — хаты все переполнены и ужасно грязны.

Среди ночи посыльный будит меня и ведет к НачПоарму. От него узнаю, что положение нашей Армии исключительно тяжелое. Немцы прорвали фронт севернее и усилили давление на нашем направлении. Задача Армии – организованно отойти, но отход надо прикрыть и он меня направляет в 175 сд, стоящую на берегах небольшой речки за Шушпаново, с задачей «во что бы то ни стало, удержать немцев на этом рубеже до особого приказа». Машина для меня готова. Необычен вызов ночью, какая-то особенная мрачная торжественность голоса Радецкого, выделенная машина, подчеркнутое рукопожатие – все это рождает мысль – «мною жертвуют», но одновременно создает и какой-то особый подъем. Ну и что! Это и большое доверие, да и это мой долг! В приподнятом настроении покидаю Поарм. К штадиву подъезжаю уже под утро, он уже в движении. Возле машин, на опушке узкой лесной поляны, временная остановка. Представляюсь начпо, только что назначенному на должность молодому батальонному комиссару. Он явно важничает. Спрашиваю его обстановку, а он меня направляет к комдиву – пожилому генералу с изъеденным оспой лицом, сидящему на краю отрытой щели. От него узнаю, что пока я ехал из Поарма, получен новый приказ на отход. Сразу как-то спадает напряжение и я принимаю предложение молодого начпо помочь одному из полков оторваться от немцев и отойти. Обычная «проверка на трусость» вкупе с попыткой придать себе вес этим распоряжением. Спокойно интересуюсь, как можно добраться до полка. Начпо тут же разъясняет мне, что по лесной дороге через 6-7 км я прямо выйду на штаб полка, «забыв» сказать, что приказ полку на отход уже отправлен. Подчеркнуто спокойно забрасываю свой вещмешок на плечо и отправляюсь по лесной дороге.

День прекрасный, в лесу свежо, поют птицы, тишина и одиночество не пугают. Вообще я хожу быстро, но тут шаг замедляется – впереди слышу какие-то гортанные звуки, прячусь за куст (ведь я так и не вооружен!) и вижу повозку с казахом-ездовым. Окликаю его и спрашиваю, далеко ли до штаба полка. Он с удивлением говорит, что полк давно уже ушел, а он его догоняет. Жуткий холодок пробегает по моей спине – я шел прямо на немцев, один, без оружия… Старик-казах – спасительный случай! Быстро вскакиваю в повозку и кричу ему: «Гони!». Вместе нахлестываем клячу и быстро удираем к своим. И действительно – на том месте, где я оставил штадив, занимает оборону «мой» полк. Еще под впечатлением пережитой опасности (могли взять меня голыми руками!), знакомлюсь с комполка – молодым лейтенантом! И комиссаром – Героем Советского Союза батальонным комиссаром Богатыревым.

Вместе с ними иду располагать полк в оборону. Как это выглядело в тот период войны рассказать стоит. Невольно вспоминаешь наши теоретические занятия на тему «полк в обороне»… а тут в полку одно противотанковое ружье, 2 станковых пулемета и десятка четыре бойцов, большинство из которых «елдаши» (так тогда называли выходцев из Средней Азии). Процесс «занятия» обороны был очень прост – мы втроем размещали каждого бойца, выбирая место для его ячейки. Весь «фронт» полка не превысил и 400 м, связи с соседями никакой. Да еще скоро я убедился, что само размещение было вызвано лишь моим присутствием, ведь у всех от солдата до Богатырева твердое убеждение, что немец в этот лес не полезет (у них опыт войны, а у меня лишь голая теория!) и их больше беспокоит, как бы не остаться в этом лесу, пока немец обойдет их по флангам, да по дорогам. Фронтовики как всегда правы – в разрывы нашей обороны целая армия может пройти незамеченной, да и какой смысл немцам лезть на наши 2 пулемета? Разместив полк, идем в хату лесника на опушке, по дороге набираем зеленого лука, едим его без соли и укладываемся спать. На рассвете долгожданный приказ на отход… Быстро сворачиваем немудреное хозяйство и в путь. По пути колонна полка, на мое удивление, начинает расти. Я еще не знал этой удивительной особенности боевой части. Идет бой – людей как будто бы нет, начинается отход или отдых – люди неизвестно откуда появляются.

