Свой, советский человек или чужой?
Читайте первую часть воспоминаний:
Самарины-Чернышёвы: предвоенные, военные годы
Н.С. Чернышёв. Автопортрет. Карандаш, около 1917 г.
В 1944-м году мать предприняла попытку вернуться в Москву. Но ей было отказано в возвращении, потому что квартиросъемщик был арестован. «Дзержинский райисполком сообщает, что в возвращении в г. Москву Вас и Вашей семьи отказано. Ответственный съемщик осужден на 5 лет. Протокол №16 комиссии Московского совета от 03 августа 1944 г.». Поэтому она лишилась жилплощади в Москве, и ей было запрещено въезжать независимо от того, где бы она могла поселиться. Ответственный квартиросъемщик – это ее муж, мой отец. Как раз на Преображение Господне в 1942-м году был осужден тройкой на пять лет ссылки в Казахстан. По официальной версии он был туда отправлен на поезде, но, не доезжая места назначения, в Джамбуле, был снят с поезда, помещен в больницу, где и скончался от дизентерии. У меня есть справка о его смерти 15 декабря 1942 года. Это свидетельство имело очень большое значение для нас, потому что он умер, как свободный человек согласно этой справке.
Он был осужден по 58-ой статье за антисоветскую агитацию и был назван руководителем церковной антисоветской организации. У нас в доме ночевали священники, которым не разрешено было ночевать в Москве. Они жили за 101-м километром, могли приехать в Москву, но на ночь не имели права остаться. Они не только ночевали у нас, даже совершали церковные Таинства. Это нарушение режима, потому отец осужден правильно и оснований для реабилитации нет. Другие, может быть, по выдуманным каким-то делам были осуждены и их реабилитировали, а отец с точки зрения советской власти был правильно осужден.
Только в 1989 году советская власть перед своим закатом опубликовала такое вот постановление в газете «Правда» №6 от 6 января 1989 года: «Восстановление исторической и юридической справедливости приобрело сейчас огромное политическое значение, от него во многом зависит наше продвижение по пути формирования социалистического правового государства, развития общественного сознания. Центральный комитет КПСС постановил внести на рассмотрение Президиума Верховного Совета предложение законодательным актом отменить все вынесенные без суда решения в период 30х-40х — начала 50-х годов, действовавших в то время тройками, особыми совещаниями. Считать всех граждан, которые были репрессированы решениями указанных органов реабилитированными».
Справка о реабилитации отца. (Кликните, чтобы увеличить)
Этот документ стал основанием для реабилитации моего отца. Вместе с тем эта мера не распространяется на изменников Родины, карателей периода Великой Отечественной войны, нацистских преступников, участников националистических банд типа бендеровцев, работников ГПУ-КГБ, занимавшихся фальсификацией уголовных дел, а также на лица, совершивших убийства и другие уголовные преступления.
В 1945-м году наши дальние родственники дети художника В.Д. Поленова предложили матери работу в известном Поленовском музее в Тульской области. Потом она была хранителем, а вначале бухгалтером. Мы туда переехали поздней осенью. С 1945-го года мать и мы с ней прописаны в Тульской области в Поленове. Работа в Поленовском музее – это была главная работа ее жизни. Она много сделала для музея. В частности, составила каталог музея. Там просто вещи лежали, вот как у меня в шкафу, а что за вещи – не описано. Сотрудникам – детям художника, было неизвестно, что есть что и откуда, и в чем их ценность. Директор музея Дмитрий Васильевич ей принес ворох ключей. У него руки были побольше, чем у меня, но ключи в этих руках не умещались и не рассыпались, поскольку они все были в связках. Это были ключи от шкафов, она должна была разбираться, что в каком шкафу лежит, все переписывать, инвентаризировать, делать фотографии, картотеку. Тысячи вещей должны были быть переписаны: археологические коллекции, книги, картины, рисунки всяких мелочей. Каждый предмет получал свой номер для хранения. Она часто замещала директора, ездила представлять музей в областное управление культуры.
Лев Андреевич Поленов и Елизавета Александровна Чернышёва в Поленове, 1948-1949 гг.
