Чужаки или герои?

…Героизм русского солдата сродни
отчаянию и беспощадному чувству
бесстрашия и готовности к
самопожертвованию. И никакое
безумие
на земле не сравнится с ним…

Перелистываю один за другим потрепанные временем листы, бережно разложенные на рабочем столе. Среди них – письмо Председателю Президиума Верховного Совета ССР товарищу Подгорному Н. В., еще одно – Президенту Социалистической Федеративной Республики Югославия Иосифу Броз Тито. Оба от жителя подмосковной Дубны Михаила Крупского, ветерана, участника финской и Отечественной войн, работника оборонного предприятия ГосМКБ «Радуга». В них – уже почти отчаянная просьба посетить могилу родного брата сержанта Владимира Крупского, погибшего на территории Югославии ровно за месяц до Великой Победы…

Семейное фото Крупских. (слева направо) Михаил (средний брат), Владимир (младший брат), их мама и Евгений (старший брат).

А вот и единственное сохранившееся письмо от самого Володи, в котором тот не без юмора вспоминает, как, находясь в плену, они с другом-летчиком угнали немецкий самолет. Такие случаи, когда советским солдатам удавалось бежать, используя вражескую авиацию, пожалуй, можно на пальцах пересчитать. Почти все они стали сюжетами романов и повестей. Гораздо больше, сдается, было трагических попыток бегства, навсегда остановивших время отчаянных и преданных своей Отчизне.

В глаза смерти

…Весточку от Володи, небольшой фронтовой «уголок», Михаил получил в конце июля. Шел 44-й год. На Ленинградском, Карельском, Белорусском, Прибалтийском фронтах шли ожесточенные бои. Войска Красной армии несли неимоверные потери.

Володя до сих пор после того побега и последовавшего вслед за ним расследования в проверочно-фильтрационном лагере не был отправлен на фронт. Нет ничего хуже этой неопределенности! «…Еще повоюю и неплохо повоюю…», — не сдавался он.

Девять месяцев прошло с тех пор, как удалось бежать из немецкого плена на вражеском самолете. Тогда-то впервые так бесстрашно и дерзко пришлось взглянуть в глаза смерти. Впрочем, кажется, даже она испугалась, увидев, как решительно и отчаянно действовал экипаж, когда упрямая немецкая машина отказывалась заводиться. Ковязин судорожно искал нужные рычаги, но мотор молчал. К самолету, который немцы чинили еще каких-то двадцать минут назад, готовя к полету, приближался местный на велосипеде. Крупский заметил его издалека и нервно поторопил Ковязина: «Давай, брат, а то пропали…» Тот же, немец, заподозрил неладное, когда почти поравнялся с летающей машиной и отчетливо услышал треск и щелчки приборов. Резко развернув велосипед, рванул назад, но кричать, что есть сил начал, лишь, когда оказался на безопасном расстоянии от беглецов.

Вдалеке показались фрицы, и в этот же момент Ковязин схватился за рычаг, на счастье обнаружившийся в верней части кабины. Мотор загудел, самолет, задрожав, пошел на разгон. Вот тут-то очень кстати оказалась припрятанная сержантом еще загодя граната, которую он зашвырнул в стремительно удаляющихся от самолета, хоть и упрямо бегущих вслед за ним немцев.

Самолет связи Физелер Fi 156 «Шторх»

«…Ты можешь себе представить, братишка, что было написано на их рожах, и их фигуры, согнутые в вопросительный знак, когда они увидели хвост нашего самолета. Самолета, который они только что ремонтировали. Несмотря на всю ответственность момента и серьезность положения, я не смог не улыбнуться, увидев эту кинокомедию, да и сейчас не могу без смеха это вспоминать…». Из нечастых писем (с тех пор как Володя оказался в проверочно-фильтрационном лагере, это было его пока еще первое письмо) Михаил постепенно узнавал, как брату пришла идея «оседлать» самолет, как познакомился с Ковязиным, как вместе летели на Большую землю.

Да что там, Володя был с детства рисковым и даже в чем-то готовым к авантюрам пареньком. Не зря же говорили, что пошел в своего деда. Тот слыл силачом на всю округу, благодаря чему имел неплохую работу – перевозил по заказу деньги. Так вот однажды едет и видит, что на пустыре поджидают его трое молодчиков: ясно деньги нужны. А тут кладбище справа от дороги. Рванул на повозке туда – и мужики за ним. С телеги соскочил, ухватился за крест, выдернул его из земли и давай махать. Силища-то какая! Те, забыв про деньги, наутек, пока тот не пришиб.

Сержанту, видно, запал-то от деда достался, хоть в плену вовсе и не на силу пришлось рассчитывать…

Оседлать самолет!

Идею побега Володя вынашивал уже несколько недель. Вот и с Аркадием сблизился не случайно: одному с самолетом не справиться. Свой план летчику сержант рассказал не сразу: все приглядывался, проверял – донесет, не донесет. Такое ж в плену нередко бывало: едят, пьют из одной чашки, краюхой делятся, а случай представится – сдают фрицам.

Ковязин оказался по натуре сдержан и рассудителен. Долго молчал, узнав о задумке Крупского, и лишь спустя сутки согласился: самолет нужно брать самый маленький, например, «Физелер-Шторх». Рассчитан он на экипаж всего в два – три человека. Таким, во-первых, управлять проще (Ковязин хоть и налетал к тому времени уже сотни, а то и больше часов, да немецкие машины не знал), во-вторых, разбег меньше и мотор шумит не так сильно. В общем, решились.