Пока отходили по лесу, все было ничего, но лес скоро заканчивается и наша колонна, поднимая клубы пыли, средь бела дня выкатывает на большак и тут же привлекает внимание немцев. Сколько же я наслушался «приятностей» в адрес штабного планирования! Упрек справедливый, но ко мне никакого отношения не имеющий. Смутно помню этот тяжелый марш. Мы шли, получали приказы, останавливались, занимали оборону, но нас никто не трогал. Мы получали новые приказы и опять шли. Помню один эпизод. К полку подъехала машина комдива. Он попутно сообщил мне, что меня ждут в подиве и предложил подвезти. Но до подива было недалеко и я отказался, тем более, что комдив должен был еще куда-то заехать. Рванул по привычке напрямик и был уже на месте, встретил там Куксина, узнал, что нас отзывают в Поарм, когда увидел комдива, возвращающегося пешком. Оказалось, что машину атаковали немецкие самолеты, она разбита, шофер убит, а адъютант ранен. Сам же генерал на удивление отделался лишь легкой контузией. Что было бы со мной, прими я предложение генерала?

Куксин торопит с возвращением в Поарм, который находится в 40 км в коммуне им. Сталина, но нам приказано привезти с собой какую-то сводку, то ли о количестве проведенных бесед, не то о тематике выпущенных боевых листков. В ожидании этой сводки совершаем очередную глупость – сидим чуть ли не весь день в штадиве и только к вечеру отправляемся в путь… втроем! К нам примкнул еще один батальонный комиссар из Политуправления фронта. Наконец-то садимся в какую-то попутную машину, которая идет до Айдара. Но нам нужно, не доезжая километров 10, свернуть направо и добираться на север до коммуны уже своим ходом. Уже в полной темноте сходим с машины и направляемся прямиком, ориентируясь по карте, оказавшейся у Куксина. К коммуне подходим уже ночью, настораживает, что неподалеку время от времени вспыхивают немецкие сигнальные ракеты. Это был часто применявшийся в тот период прием – сбрасывать в тыл отходящих войск группы или даже одиночных парашютистов-автоматчиков-ракетчиков. Сидит такая сволочь где-то в яме и время от времени пускает ракету или дает очередь из автомата. Действует все это угнетающе, кажется, что немцы всюду, что ты в плотном окружении. Правда, к тому времени мы к подобной методе уже попривыкли, но все же действовала эта тактика на нервы здорово.

Походим к коммуне и интересуемся у случайно встретившегося парнишки, что и как, а он сообщает нам, что в деревне немцы! Немедленно даем задний ход, через пару часов вновь подходим к шоссе, и нашим глазам открывается уже совершенно другая картина – по шоссе, в полной темноте, в большом беспорядке непрерывным потоком льются наши части. Это и был печально известный «генеральный драп»… Пытаемся узнать, в чем дело, но толку добиться уже невозможно. Остается только одно – присоединиться к отступающим, что мы и делаем. Трудный ночной переход. Уже к рассвету подходим к Айдару. Мосты через речку разбиты немецкими бомбардировками, около одного из них огромный КВ, перевернутый взрывной волной. А за речкой на пригорке фигура генерала в казачьей форме, в бурке, окруженного свитой. Говорят, что это Крюченкин — новый командарм взамен отозванного Рябышева. Ранее командовал конным корпусом, пришедшим на помощь нашей Армии. Куксин подходит к нему и представляется, но получает указание идти по этой же дороге в тыл. Продолжаем быстрое движение. К полудню колонна уже теряет воинский вид, начинается уже бегство – беспричинное и уже, пожалуй, просто паническое. Машины наезжают на обозы, порой сминают их, многие из них забиты совершенно здоровыми бойцами. Командиров почти не видно. Дисциплины уже нет. Попытка нашего спутника из Политуправления фронта остановить одну из машин угрозой пистолета оканчивается печально – из кузова на него мгновенно наставляются несколько винтовочных стволов …

