В плен на шестой день войны

Дядя Игнатий, (Игнатий Иванович Круковский),- муж младшей сестры моей мамы — имел свою военную судьбу. В беседах со мной он часто рассказывал о годах своей жизни во время Великой Отечественной Войны, которые, в известной мере, характерны для многих рядовых солдат, встретивших вторжение немецко-фашистских войск в 1941 г. на границе и переживших плен. Далее я по памяти привожу некоторые его воспоминания.

Весной 1941 г. дядя Игнатий был мобилизован, как рядовой резервист, и попал на строительство укрепрайона (оборонительных сооружений) в Западную Белоруссию возле г. Волковыска. По его воспоминаниям они строили какие-то «доты и дзоты» (долговременные огневые точки) на краю огромного 20-ти километрового болота, которое простиралось за границу Польши, оккупированной Германией. Солдатам было непонятно, зачем здесь строить укрепрайон, если болото считалось непроходимым. Здесь и застала их война.

Солдат вооружили винтовками, но без патронов, которых просто не было в их части, и повели на восток. Два дня они блуждали по лесам, стараясь не выходить на открытые шоссе, по которым, по-видимому, двигались немцы. Иногда они попадали под обстрелы или бомбёжку. Потом поступил приказ вернуться на старое место в казармы и ждать приказа. Казармы были уже разграблены местными жителями, и солдаты стали их восстанавливать. Через день пришёл приказ снова двигаться на восток. На вторые сутки командир роты выстроил солдат и сообщил, что связь с командованием потеряна и он распускает роту: пусть каждый двигается самостоятельно. Рота развалилась на группки солдат, которые на свой страх и риск стали расходиться, стараясь двигаться на восток.

Дядя Игнатий с тремя малознакомыми солдатами двинулся на восток. Ночью заночевали в лесу, а когда дядя проснулся, его товарищи уже ушли, оставив его одного. Он пошёл наугад и скоро вышел на опушку леса. Перед опушкой простиралось поле, на котором работало несколько человек местных жителей, — поляков. Увидев вооружённого солдата, они бросились бежать, а дядя криками и жестами старался их остановить. Наконец они поняли, что солдат не опасен, и подошли к нему. Он попросил их отвести его в деревню и накормить. К вечеру дядю накормили, и он устроился на ночлег у местного жителя.

Проснулся дядя рано и услышал, как по улице двигается большая масса людей с повозками и автотранспортом. Он решил, что это отступает какая-то наша часть, и стал быстро одеваться, чтобы присоединиться к ней. В этот момент входит хозяин дома, а с ним немецкий фельдфебель с автоматом. Немец направил на дядю автомат и стал что-то кричать по-немецки. Дядя немецкого не знал, но понял, что немец берёт его в плен. Дядя стал собирать свои вещи, а хозяин дома достал и подал ему буханку хлеба. Но эту буханку перехватил немец, вынул тесак и разрезал её пополам. Одну половину буханки он отдал хозяину, а другую – дяде. Фельдфебель повёл дядю на окраину деревни и там сдал его группе немцев, которые выдали ему бумагу о взятии им пленного. Так дядя Игнатий попал в плен на шестой день войны.

Таких пленных, приведенных на окраину деревни, оказалось 6 человек. Скоро их построили «гуськом» и повели по дороге из деревни. Немного отойдя от деревни, немцы остановили пленных и начали что-то обсуждать. Потом подошли к пленному, который был армянином, и стали его оттеснять автоматами от общей группы, покрикивая «Юда!». Никто из пленных не понимал, что всё это значит. Когда немцы оттеснили армянина метров на 10, они в упор расстреляли его из автоматов. Затем повели пленных дальше.

Примерно через 6 км их подвели к большому сараю, который в Белоруссии называется «пуней». В таких пунях обычно молотят рожь и пшеницу, веют зерно. Перед закрытыми воротами стояло несколько немцев с автоматами. Впереди их пленной цепочки шёл молодой, сильный сержант, и он первый подошёл к воротам. Немцы приоткрыли ворота пуни и приказали пленным входить. Сержант глянул внутрь и, вдруг отпрыгнув, бросился бежать. Немцы тут же пристрелили его из автоматов. Остальные пленные послушно вошли в пуню. Весь земляной пол был покрыт лежащими людьми, попавшими в плен. Сидеть, стоять и разговаривать запрещалось, а вдоль стен стояли автоматчики. По-видимому, несчастный, только что расстрелянный сержант, принял лежащих пленных за трупы и попытался вырваться из этой могилы.

Потом пленных эшелонами повезли в Германию. Так дядя Игнатий оказался на огромном футбольном стадионе в Гамбурге, куда свезли десятки тысяч пленных. Спали под открытым небом в любую погоду, кормили жидким супом из свеклы один раз в сутки. С голода пленные стали есть траву футбольного поля, и началась эпидемия дизентерии. По утрам приезжало несколько конных фур, на которых увозили трупы умерших. Дядя воздержался есть траву и по возможности старался не заразиться дизентерией. Так он продержался до ноября месяца 1941 г., а в ноябре оставшихся в живых несколько сотен пленных повезли на юг Германии.

Там их поместили в обычный концентрационный лагерь для военнопленных где-то возле г. Мюнхена. Здесь их стали лучше кормить и водить на работу, которая состояла из рытья каких-то каналов, ремонта дорог и тому подобного. Но дядя так ослаб на стадионе, что часто не мог даже выйти из барака. Всё ему стало безразлично, воля к жизни иссякла, и он ожидал скорой смерти. Спасли его французские военнопленные, которые через Красный Крест получали продуктовые посылки из дома. Они стали отдавать дяде часть своей скудной лагерной еды, и он начал поправляться. Постепенно у него восстановились кое-какие силы, и он стал ходить на работу.