Благодаря помощи директора музея «Поленово», она получила медаль «за доблестный труд в Великой Отечественной войне». Это, конечно, удивительно, что преследуемой дали такую медаль. И то, что она ее имела, было очень большим для нее подспорьем. Во всех переговорах она могла пойти в прокуратуру и надеть эту медаль. Это производило уже определенное впечатление, с ней должны были разговаривать как с советским человеком.
В Сибири в 1944-м году я пошел в школу в первый класс. Во второй класс уже пошел в Бёхове, (в Поленове) в 1945 году. Школа в Бёхове размещалась в бывшем барском доме. Правда, теперь говорят, что это здание школы было построено Поленовыми, думаю, был перестроен барский дом в школу. Я туда ходил очень недолго, неделю, может, дней десять, потому что заниматься было невозможно, главным образом, потому что чернила замерзали в чернильнице-непроливашке, писать надо было в перчатках. Понятно, что во втором классе писать в перчатках довольно бессмысленно. Естественно, замерзали руки, замерзали ноги. Меня взяли оттуда и отдали в школу, в соседнее село Страхово, где Поленовыми была построена другая школа каменная, теплая. Это километра полтора от дома, через лес, почти без дороги. Потом туда же ходил мой брат Иван. Во второй класс мне ходить было трудно, поэтому я закончил его экстерном. Мать дома со мной занималась, а весной с большой тревогой повела в школу. Я сумел выдержать экзамены. Периодически, раз в месяц зимой, мы с ней ходили в школу, я там должен был что-то такое продемонстрировать.
А в третий класс я пошел уже в Страховскую школу, класс наш учился в барском доме. Ходил я туда до седьмого класса. Зимой на лыжах, а весной в сапогах, благо их мне сшили из каких-то дореволюционных остатков. Реки разливались, дожди шли, мы грязь месили, ходили с утра в темноте. Есть было нечего, в особенности колхозным ребятам, которые со мной учились. Даже если бы у меня был, например, кусок хлеба, то его нельзя было съесть в классе, потому что еще пятнадцать голодных глаз смотрели бы на то, как ты ешь этот кусок. Разделить его на пятнадцать человек было невозможно. Помню, еле-еле плетешься из школы до дома эти полтора километра с горки на горку, тяжело. Весной по пути ели почки от деревьев, осенью искали орехи. Долго шли из школы домой, отчасти просто потому, что не было сил быстро пробежать. Обычно когда возвращаешься домой, стараешься добежать побыстрее, а тут наоборот получалось.
Учителя были молодые, хорошие, простые люди. Помню, Петр Герасимович, математик был фронтовик, израненный, прошедший всю войну. Он в 1949 году говорил нам, что мы станем свидетелями полета космических орбитальных аппаратов, а потом дальних экспедиций. Орбитальный полет Юрия Гагарина состоялся через 12 лет. Однако в целом подготовка в сельской школе-семилетке оказалась слабой.
Когда я пришел в Москву в школу №348, то меня даже не хотели брать в восьмой класс, хотя у меня была похвальная грамота, я был круглый отличник. Сказали, что я не потяну, надо мне второй раз идти в седьмой класс, но я отказался, пошел в восьмой, о чем в некоторой степени жалею, но к десятому классу я подтянулся, и у меня уже не было многих троек, а были четверки и даже пятерки в аттестате. В общем, я школу кончил посредственно, но это была настолько замечательная московская школа, что я все вступительные экзамены в институт сдал на пятерки. Школа находилась на 1-ой Переведеновской недалеко от дома моего деда Сергея Ивановича Чернышева, в котором мы жили с моей тетей Марией Сергеевной.
В 348-ой школе был прекрасный контингент учителей. Я часто вспоминаю Николая Александровича Соколова, физика, методы которого я стараюсь использовать в своей педагогической работе. Он был доцентом областного Пединститута, который находился на улице Радио. Работал там на полной ставке и параллельно какую-то подработку имел у нас в школе по совместительству.
