Трибунал и верный расстрел

Владимир Иннокентьевич Молчанов

Мне в память врезался мой первый бой, — запомнился во всех деталях. Даже теперь, много лет спустя, не могу без дрожи вспоминать события того дня. Дату я не помню, но время определяется достаточно точно. Это было накануне наступления Брянского фронта, летом 1943 г., когда Центральный и Воронежский фронты выстояли под ударами немецких войск, сосредоточенных на Курской дуге. Брянский фронт, нависавший над Орловским выступом немецких войск, должен был начинать контрнаступление — завершающий этап Курской битвы.

Мощной артподготовкой нужно было взломать сопротивление противника и очистить дорогу танкам и пехоте. Для этих целей специально были созданы артиллерийские дивизии прорыва, которые вошли в Резерв главного командования (РГК). Они предназначались для разрушения прочной долговременной обороны противника.

Такой и была 16-я артдивизия, где мне довелось служить в это время. Она представляла собой грозную силу, — в ней было 6 бригад, вооруженных орудиями от 203 до 76 мм и бригада 120 мм минометов. Американские автомобили и трактора обеспечивали высокую мобильность, что позволяло командованию маневрирование.

Поэтому во время Курской битвы дивизия принимала участие в прорыве немецкой обороны на Брянском, Центральном и Степном фронтах.

Наша дивизия вошла в состав Брянского фронта и заняла оборону ещё задолго до наступления немцев. Огневые позиции были обустроены по всем правилам фортификации. Но орудия всё же были сосредоточены в тылу на некотором удалении от фронта. Однако в любой момент после получения приказа полки готовы были занять огневые позиции и обрушить шквал огня на противника.

Попутно должен заметить, что для поражения целей требуется предварительная подготовка по получению исходных данных (направление на цель и дальность от орудия до цели). Обычно направление на цель определяют как азимут по магнитным приборам, по буссоли. Но район предстоящих боёв находился в пределах Курской магнитной аномалии, поэтому применение компаса-буссоли исключалось. Значит исходные данные для стрельбы необходимо было определять пристрелкой с временной огневой позиции по выбранному реперу. После этого требовалось математическими методами пересчитать и определить направление и дальность стрельбы для всех батарей, которые займут огневые позиции.

Задача выполнить пристрелку выпала на первое орудие первой батареи 700-го гаубичного артполка, т.е. на одно из моих орудий. Я, как старший на батареи, должен был командовать ведением этого огня. Это были первые в моей жизни боевые стрельбы и при том очень ответственные. Ведь по данным нашей стрельбы будут сделаны пересчёты, которые затем перенесут на исходные данные огня всего полка. Кроме того, за стрельбами должны были наблюдать множество начальников различного ранга, в том числе командующий фронтом и представитель Ставки Верховного Главнокомандования – Г. К. Жуков или A. M. Василевский. Они оба в это время инспектировали фронты, которые должны были в ближайшее время принять удар противника, отразить его и завершить битву контрнаступлением.

Мы хорошо были осведомлены о том, что противник, зная ситуацию Курской магнитной аномалии, постарается любое наше пристрелочное орудие уничтожить ещё до его первого выстрела. С этой целью в воздухе постоянно находился самолёт-разведчик, называемый «рамой». Он был оснащён цейсовскими приборами наблюдения и фотографирования. Самолёт целыми днями барражировал над нами. Поэтому необходимо было скрытно, не нарушая рельефа, замаскировать орудие, выдвинув его на огневую позицию. Высокочувствительная оптика позволяла видеть даже звёздочки на погонах офицеров, не говоря уж о более заметных объектах.

Укрыться от наблюдения с воздуха – значит спасти жизни солдат и выполнить поставленную задачу. Долго ходил я по чистому полю, заросшему пожухлой травкой, пока не нашёл неглубокую промоину, окаймленную зелёной травкой. Не нарушая зелёной окантовки, в этой промоине отрыли окоп для орудия, щели для укрытия расчёта при обстреле или бомбёжке и погребок для укладки снарядов. Причём все работы вели скрытно, не выкидывая ни единой лопаты свежей земли за пределы промоины и не нарушая её контуров, которые, безусловно, были отражены на фотоснимках немецких разведчиков. В ночь накануне стрельб привезли орудие, вкатили его в окоп и все следы замели вениками.