Потом русских пленных переправили в другой лагерь. В этом лагере был госпиталь, в котором работали пленные русские врачи, а перед выходом на работу пленные, чувствующие себя больными, могли обратиться к немецкому врачу. Он решал, положить ли больного в госпиталь или дать ему какое-нибудь облегчающее лекарство. Небольшая часть пленных сотрудничала с немцами и заняла в лагере выгодные должности — поваров, бригадиров, кладовщиков и т. п. На жаргоне они, как и всюду в России, назывались «придурками». Особый статус был у так называемых «поваров», которые выполняли и карательные функции. Система наказаний была очень суровой: за провинности и нарушения лагерных правил виновных приговаривали к определённому числу «горячих». «Горячими» назывались удары, которые наносились жгутами сплетенных проволок — стальных или алюминиевых — по голому телу провинившегося пленного. Секли провинившихся «повара» под наблюдением немцев и делали это с особым старанием и жестокостью. Двадцать ударов «горячих» считались смертельными.

Однажды дядя Игнатий в группе пленных работал на ремонте дороги. Рядом с дорогой находилось картофельное поле. Наблюдал за работой только один немецкий часовой, и пленные сговорились незаметно подкопать несколько кустов картофеля, чтобы подкормиться. Картошку подкопать поручили дяде, и он, зайдя за придорожные посадки, пополз на картофельное поле. Остальные пленные старались как-то отвлечь часового. Но часовой разгадал их замысел, и когда дядя выполз из кустов с выкопаной картошкой, оказался рядом. Немец довольно захохотал, поймав «преступника», и присудил его к 20-ти «горячим» по возвращении в лагерь. Всем было ясно, что в лагере дядю забьют «повара», и пленные стали упрашивать часового совершить экзекуцию здесь и сейчас. Сначала часовой упирался, но потом, когда ему предложили 2 пачки лагерных сигарет (иногда их выдавали пленным), согласился. Хотя часовой и наблюдал за поркой, дядины товарищи били так аккуратно, что на спине выступили только красные полосы, но без крови, и дядя Игнатий остался жить.

Среди трагических эпизодов жизни в концлагере дядя Игнатий выделял один. Ближе к концу войны в лагере организовалась подпольная группа сопротивления фашистам, во главе которой стоял пленный капитан. Дядя входил в эту группу и выполнял все задания руководства сопротивлением. Борьба велась по всему лагерю. «Повара» и прочие «придурки», поддерживающие немцев, «разнюхивали», доносили и карали подпольщиков. Немцы вербовали провокаторов и осведомителей, которые старались выявить и выдать членов группы, и безжалостно казнили участников сопротивления.

Однажды дядя получил задание проникнуть в госпиталь лагеря по болезни и передать приказ врачам, входившим в группу, об уничтожении опасного осведомителя, который находился в госпитале. Дядя должен был как-то изувечить себя, чтобы попасть в госпиталь. Сначала он хотел отрубить часть пальцев на руке, но потом подумал, что руки всегда нужны для работы. А вот без одного глаза и жить, и работать можно. Дядя раздобыл бутылку с отбитым дном и стал долбить ею кожу вокруг левого глаза. Порезав кожу до крови, он, несмотря на жгучую боль, натёр эти места землей. Потом сделал повязку из тряпки и так промучился всю ночь с болящим глазом. Перед выходом на работу он снял повязку и с опухшим лицом пошёл к немецкому врачу. Тот, взглянув на затёкший глаз и раздувшееся лицо, тут же отправил его в госпиталь.

В госпитале дядя застал непонятную беготню немцев с автоматами по коридорам. Наконец, несколько немцев провели мимо него человека в белом халате и, повозившись у двери, повесили его на дверном проёме. Потом дядя узнал, что немцы повесили одного из врачей, участвующих в сопротивлении. Дядю оставили в госпитале на несколько дней лечить воспалённый глаз, и он передал приказ нужному человеку. К счастью сам глаз не пострадал, а с воспалением врачи быстро справились.

Когда фронт стал приближаться к лагерю и охрана стала разбегаться, группа сопротивления подняла восстание, и пленные, вооружившись, захватили лагерь. «Повара» и прочие «придурки» были перебиты, а капитан, руководивший восстанием, приказал ни в коем случае не рассеиваться и сохранять оружие. Он считал, что вооружённые пленные должны влиться в Советскую Армию как отдельная воинская часть.

После окончания войны бывших пленных солдат повезли в Советский Союз и сразу же демобилизовали. Дядя Игнатий не говорил, проходили ли они так называемую «фильтрацию» в СМЕРШе, — так в народе тогда называлась военная контрразведка, которую во время войны возглавлял первый заместитель Л.П. Берии — Абакумов. О судьбе пленных офицеров дядя ничего не знал, так как их по приходе Советских войск сразу же отделили от солдат.

После демобилизации дядя Игнатий перебрался в Литву к своим родным, которых туда угнали немцы при отступлении из Могилёвской области. В Литве он устроился работать, там же женился на моей тёте Вере, у которой 1-й муж — военный лётчик — был расстрелян в 1938 г. У них родилась дочь, они счастливо дожили до глубокой старости и умерли в «перестроечные» годы.

Подготовил и передал для публикации: В.И. Гоманьков
www.world-war.ru