Тяжелая ноша медицинской сестры

На рассвете 5 июля на наши позиции в районе Яковлево противник обрушил огневой удар из всех видов оружия. Вражеским танкам и пехоте удалось достичь передовой линии обороны, но их остановили мощным сосредоточенным огнем. Гвардейцы проявили поистине железную стойкость: противник не продвинулся ни на шаг.

Командир батареи 76-мм пушек капитан Блощук в критический момент приказал выкатить пушки на прямую наводку. Прикрывая пехоту, отбивая уже одиннадцатую атаку гитлеровцев, артиллеристы подожгли несколько вражеских машин. Но тут из-за холма вынырнули еще несколько. Один «тигр» с близкого расстояния стал обстреливать наблюдательный пункт. Снаряды разворотили бруствер, разбили два орудия, нескольких человек из орудийного расчета ранило, в том числе и командира батареи. Несмотря на ранение, Блощук встал за наводчика и подбил «тигра». Замер на месте и второй танк.

К полудню сражение разгорелось с новой силой. Блощука ранило вторично, но он не покинул поля боя, до конца отбивая атаки. Я подползла, пытаясь хоть в какой-то мере помочь ему, перевязала раны, уговаривала эвакуироваться в медпункт, но он заявил:

— Пока сердце бьется, батарею не покину.

В те грозные дни Яковлевско-Прохоровского сражения наши воины, даже раненые, не оставляли позиции.

Радистка Нелли Дзюба, раненная в ногу, продолжала налаживать связь, своевременно передавала распоряжения и донесения командиров. В сложной обстановке под огнем противника четырежды устраняла повреждения на линии, отыскивая тоненькие нитки оборванных проводов.

В один из напряженных моментов, когда грохот боя рвал перепонки, и немецкие танки шли сплошной стеной, я перевязала подругу и, обнявшись, мы вдруг заплакали:

— Конец, мы не выживем!

Мы обменялись смертными медальонами, в которых хранились адреса родных и поклялись, что если одна погибнет, вторая, оставшись в живых, сообщит подробности родным. Однако судьба пощадила обеих.

Исключительную самоотверженность и бесстрашие проявили девушки-санинструкторы из санитарного взвода. Где-то позади меня Валентина Мельник выносила и укрывала в безопасное место раненых. В полку ее все называли Чайка, возможно, из-за того, что она мечтала о море и с душевной трогательностью пела песни о белокрылых птицах. «Самое лучшее лекарство – песня», — говорила она. Лежит раненый, ему мучительно больно, скрипит зубами, иногда плачет, а Чайка перевязывает и мурлычет: «…смело пролетела…вьется надо мной…» На самом трудном участке Валентина за день вынесла с поля боя двадцать шесть раненых солдат, а также приволокла насмерть перепуганного фашистского ефрейтора. Это можно было бы посчитать легендой, если бы не пожелтевшая от времени дивизионная газета с подробным описанием такого случая. Не однажды ходила Валентина на задания с разведчиками.

Вспоминается задымленное лето 1942-го. Гитлеровцы рвутся в глубь нашей обороны. Полк ведет ожесточенные бои. Впервые в жизни я увидела, как горит хлеб, горит на корню, на всем необъятном пшеничном поле. И все живое придвинулось ближе к реке, к переправе. Здесь подразделения ряда воинских частей, раненые, беженцы, оглушенные взрывами лошади. Главное сейчас – мост. Зенитчики хорошо наладили его оборону, и «юнкерсы» ничего с ним не могут сделать. По нему сплошным потоком идут люди, движется техника.

Для нас, медиков, выделили что-то вроде блиндажа, заслоненного глинистой кручей. Именно сюда переносили раненых, оказывали им первую помощь и потом уже грузили на подводы для отправки на противоположный берег. Руки в ссадинах, губы потрескались от жары и жажды, не хватало бинтов, но и раненых поубавилось. Из санроты нас осталось только двое: я и санинструктор Валя Мельник. Время к вечеру. Подбежал лейтенант. На лбу повязка повлажнела от крови.

— Девчата, — говорит, — немедленно перебирайтесь на тот берег. Через четверть часа мост будет взорван.

Валя торопится объяснить, что четверых раненых мы оставили в лощине. Сразу перенести было невмоготу, и нужно их забрать сюда, а потом уже… Но лейтенант не дослушал, его позвала рация. Что же делать? Мы молча поглядели друг на друга и, пригибаясь к земле, побежали к лощине. Сгоряча не можем найти, а время идет. Валя даже заревела от досады. И вдруг слышим:

— Сестрички, чего ж под огнем шастаете?