Остроумно и строго проводил занятия. У нас была школа только для мальчиков, мужская. Например, мог сказать: «Сегодня буду с птичьими фамилиями спрашивать: Гуськов, Голубчиков, Воробьев – к доске! Доску разделите на три части, тебе первый закон Ньютона, тебе – второй, а тебе — третий». Потом еще вызывал троих, которые должны были встать за партами и следить за тем, что пишут товарищи на доске. Когда уже все было дописано, то тот, кто написал, не должен был отвечать и рассказывать, что он написал, а должен был рассказывать тот, кто стоял, как его оппонент. Ему задавался вопрос: «Ну что, там все правильно?». А могло быть неправильно. И этот говорил: «Нет, неправильно». «Хорошо. Что неправильно? Выйди, поправь». А иной говорил: «Да, все верно». А там было неверно. Оба получали двойки и уже кто-то третий из класса должен был поправить, причем совершенно неизвестно заранее, кто, поэтому все вынуждены были внимательно следить. Хотя к трем у доски были три оппонента назначены, но они могли рухнуть, и появлялся кто-то третий. Таким образом, вместо трех у доски он сразу опрашивал шесть или девять человек, и сразу же появлялись оценки в журнале. Иногда он вообще не проводил проверки присутствия, то есть не спрашивал: «Чернышев присутствует?», чтобы поставить крестик, а говорил: «Чернышев, что такое «дина»?». «Дина – это сила, которая массе в 1 грамм сообщает ускорение в 1 см на секунду». «Правильно». Эта проверка присутствия занимала 5-6 минут и за это время все получали оценки, в большинстве — неудовлетворительные, потому что он не давал времени для размышления, была дисциплина.
Я помню, у нас была работа по определению ускорения силы тяжести экспериментально. Николай Александрович принес длинные трубки – такие, как от ламп дневного света, вакуумированные, и в каждой из них было птичье перо. Этих трубок он принес много, в классе у нас было не менее двадцати пяти человек, на двоих доставалось по одной трубке. И вот мы должны были переворачивать эту трубку и засекать время: за сколько времени пролетит перо эти метр двадцать, а потом вычислять ускорение силы тяжести по этому времени. Проходила секунда с четвертью, в общем, короткий отрезок времени, а формула нам, конечно, была известна. Вычисляли и в конце урока отвечали, у кого какой получился результат. У кого-то получилось 750, у кого-то 1200, потому что отрезок времени очень короткий. И точно измерить по секундомеру нельзя. Если у кого-то 970, у кого-то 980, 981, сразу двойка, потому что подгонка: все же знают, что должно получиться. Эксперимент был поставлен, чтобы получить величину, которая заранее известна. Некоторые соблазнились тем, что заранее известно, они написали точный результат, а те, кто похитрей, написали не 981, а 985 или 976. Этот явный нечестный подход к эксперименту карался двойками. Он нас учил честности в эксперименте. Школа была замечательная.
В Москву я переселился с большими трудностями. Мне никак не хотели выдавать паспорт и прописывать в Москве по причине того, что отец был арестован. Это сталинские времена. Сталин умер в 1953-м году, когда я был в 9-ом классе. Моя тетка, сестра моего отца, взяла меня под опеку. Очень трудно это было тогда организовать, но это устроили, и я с четырнадцати лет был уже вне дома: не у матери, а в Москве, у тетки, которая была незамужней. Она меня поселила у себя, а потом жила со мной в моей семье до 92-х лет, была мне второй матерью.
Очень строгий был в Москве паспортный режим, так просто приехать и жить без прописки было нельзя. Настал возраст получать мне паспорт. Я пришел, заполнил анкету в милиции, как и сейчас делается, сдал ее. Пришел за паспортом, а мне говорят: «У вас анкета неправильно заполнена». Снова подаю ее, прихожу второй раз за паспортом, мне снова: «Нет, у вас фотография на паспорт не годится». Там то ли тень какая-то, то ли точка, то ли что-то еще. Я иду опять фотографируюсь, прихожу уже в третий раз. Мне говорят: «У вас анкета неправильно заполнена, потому что надо писать не таким пером, как у вас: у вас перо острое, а надо писать пером с шишечкой. Дают мне специальное перо, я переписываю этим пером и их чернилами, отдаю. Прихожу в пятый раз: «Придется тебе выдавать паспорт, но как я не хочу!» — говорит откровенно начальник паспортного стола.
Н.С.Чернышёв. Портрет С.Н. Дурылина, 15.01. 1917 г.
