артисты

Блокадной зимой пошли шесть человек в разведку. Среди них и Усов. Разведчики взяли «языка». Тот стал орать. К нему подоспела помощь. Все, что произошло дальше, Усов не помнил. Только, осталось в памяти, как его стукнули по голове чем-то тяжелым… Очнулся Усов и ничего не может понять...

Наконец, когда все просохло, мы просеяли табак и сделали первую самокрутку. Первый человек торжественно сделал затяжку… Все приготовились увидеть у него на лице улыбку блаженства. А он скривился, сплюнул и спокойно передал самокрутку другому

Да, блокадники были очень сосредоточены на себе, и эта созерцательность своего внутреннего состояния и дала нам возможность, во-первых - выжить, во-вторых - все, все запомнить.

Мы по многу ночей не спали, отражая налеты. В одну из таких ночей наша батарея заступила на дежурство и должна была быть в полной боевой готовности, с тем, чтобы по первой же команде открыть огонь. Наш комбат Ларин, жалея нас, сказал: — Слушай, Никулин, — он обратился ко мне как к ко­мандиру отделения разведки, — пусть люди поспят хотя бы часа три, а ты...

Вспоминая свою юность, проходившую в самые страш­ные для нашей страны, 30-е годы, я теперь понимаю, что был удивительно наивен, многого не знал, на многое не обращал внимания, пропускал мимо ушей, не очень трезво оценивал ситуацию. Я еще учился в студии, когда из театра стали пропадать люди. Ну просто пропадали: сегодня есть, а завтра нету. Это видели и...

Предоставленная сама себе в этом круговороте человеческих страстей, видя рядом разврат и возвышенную любовь, дружбу и предательство, я поняла, что мне остается либо опуститься на самое дно, либо выйти из этого месива недосягаемой и сильной. И я чувствовала, я знала, что помочь мне может только искусство.

В тот 1941 год школы в Кронштадте открывались, как обычно, 1 сентября. Но всем было уже не до учебы: немцы шли по России походным маршем. Учили нас в школе перевязывать раненых, гасить зажигательные бомбы, обращаться с оружием. В первые месяцы войны прямым попаданием почти пополам разрезало огромный...