Пока я повязки да жгуты накладывала, Валя на дороге транспорт караулила. Уговорила-таки, упросила усатого шофера. Крутнул баранку и по кочкам, по выбоинам прямо к лощине. Проводили мы машину, а сами – к блиндажу, амуницию свою прихватить. И тут чиркнуло меня осколком по голени. Я говорю Вале: «Иди, Чайка, я скоренько, забинтую ногу и тебя догоню». «Ну да, — слышу, — так я тебя одну и брошу».

Уже совсем стемнело, на мосту ни машин, ни подвод – тишина. Метров сто до него осталось. Ползем, вжимаясь в землю. И вдруг такой грохот, что в ушах закололо. Мост взорван. Ой муторно стало на душе! До восемнадцати лет дожила и не научилась плавать. Ползком к воде, а она хмурая, пенистая… Ну, думаю, конец. А Чайка бревно приметила, подтолкнула к берегу и говорит: «Цепляйся. Покатаю». А потом уже на том берегу призналась: «Я ведь, честно говоря, тоже не шибко плаваю, хотя и прожила четыре года у моря».

Такой вот была наша смелая, щедрая на дружескую взаимовыручку Чайка, такой она и осталась в нашей памяти на всю жизнь.

Представьте всю тяжесть душевных и физических перегрузок, обрушившихся на семнадцати — восемнадцатилетних девчонок. Непрерывные бомбежки, стоны раскалываемой земли выматывают до слез. Но для санинструктора главное – перевязать раненого под любым огнем, вытащить с поля боя, эвакуировать в тыл. Страшно тяжелая ноша у медицинской сестры. Какой груз может быть дороже человеческой жизни? О своей забывали.

Тащишь раненого, а вслед за нами вздыбливаются фонтаны земли, визжат осколки, рвутся снаряды, оставляя глубокие воронки. А противник рвется вперед, ему надо прорвать Яковлевский выступ. Метрах в пятидесяти от меня, прямо над головой, строчит пулемет, а следом сбрасывают смертоносный груз самолеты.

Память не в силах отделить один день от другого. Они слились в один гул орудий, рев самолетов и сухую трескотню пулеметных очередей. Смешались земля и небо. Тугие волны горячего воздуха, гонимые взрывом, перекатывались через изуродованные окопы. Ведя изнурительные бои у Яковлева, наша часть понесла большие потери. Но этот день, как рубец, остался в памяти на всю жизнь.

Как-то я заболела, обратилась к врачу, сделали мне электрокардиограмму и спрашивают:

— Вы когда перенесли инфаркт?

— Какой инфаркт?

— У вас сердце в рубцах.

А эти рубцы с войны, с курской битвы, остались на всю жизнь. Все тело покрывалось дрожью, потому что отовсюду стреляют. В этот день, 5 июля 43-го, я вынесла с поля боя 47 раненых. Тащила их на себе, порой ноши по весу втрое превосходили меня. К тому же был строгий приказ: выносить раненых с оружием.

Где ползком, а где вперебежку, пригнувшись к земле, пробираюсь от одного раненого к другому, к пятому, к десятому… плотнее прижимаюсь к потрескавшейся земле, когда стреляют, и все пылинки, поднятые взрывной волной в воздух, падают и оседают на голову. Тяжелораненых под сильным огнем приходилось тащить на плащ-накидке. Но даже эта крепкая ткань не выдерживала нагрузок и рвалась. Тогда приспасабливала ремни. Ползу, едва переводя дыхание, слышу сквозь гул:

— Сестра! Помоги!

Но как добраться, ума не приложу. Совсем ведь рядом фрицы. А люди истекают кровью. Я никогда не дожидалась, когда кончится атака, ползла во время боя. Кто-то из траншеи подаст предупредительный клич:

— Будь осторожна! Здесь все простреливается.

Но если осколочное ранение, а я появлюсь через час или больше, то там и делать нечего: человек останется без крови, погибнет. Решаю: пробираться на стон и зов – к живому. «Назад хода нет. Смелей! – подбадриваю себя, — еще немного…» Немцы заметили мое появление около траншей, полоснули очередью из пулеметов. Метрах в пяти веером взметнулась земля, а пули ложатся все ближе, и я в их кольце. Заметила впереди ложбину, скатилась в нее. Артиллеристы поняли мое замешательство, ударили прицельным огнем по врагу, на какое-то время пулемет умолк. Воспользовавшись затишьем, перебежками добралась к раненому.

— Господи, помоги! – шептали губы, – он истекает кровью.

— Сестра! Спасибо, — простонал.