Вот что такое советский человек! Вы не представляете себе, что значит советский милицейский офицер. Он ненавидел все прошлое, моих родителей и меня, как представителя семьи, о которой я здесь рассказываю. Это был 1952 год, все происходило при Сталине. Действовала система лагерей, система очистки общества от «старорежимных» элементов. И он во мне видел, и правильно, такого мальчика, который находится в русле других интересов. Я общался с Сергеем Николаевичем Дурылиным, воспитывался в Поленовской семье при музее, где сохранялась вся старорусская культура. Поэтому он и не хотел меня впускать в Москву, но вынужден был мне выдать паспорт, потому что у меня правильно были оформлены все документы. По закону он не имел права меня не пропустить. Впрочем, в милицейской форме были и другие люди. Мне рассказывала двоюродная сестра, Мария Олеговна Волкова, как ей так же выдавали паспорт в Москве, и, несмотря на какую-то шероховатость в документах офицер-начальник паспортного стола выдал паспорт и сказал: «Живи, девочка».
А отца моего не хотели реабилитировать. Четыре раза мать подавала прошение, и ей письменно отвечали: «Сообщаем, что дело в отношении вашего мужа, Чернышева Николая Сергеевича, прокуратурой РСФСР проверено и оснований для принесения протеста не найдено». Препятствовало реабилитации отца его непролетарское происхождение.
Пролетарии – это люди, которые не имели значительной собственности в предреволюционные годы и зарабатывали своим личным трудом на благо своей семьи. Это значит, что родители были или крестьянами, или солдатами, или рабочими на заводе, в худшем случае фабричными служащими. А если они были учителями, неизвестно, каких они там взглядов придерживались. Интеллигенция – это уже не то, а уж если родители были купцами или помещиками, как мои предки, то это была явно вражеская среда, непролетарская. По этому признаку власти считали, свой, советский человек или чужой. Но и людям, которые были не советского происхождения, можно было вступить в партию, их принимали. Можно было верно служить советской власти, как сделали некоторые офицеры. Но все равно они оставались белыми воронами среди советских командиров. Они предали сначала царя, а потом их расстреливала советская власть.
В этом отношении, допустим, Василий Дмитриевич Поленов и Виктор Михайлович Васнецов были людьми «пролетарского» происхождения. Они работали своей кистью и создавали свои музеи. Поленов имение купил на деньги, которые получил от императора Александра III за свою крупную картину «Христос и грешница», т.е. с точки зрения советской власти он был трудящийся. Главный признак пролетарского происхождения – это работа собственными руками и получение платы за свой труд. А такие люди, как Павел Михайлович Третьяков и Савва Иванович Мамонтов или мой дед, Сергей Иванович Чернышев, имевшие предприятия и получавшие деньги от этих предприятий, считались эксплуататорами.
Мой дед, Сергей Иванович, перестраивал свою фабрику, закупал новое оборудование, строил жилье для рабочих, строил богадельню, строил церковь, школу, устраивал спектакли, покупал инструменты для духового оркестра в предвоенные годы. И рабочие его уважали. Ко мне около 1966-го года, подошла одна женщина в институте ПНИИИС, где я работал, и спросила: «Вы Сергей Николаевич Чернышев?» Она знала меня, и я ее знал, ей не надо было меня спрашивать, но она именно захотела произнести это имя. «Моя мама спрашивает, не внук ли вы Сергея Ивановича Чернышева?» – «Да, – говорю, – я – внук Сергея Ивановича Чернышева». Хотя еще не то время было, когда можно было об этом говорить, но я никогда не скрывал своего происхождения, подобно моим родителям. Я жил, так сказать, в прошлом и не старался подделаться под советскую власть. И в партию я не вступал, хотя меня туда очень тянули несколько раз, но в комсомоле был. «Ну вот, – говорит, – если вы внук Сергея Ивановича, то мама просила вам передать, что Сергей Иванович был замечательный человек, она работала у него на фабрике». Этот разговор состоялся в 1966 году, а Сергей Иванович работал на фабрике до 1924-го года. Прошло с тех пор 40 лет, мать моей знакомой в молодости работала на фабрике и представляла себе порядки на фабрике и то уважение, которое имели рабочие к моему деду. Этим я хочу сказать, что такие хозяева не были эксплуататорами. Они занимались становлением российской промышленности. Создавали новые образцы оборудования, новые образцы продукции, и, конечно, они тоже получали за эту работу высокую зарплату от своего капитала. При советской власти это совершенно не принимали и примитивно разделяли людей на тех, кто получал деньги от своего предприятия, и тех, кто получал деньги от своего хозяина. Те, которые получали деньги от хозяина или крестьяне, которые самостоятельно вели свое хозяйство без привлечения наемного труда, считались пролетариатом, и это обеспечивало им и их детям продвижение по службе.