…Накануне Володе снился дом. К чему бы это? Мать с отцом ничуть не постарели, только вот грустная она, мамка, была. Все по дому хлопотала. Так защемило сердце, так потянуло на родину – хотя бы по одной земле со своими ходить. Проснулся еще до рассвета в какой-то тревоге, скорее, даже в волнении. Тут ведь вот какая штука получается. Здесь, в Риге, познакомился с девушкой, Анной. В лагере, понятно, виделись нечасто, но чувство обычной юношеской симпатии, усиливавшееся во сто крат за лагерным забором, вскоре переросло в нечто большее, сильное, крепкое… Как остаться без нее там, за сотни километров? Потерять ее, дававшую надежду и силы жить все эти месяцы неволи. На чаше весов оказалось самое дорогое…

…Родина своих отчаянных беглецов (как, впрочем, и каждого, кто попадал во вражеский плен) встретила сурово. Едва «Физелер-Шторх» с двумя советскими солдатами успел приземлиться под Ржевом, его тут же взяли под охрану, а его экипаж отправили под конвоем в Москву. В сообщении, ушедшем в НКВД СССР из Калининского УНКВД под особым грифом, — скудная биография экипажа: «Ковязин Аркадий Михайлович, 1915 года рождения, уроженец г. Свердловска, летчик, имел звание лейтенанта, служил в 212 авиаполку дальнего действия, попал в плен в 1941 году, когда сделал вынужденную посадку на оккупированной немцами территории в Ленинградской области. В плену окончил школу диверсантов. Крупский Владимир Михайлович, 1922 года рождения, уроженец Ленинградской области, в Красной армии с 1940 года, служил в 4-м стрелковом полку 93-й стрелковой дивизии в должности помощника командира взвода. В плен попал в 1941 году под г. Невель». На сообщении — пометка: «Тов. Абакумов, заинтересуйтесь. Л. Берия. 5/Х». Руководитель Смерша В. С. Абакумов отправил письмо по инстанции с указанием «немедленно расследовать и доложить».

Ни смерти, ни мучительных увечий не боялись на войне солдаты так, как попасть в плен. И даже не те мучения, которые ожидали там, в фашистских лагерях, страшили их, а то, что здесь, на Родине, за которую они, отчаянно и бесстрашно бросаясь на погибель, проливали кровь, будут чужаками и предателями. Так было со всеми, кто бежал. Знал, но бежал домой…

В бою или когда шли в прорыв, вспоминают частенько ветераны, как приговор звучали приказы командиров: «Люки танков ни при каких обстоятельствах не открывать!» Чтобы, не дай Бог, не попасть живым в плен. Сгорая заживо в подбитых немцами танках, не открывали крышки люков. И только крики, пронизанные болью, нестерпимой болью солдат, доносились сквозь разрывы грохочущих снарядов и рев артиллерии…

Но кем же были наши беглецы – достойными сынами Родины или ее предателями? Бесстрашными храбрецами или жалкими диверсантами? Что думали тогда о Ковязине и Крупском, и каковы были результаты расследований, державшиеся в те годы в строжайшем секрете? Да и сегодня добраться до записей архивов, наверняка «запомнивших» часы допросов русских летчиков, не так-то просто. Но понемногу начинают, как фрагменты полотна, один за другим складываться воедино, всплывать факты тех далеких лет, возрождая затерявшуюся справедливость…

«Герои, подобно произведениям искусства, кажутся более великими через пространство веков», – говорил кто-то из великих. Так вышло и на этот раз: лишь спустя два с лишним десятилетия после того легендарного побега подвиг русских солдат был отмечен – Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 мая 1965 года, Аркадий Ковязин был награжден орденом Ленина, чего не скажешь о Владимире Крупском, которому все-таки довелось еще повоевать за Родину. Погиб он в бою на территории бывшей Югославии ровно за месяц до победы. Там же и был похоронен в братской могиле воинов Красной Армии. А вот награды, пусть и посмертно, он почему-то так и не получил – такая вот досадная несправедливость…

На поиски героя

Володя Крупский

Шестьдесят шесть лет минуло с тех пор. И все это время родные сержанта Крупского искали правду – правду о героическом поступке, правду о его гибели. Искали место захоронения, а позже – тот самый случай, который бы позволил побывать на братских. Еще осенью 1945 года брат Володи, Михаил, проходивший в то время службу в Венгрии в 115-ом истребительном авиаполку, после долгих прошений получил от командования разрешение и отпуск на посещение могилы брата. Но выполнить волю отца и матери тогда ему так и не удалось: задержали на погранзаставе Югославии. Он потом еще долго вспоминал те мучительные минуты. На границе расстреливали каждого, кто вызывал хоть малейшие подозрения. Не понравился пограничнику тогда и Михаил, долго не хотел его пропускать, а потом, дерзко взглянув, промолвил: «Ну, иди, иди…» Михаил, рванувшийся было к пограничному полю, вернулся, услышав за спиной щелчок затвора.

Время расставляет все на свои места. Через несколько лет после гибели Владимира, родственникам стало известно, что в Риге еще в 1944-м у него родился сын. Анна назвала его Владимиром. Мальчик оказался как две капли воды похожим на своего погибшего отца, судьба которого, к сожалению, так и не позволила узнать о рождении сына.

Материал передан для публикации www.world-war.ru племянником
Анатолием Владимировичем Крупским.