— Ну, миленький, помогай, опирайся о земельку руками. Так будет легче отталкиваться. Надо ползти в-о-он до той воронки.

Кое-как с горем пополам доползли, передохнули и опять в путь… Не успела поднять голову, посмотреть, откуда гул, — увидела самолеты с черными крестами, следом раздался визг бомб, разрывы, взметнувшаяся земля присыпала нас. Все смешалось: дым, пыль, гул, грохот. Настоящий ад! Как на грех, раненый попросил пить.

— Сейчас, дорогой, сейчас! Вот уже близко.

Первое, о чем всегда просят раненые, это вода. Только она может потушить тот огонь, который пылает в израненном теле.

Доставив бойца в укрытие, бегу к другому… Около трех десятков отправила в санитарную роту и там делала первязки, помогала всем, чем могла… Какая-то внутренняя сила, чувство долга зовут на опасный рубеж, где кипит огонь, где рвутся снаряды, а стоны раненых разрывают душу. Не знаю, сколько прошло времени, когда почувствовала, что силы иссякают, тело, налитое свинцовой усталостью, отказывается повиноваться, ноги подкашиваются… Но бой не утихал, разгорался еще сильнее.

Несколько танков вклинились в глубь обороны, обстреливают окопы… Батальоны отбивают атаки, оставшиеся в живых выбираются из разрушенных окопов, вновь занимают оборону в запасных укреплениях в полной уверенности выстоять. Превосходство немецкой армии, которой благоприятствовали длинные дни и безоблачное небо, давило войска тоской безысходной горечи. С неимоверными усилиями мы с Валей Мельник спешили эвакуировать всех раненых.

Идем снова… Показался небольшой бревенчатый мост. Здесь я укрыла троих, надеясь на обещанную подводу. Но ее все не было. Метрах в ста мечется в бреду боец. Поспешили к нему, перевязала раны, подстелила плащ-палатку – и обомлела. В пелене дыма и пыли прямо на нас движется немецкий танк. Он шел со стороны Лучек, затем свернул, углубляясь в расположение батальонов, стал обстреливать окопы.

— Он же может вернуться к мосту, — вслух сказала я. И с удвоенными, утроенными усилиями потащила раненого в укрытие. Затем выбежала на проезжую часть дороги. Тут двигались тяжелогруженые машины, тягачи с орудиями, подводы… Всех поглощал этот жаркий, пыльный тракт. Шли, шли…Но ни один водитель не отреагировал на мои сигналы. Как же так?! У меня раненые нуждаются в срочной операции… А немцы наступали стремительно, буквально преследовали по пятам. Ну, думаю, будь что будет! Перекрестилась, зажмурила глаза и встала на середину дороги, бросила перед собой кусок зажженной телогрейки. Факел запылал огнем.

А машины все шли, объезжая меня то справа, то слева. Начала стрелять вверх, но и это не помогло . Прямо на меня двинулся небольшой грузовик. Стало страшно. Я прыгнула к обочине, грузовик повернул за мной и притормозил. Из окошка высунулся шофер, лицо его покрыто седой щетиной. Из уст водителя посыпались ругательства:

— Ты что тут салютуешь? Жить надоело? Раздавлю, как цыпленка! Ишь, костер развела, дорогу демаскируешь!

И с укоризной добавил:

— В немцев надо стрелять, а не в воздух!

— Зачем вы так… — плача, сказала я. – У меня раненые под мостом! – Бессильно присела на землю, обхватив колесо руками.

— Э-э, да ты плакса. Я-то думал, герой! Вон как автоматом размахивала! – сказал водитель, и во взгляде его промелькнула теплота. Он развернул машину, через обочину погнал ее вслед за мной к мосту, помог погрузить раненых. И только когда машина выехала на трассу, я облегченно вздохнула.

А битва на курской дуге продолжалась. В течение первых трех суток непрерывных боев под Яковлевом мы без сна и какой-либо передышки выдержали самое трудное испытание.

В критические моменты приходилось не только выносить раненых, но и защищать их. Так было с Азаматом Кайтуковым. Тяжелораненого солдата-автоматчика фрицы хотели утащить в плен… Я оказалась поблизости, в воронке, перевязывала очередного солдата. Дала очередь из автомата по немцам и тем самым спасла Кайтукова. Он потом долго искал медсестру Тамару Бирюкову, спасшую ему жизнь. Только в 1982 году разыскал, но не Бирюкову, а Дунаевскую по мужу. Тогда я и получила письмо от Азамата и его внуков.

В последние дни июля накал наступления не ослаб, наша дивизия вела тяжелые оборонительные бои.