За два–три дня до стрельбы произошло непредвиденное: был упразднен институт политруков, и из их числа нам прибыл старший лейтенант на должность заместителя командира батареи. Этот новый «артиллерист» пожелал принять участие в стрельбах. Вот с его участием и связаны воспоминания о первом бое и первой седине в моей, 19-летнего лейтенанта, шевелюре. Во-первых, без моего ведома он на свой лад установил орудие. Пришлось в вежливой форме отправить его из расположения, попросив сопровождать студебеккер в укрытие и оставаться там всё время при этом автомобиле. Однако несмотря на мою просьбу, старший лейтенант вернулся к моменту открытия огня. С командного пункта поступило распоряжение стрелять бризантными снарядами. [1] Это значило, что разрыв должен был происходить над поверхностью земли: такой характер разрыва облегчал наблюдение за направлением стрельбы.

Вот тут проявилось моё упущение: я недостаточно обучил установщика обращению с дистанционными взрывателями, т.е. как накладывать ключ, как вращать, причём только в одну сторону и ни в коем случае не применять обратное вращение. Бризантных снарядов было только четыре: их возили в передке орудия и они предназначались для обороны, т.е. для такого случая, когда пехота противника бежит прямо на орудие. Стандартная установка взрывателя такая, что разрыв происходит почти сразу после выстрела, и тогда осколки снаряда поражают пехоту противника как шрапнель.

Команда стрелять бризантными снарядами удивила меня, но приказ есть приказ, – его следует выполнять. А вот то, что установщик не знает, как установить взрыватель, меня повергло в шок! Необходимо было действовать. Выхватил снаряд из орудийного передка, ключ из запаса инструмента и срочно стал показывать установщику Жарикову (даже фамилия его осталась в памяти!), что и как необходимо делать. Старший лейтенант крутился тут же рядом и смотрел на мою работу. Вот взрыватель установлен, орудие готово к выстрелу. Последовала команда «Огонь» – и произведён мой первый боевой выстрел на фронте по противнику! Затем последовала новая команда: изменить прицел и установку взрывателя. Боевой расчёт слаженно выполняет команду и заряжает орудие. Требую доложить установки. Наводчик доложил, а установщик разводит руками и отвечает, что установку взрывателя производил старший лейтенант. А тот в ответ сообщает, что взрыватель он довёл до отметки «52», и снаряд уже в стволе (а команда была – взрыватель «82»).

Вот тут-то, вероятно, от услышанного и поседела моя голова. При установке «52» снаряд должен разорваться как раз над наблюдательным пунктом, над головами высокого начальства. И даже не зависимо от того, убьет ли

кого из них, мне-то как командиру орудия всё равно трибунал и верный расстрел. Что делать? Разрядить орудие уже невозможно, — по инструкции разрядка может быть только выстрелом. А выстрел производить нельзя (даже если отвернуть орудие, всё равно разрыв произойдёт над нашим передним краем).

Какие слова срывались с моего языка, не вынесет, вероятно, даже самая снисходительная цензура. Изложение же здесь моей тирады займёт не одну страницу. При том, что Жарикова бранить у меня не было оснований, а ругать старшего лейтенанта в присутствии солдат недопустимо по уставу. Вот и пришлось выражаться дипломатично.

Установку взрывателя изменить нельзя, так как снаряд уже в стволе. А вот изменить скорость полёта снаряда путём изменения заряда пороха можно. Такое возможно у гаубицы. Здесь раздельное заряжание: снаряд и гильза с пучками пороха. Пучки пороха – это мешочки с порохом, которые вкладываются в гильзу. Голова работала, и руки действовали машинально. Раз – инерционный предохранитель вперёд, два – затвор орудия открыт, три – гильза вылетела, четыре – в гильзу добавлено два пучка пороха, пять – гильза в стволе, шесть -команда телефонисту доложить о готовности. Команда «Огонь». Выстрел, – и душа моя успокоилась: снаряд ушёл туда, за Оку, и разорвался где-то над немецкими позициями.