Мой дед, Сергей Иванович, умер трагически. Сначала-то его поставили главным инженером, а потом стали понижать, и в последнее время он уже был счетоводом. В 1924-м году приехали на фабрику какие-то люди в кожаных тужурках, устроили митинг, где произносили речи о том, что капитализм уже отжил свое и его нужно отправить на свалку истории. Собрали оркестр с инструментами (которые дед мой купил для фабрики) и под музыку духового оркестра посадили его в тачку, в которой с фабрики вывозили отходы, и демонстративно отвезли на свалку и выбросили из тачки, чтобы продемонстрировать лозунг: «Капитализм — на свалку истории». Вскоре после этого дед мой скончался. Ему было 56 лет, он был больной всю жизнь, кроме гречки, ничего не ел, никаких крепких напитков не пил. Вся его жизнь была сосредоточена на фабрике.
В Великой Отечественной войне победили русские люди, которым дорога была Россия. А партийная верхушка временно отошла за их спины. Только отчасти она проявила патриотизм, волю к победе, Сталин сумел сделать кадровые перестановки в армии и управлении промышленностью. Он использовал патриотизм русского народа, включая украинцев и белорусов и др. Есть прекрасный, на мой взгляд, фильм «Поп», который Вы, наверное, смотрели, где показаны русские люди, которые в тылу держались своей русской национальной позиции, друг друга поддерживали и помогали пленным и партизанам, приветствовали возвращающиеся войска. Победили патриотично настроенные русские люди, которые надеялись на то, что после войны будет другая политика советской власти, но эти надежды не оправдались.
Н.С. Чернышев. Спаситель, 1917 г.
Удивительно то, почему люди стали воевать. Мой отец не хотел воевать, он был пацифистом. В 1941-м году ему было 43 года – еще вполне трудоспособный для мужчины возраст, но уже не призывной. В особых условиях боя он уже не мог с молодежью так быстро бежать в атаке, как надо бежать, много поднять тяжести, как нужно поднять, когда саперами строится, например, мост. По закону его не могли призвать в армию, но он должен был добровольно пойти в ополчение. Если человек туда не шел, это расценивалось как антисоветский поступок. Отец не пошел. Было много людей, которые шли и по собственному желанию воевать. Но это были люди не только из так называемого «пролетариата». Конечно, нет. Протоиерей Глеб Каледа воевал с начала и до конца, всю войну прошел. Он был православным молодым человеком, который до войны видел все ужасы арестов. Его будущий тесть и духовный отец, священник Владимир Амбарцумов, был арестован и расстрелян. Отец Глеб, будучи небольшого роста, в 17 лет выглядел как в 13 или 14. Он ездил по Подмосковью, развозил посылки ссыльным священникам, прекрасно знал обстановку в стране. Когда его призвали в армию, он был уже не в детском возрасте, ему было 18 или 19 лет. Всю войну он прошел радистом, вызывал огонь на себя, сидел под полуторкой, когда обстрел шел по квадрату, в котором он находился. Благодаря Божией помощи остался жив. После войны получил профессию геолога, стал ученым и священником. Очень много сделал, нашел нефть в ГДР. Он проявил патриотизм, воюя с немцами, потому что воевал за Россию против оккупантов. И таких, как он, было очень много. Большинство из них погибли.
Есть замечательная повесть «Усвятские шлемоносцы». Там показано, как крестьянин прощается со своим селом и уходит воевать. Есть прекрасная повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Есть другие замечательные произведения о Великой Отечественной войне.
Январь 2011 года.
Записала и подготовила к публикации: Татьяна Алешина
Фотографии любезно предоставлены
из семейного архива автором воспоминаний.
Loading ...