Враг предпринимал активное наступление, пытаясь расширить участок прорыва, группировал крупные силы в единый кулак: подтянул новые танковые дивизии и возобновил наступление сразу в нескольких местах. Создавалась угроза: здесь, на выступе, враг рвался к Обояни.

Попытки немцев сорвала стойкая оборона наших гвардейцев, которые изматывали и уничтожали вражескую технику и живую силу. Эта операция завершилась 20 июля. Фашистские войска отходили, дороги их усеялись трупами солдат и офицеров, разбитой боевой техникой.

В ночь на 3 августа начались боевые действия по ликвидации Томаровско-Борисовской группировки, так называемого «Томаровского котла».

Пятьдесят первая и пятьдесят вторая стрелковые дивизии, скрытно соединившись, открыли сильный огонь по противнику, длившийся два часа сорок пять минут. После этого наша 51-я дивизия вышла на западную окраину Томаровки, откуда ударила во фланги гитлеровцам. 5 августа завязались ожесточенные уличные бои, переходящие в рукопашные схватки за каждый дом. Каждую улицу. К утру 7 августа Томаровка была полностью очищена от гитлеровцев.

В ходе уличных боев в наитруднейшем положении оказались мы, медики, санинструкторы. Каменные здания фашисты превратили в бастионы-крепости. Нам приходилось обшаривать все закоулки и этажи в поисках раненых. Каждую секунду могли нарваться на засаду врага. Шли вдвоем с Валей Мельник, держа на боевом взводе автомат.

Не менее жаркие схватки разгорелись на узком участке Ахтырка – Богодухово.

Преследуя отходящего противника, мы вышли к Золочево – Константиново. Это была «поляна смерти». Горел вековой лес, выворочены с корнями сосны. Ни одной ветки не осталось на верхушках деревьев, все было обломано и сожжено. Казалось, лес стонал, как человек. Сплошь трупы, чужие и свои, разбитые орудия, танки… Сколько ни пробовали пробиться наши автоматчики, на «поляне смерти» оставались трупы. Наконец, ценой больших потерь и невероятных усилий воины 51-й дивизии немцев потеснили.

Стало ясно, почему гитлеровцы так упорно держались за этот рубеж. Отсюда далеко просматривалась вся местность, здесь они построили целый подземный городок, длинные ходы сообщения, выходящие на улицу, над траншеями в два наката уложили бревна. Кто знает, сколько фашисты разрушили домов, чтобы взять материал для этих сооружений, и скольких людей оставили без крова?! А сколько погибло в этих боях?.. Только из санроты наших 154-го и 156-го полков не стало 16 медицинских работников. Погибла моя близкая подруга, военфельдшер Мария Василенко, врач Сахокия, санинструкторы Гриша Сугай, Вера Мартынова, Самойлюк и другие…

Жаркие бои шли вблизи Харькова, у железнодорожного пути. Здесь противник оставил сильный гарнизон: танки, мотопехоту, авиацию, используя все силы, чтобы приостановить продвижение наших частей.

Гвардейцы, совместно с другими частями залпами задали врагу артподготовку, похожую на огневой смерч. Окопы наполнялись трупами фашистских вояк. А сколько их было похоронено заживо в этот день в завалившихся землянках?

Наши части продвинулись через железнодорожный переезд, перерезали путь к Харькову. Под дымовой и пылевой завесой атаковали врага, танки пустили газ, чтобы ничего не было видно. Харьковская группировка фашистов раскололась на две части, а вскоре, 23 августа, Харьков освободили. Враг был отброшен, оставив трупы и дымящиеся машины со свастикой.

При отступлении враг злобствовал, и следы его злодеяний встречались на каждом шагу: обливали хаты, сараи бензином и поджигали. Зверски издевались над местными жителями. Рассказывал один старик: в селе Прудники гитлеровцы собрали население, якобы для работы. Явились 36 человек, и всех расстреляли.

Еще много километров прошли с боями воины 6-й гвардейской армии. Вместе с ними и мой боевой путь пролег через Украину, Белоруссию. Участвовала во взятии Невеля, Полоцка, Витебска, в операции «Багратион», воевала на берегах Балтики – в Курляндии. Победу встретила под Кенигсбергом.

Моему поколению выпала большая историческая ответственность по защите Отечества от иностранного нашествия. Огромный и неоценимый вклад в эту победу внесли люди нашего поколения, в том числе женщины. Мы, санинструкторы, всегда были готовы помочь тем, кто шел, не боясь смерти.

Источник: Боевые подруги на Огненной дуге . – Белгород : Изд-во «Везелица», 1998. – С. 94-103.