Перед моими глазами стоит еще и сейчас тяжелая картина: у дороги стоит мощный дед и во всю силу не износившихся легких кроет всех проходящих крепкими матюгами. Проходящие и проезжающие хмуро отворачиваются, прячут глаза, другого эффекта нет. Подходит время для утренних авианалетов и, понимая, что эту массу неизбежно будут бомбить, мы отходим километра на полтора в сторону и идем вдоль шоссе. Идем уже с трудом – устали, но идем. Зайдя в попутный хутор напиться, видим знакомого капитана из Штаарма. От него узнаем, что немцы уже в Россоши, т.е. в 90 км восточнее нас! Становится жутко. Куксин предлагает взять в каком-нибудь хуторе лошадей и уходить верхами. Я же уговариваю их сделать попытку остановить массу на шоссе и попытаться навести порядок. Хотя сам в душе понимаю, что это невозможно. Так идем весь день, к ночи движение на шоссе замирает, все устали, а еще по колоннам циркулируют слухи, что впереди прочный заслон немецких танков. Подходим к какому-то танковому подразделению (танков, правда, всего 4) и заговариваем с командиром. Сообща решаем, что если и есть немецкий заслон, то он не может быть большим. Попытаться бы ударить под утро и застать их врасплох! Командир охотно усаживает нас на броню, и мы медленно (гораздо медленнее, чем пехота) продвигаемся вперед. За темное время (а украинские летние ночи коротки) прошли около десятка километров. Немцев нет и с восходом солнца движение возобновляется. В это время нам подвернулась пустая машина с шофером. Забравшись в нее, быстро едем, сойдя с основной трассы. Примерно через час-другой езды на опушке замечаем большую группу командиров вокруг полковника и полкового комиссара. Подходим, я обращаюсь к политработнику и предъявляю свои документы. Прошу сориентировать и сообщить, где искать Поарм. Оказывается, что это – командование танковой бригады, только что переброшенной в полосу фронта, вышедшей в указанный район и … потерявшей связь с командованием. Они знают, что немцы в Россоши и решение уже принято – ударить по этой группировке в надежде, что они еще не закрепились, и выйти из окружения. То, что мы в окружении уже ни у кого сомнения не вызывает. Просим разрешения присоединиться и нас отправляют к мотопехоте. Мы в восторге. Наконец-то соединение, которое намерено драться, а не деморализованная масса! С ними можно хоть с пользой для дела пасть в бою!

Бригада вытягивается на дорогу и походным порядком начинает движение на восток. Как нам не повезло! Много позднее мне удалось узнать, что решение комбрига было верным – коротким ударом они прорвали узкое кольцо немцев и вышли к своим. А мы? Проезжая один из хуторов, мы увидели батальонного комиссара, начальника одного из отделений Поарма. Остановив машину, мы узнали, что Поарм находится на хуторе в 5 км от дороги. Попрощавшись с танкистами, мы отправились своей дорогой навстречу своей судьбе….

Эти пять километров мы прошли с большим трудом, сказалась вся накопившаяся усталость бессонных ночей. Еле волоча ноги, запыленные, покрытые коркой грязи, по которым ручейки пота пробили свои дорожки, предстали мы перед Олейниковым, дежурным по Поарму. Он с какой-то машины достал мой чемодан, принес воды. Наспех помывшись, меняю белье, оно осталось только теплое зимнее. Вместе с Куксиным направляемся к Радецкому. Доложились. Он в это время комплектовал какую-то группу для работы в войсках. Но вид у нас был настолько измученным, что, выслушав наш доклад, он приказал нам немедленно идти к машине 7-го отделения и отходить со 2-м эшелоном Штаарма, который вот-вот должен был двинуться. Идем к машине. Начальник отделения предлагает пойти пообедать перед маршем. Автоматически соглашаемся. Хорошо помню, что чрезмерная усталость настолько лишила аппетита, что я выпиваю лишь миску компота из только что созревшей вишни. Садимся в крытую полуторку, которая набита специальной усилительной аппаратурой для вещания на противника, начальник садится с шофером, а мы с Куксиным присоединяемся к техникам в крытом кузове. Колонна 2-го эшелона Поарма во главе с ответственным редактором армейской газеты трогается в путь.

Мы со своими. Кажется, можно успокоиться и немного поспать, но, несмотря на утомление, сон не приходит. Какой-то полусон. Помню дороги в клубах пыли, отходящие колонны, группы машин смешавшихся двух или трех Армий. Помню, что наша колонна мечется в поисках выхода, поехали сначала на восток, потом довернули на юго-восток. А выход-то еще был, как я узнал много позднее – прямо на юг, а уж потом из района Миллерово – на север… Помню, что к колонне подъезжал и Радецкий. В отрывочных воспоминаниях смешались дни и ночи, вечером одного из дней мы приехали в хутор Талы – сборный пункт Штаарма, как нам сказали. Завели машину между хат, замаскировали ее, я зашел в хату в надежде на кружку воды или молока, а Куксин вышел в соседние хаты. Вернулся через 10-15 минут, сказал, что видел начальника нашего отделения, много наших сотрудников и что Поарм будет располагаться здесь. Успокоенные мы расстелили шинели прямо у хаты и погрузились во мрак сна…

Продолжение следует.

[1] Поарм —  политический отдел Армии.

Материал подготовлен внуком полковником запаса
Игорем Александровичем Сабуровым

www.world-war.ru