Командование потребовало объяснений (по телефону), почему снаряд разорвался не там, где должен был разорваться. Пришлось выкручиваться, что, мол, снаряды старые, за долгую свою жизнь неоднократно мокли и сохли, замерзали и оттаивали. Потому и дистанционные взрыватели могут капризничать. Последовала команда повторить выстрел на заданных установках. Стреляем последним снарядом, и таких больше нет.

Теперь стреляет командир батареи капитан Храмов – удивительный артиллерист, артиллерист «от Бога». Он, как правило, второй снаряд направлял всегда в цель. Причём изменение направления и прицела вычислял в считанные секунды! И здесь, при высоком начальстве, он блеснул своим мастерством: вторым снарядом он срубил отдельно стоящую березу – репер, а мы  (огневой расчет) получили благодарность высшего командования за четкую и быструю стрельбу. Теперь топографы-вычислители имели все данные для необходимых расчетов, чтобы направить огонь всех батарей бригады.

Мастерство капитана Храмова мне довелось в полной мере оценить позже, когда я уже в должности начальника разведки дивизиона находился на наблюдательном пункте во время боев на подступах к Харькову. Из глубокого оврага по наступающей пехоте открыл огонь немецкий шестиствольный        миномет – оружии, созданное наподобие нашей «Катюши». Этот миномет выпускал последовательно шесть мин с интервалом между выстрелами около 2 секунд. Сразу после этого миномет прицепляют к тягачу и перевозят на другую позицию. Поэтому, чтобы поразить миномет, нужно в считанные секунды отправить снаряд точно в цель. Положение же цели можно было определить почти абсолютно точно,  т.к. вылетающие мины видны в полете.

Когда миномет открыл огонь, первая мина попала в поле зрения моей стереотрубы, и я указал Храмову новую цель (его батарея в это время вела огонь по другим целям). Мгновенно последовала команда на батарею: стрелять по «красной шкале». По этой команде орудия поднимают стволы больше 45 градусов и гаубичные снаряды летят по крутой навесной траектории, как у миномета. Такая стрельба ведется, когда цель укрыта на дне оврага. Храмов послал снаряд в тот момент, когда шестиствольный выпустил шестую мину. Когда же пехота пошла вперед, я с ней вышел на огневую позицию шестиствольного и увидел, что  снаряд, посланный Храмовым, разорвался во время подготовки миномета к транспортировке, при этом был разбит и миномет, и полугусеничный тягач «Великая Германия».

В боях за Харьков и мне впервые довелось управлять артиллерийским огнем, притом сразу в масштабе дивизиона и в нестандартной ситуации. Продвигаясь вместе с пехотой в обход города, я оказался на высотке, откуда хорошо просматривался район вокзала. Там на путях стояло три эшелона с прицепленными  паровозами, т.е. готовые к отправке. Я попросил разрешения на стрельбу. Командир дивизиона выразил сомнение в моих возможностях корректировать огонь при стрельбе в направлении «к себе». Трудность такой стрельбы состоит в том, что все видится «наоборот»: для наблюдателя – «недолет», а для орудия – «перелет», или снаряд и так лег правее цели, а  приходится командовать доворот орудия все равно вправо.

И  все же командир дивизиона доверил мне стрельбу, и в результате удалось повредить один паровоз, а главное – разрушить пути на выходе со станции. Эшелоны остались на месте и стали трофеями наших войск.

Мое личное участие в боях за освобождение Белгорода и Харькова не осталось незамеченным: благодарственные справки я бережно храню как дорогие реликвии.

[1] Бризантные снаряды — артиллерийские снаряды, способные при разрыве давать большое количество разлетающихся во все стороны осколков.

Источник: Все для Победы! Ветераны Академгородка о Великой Отечественной войне / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2005.