Совсем другая война
1945, 26 января. [от Геннадия (однополчанина А. И. Груздева, фамилия в письме не указана, конверт не сохранился) с фронта А. И. Груздеву]
«Это было лучшее из времен,
Это было худшее из времен».
Александр Иванович, сижу одетый в ватную куртку, валенки, рядом со мной за столом Андрей Петрович, сидя спящий у телефонного аппарата (как знакома вам эта картина) в шубе. Мы через полчаса должны переехать на новое КП [командный пункт] вслед за нашими наступающими войсками. Опер, [оперативная] группа во главе с нашим начальником подполк. [подполковником] Петровым, нагрузившись по самые уши трофейными напитками, уже ушла вперед.
Жаль, что Вы этого всего не видите. Здесь война совсем другая, не то, что была у нас. Здесь соберут громадный кулак, которых мы никогда не видали (эшелона в четыре), да как трахнут, а потом не обращая внимания на всякую мелочь, рвутся, как тигры, вперед. И вот этаким манером мы проколбасили километров около 200.
Это письмо было прервано на самом интересном месте. Был проведен бой на окружение, наши части дрались героически. Здесь не считают серьезным, если наступают каких-нибудь 10 танков.
Пишу очень отрывочно, нет времени, все время куда-нибудь движемся, и сейчас забрались очень далеко. Начало Вашего письма было в Польше, а кончаю я его 29.1 в Германии.
Сегодня ночью в этот городок я мчался на нашем трофейном мотоцикле с коляской (появился такой у нас; это кроме фургона), видел вещи, которых описать нельзя, об этом можно написать многотомный труд.
Здесь промышленный район Польши, ее угольные шахты, заводы танков и проч. вооружения, рабочие поселки и города сливаются с такими же поселками и городами Германии и тянутся на несколько десятков километров. Многие здания в городах, заводы и фабрики горели, но в наших сердцах не было печали, ибо горели немецкие предприятия и здания; даже наоборот, многие из нас считают, что еще мало горит.
Трофеев столько, что невозможно забрать и тысячной доли. На улицах валяются всякого рода автомашины, мотоциклы, масса продскладов [продовольственных складов] и всевозможного барахла.
Про АХЧ [административно-хозяйственную часть] никто не вспоминает и всех можно спокойно питать за счет отбитых продскладов.
Вперед, на запад, вот лозунг сегодняшнего дня, и все торопятся. Все настолько ожесточились, что готовы все смести с лица земли.
Февраль — август. «Вы все еще не закончили ратный путь»
1945, 18 февраля. [от А. П. Кошелькова (однополчанина А. И. Груздева) с фронта А, И. Груздеву]
Никак не думал, Александр Иванович, что Вы все еще не закончили ратный путь. Уже давно у нас говорили, что Вы работаете в институте. И кто-то Вас видел там, даже видел в пиджаке и т. п. […]
Видите сами, как долго шло это письмо. Судите сами, как далеко мы находимся. Да и из газет известно, что война перенесена теперь и уже давно на территорию врага. […]
Сейчас сижу и дежурю. Что это за удовольствие — Вы хорошо представляете, вспомнив Шарок, или, напр[имер], Геттолово. Хотя теперь в наших условиях коренная перестройка — из лесов мы выбрались в населенные пункты.
Однополчанам Александра Ивановича казалось невероятным, что после переезда в Ленинград он все еще не работает по специальности. А в Ленинграде события развивались следующим образом.
После выписки из военного госпиталя в ноябре 1944 года папа приехал домой в отпуск. А раз он уже оказался в Ленинграде, и у него было жилье, то временно прописаться на время отпуска и жить в отпуске с семьей не возбранялось.
Итоги его военной службы были следующие. Он окончил войну в чине майора. На фронте его собирались представить к следующему званию, но сказали, чтобы он сам написал на себя характеристику. Ему это казалось совершенно недопустимым, и он ничего писать не стал. Был награжден наградами: медалями «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией», двумя боевыми орденами. Боевые ордена, как и медаль «За отвагу», выдавали бойцам только за личную храбрость, поэтому они были особо почетными. Был тяжело ранен на фронте, но научился ходить на протезе и, согласно медицинскому заключению, был для военной службы хоть и ограниченно, но годен.
В 1944 году в стране еще была карточная система, и, имея офицерский чин, папа мог бы продолжать военную карьеру и получать дополнительные талоны к продовольственной карточке (называлось это «лимит», по лимиту давали продукты в специальном «лимитном» магазине). Но он не хотел оставаться военным, несмотря на льготы. Он знал, что институт вернулся из эвакуации и хотел продолжать преподавать литературу. Поэтому он пошел в военкомат, подал заявление о демобилизации и в хорошем настроении отправился в родной институт.
Его встретили напряженно. «Мы не можем взять вас на преподавательскую работу. Другие сотрудники в эвакуации вели научную работу, повышали свою квалификацию, а вы за время войны, наверно, ни одной книги не прочли».
Папа был потрясен такой мотивировкой. Это было, мало сказать, несправедливо. Мало того, что он в течение нескольких лет рисковал жизнью, чтобы те, кто работал в институте, остались живы. Но ведь он тоже мог бы вообще не уходить в армию, имел полное право как профессионал с ученым званием получить освобождение от нее — как получили освобождение те, кто теперь упрекал его, что он не читал книг на фронте. Как он говорил позже, это была самая горькая из всех испытанных им обид.
Что было делать? Неработающий человек продовольственных карточек не получал. Как жить? Он спешно (насколько это было возможно с одной ногой) отправился обратно в военкомат.
К счастью, его заявлению об увольнении из армии еще не был дан ход. И Александр Иванович снова стал офицером, служащим в армии. Устроился на работу в военное училище и почти год преподавал там военную историю. Он был на хорошем счету у начальства и у слушателей, никто из его слушателей не догадывался, что он преподает этот курс впервые в жизни, никого не смущало, что за время войны он не прочел ни одной книги. Он умел и любил преподавать, с присущей ему добросовестностью готовился к лекциям в Публичной библиотеке. Его уговаривали остаться в военном училище, да и ему было бы нетрудно повторять уже подготовленный учебный курс (к тому же военным продуктов по карточкам выдавали больше, что было немаловажно, время все еще было довольно голодное), но он хотел вернуться к русской литературе.
К началу следующего учебного года Александра Ивановича все-таки приняли на работу в институт Герцена, он вернулся на кафедру русской литературы и снова стал штатским человеком — через полтора года после ранения, сделавшего его инвалидом. Таким образом, его «ратный путь» закончился только в августе 1945 года, спустя три месяца после победы над Гитлером.
«Как бы она жестока ни была»
С полной отдачей сил отец взялся за работу, о возвращении к которой мечтал так давно. Русская литература XIX века становится постоянной областью его занятий. В ноябре 1945 года он был принят на работу по совместительству в Институт русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский Дом), работал там научным сотрудником, продолжая преподавать в институте Герцена. С увлечением участвовал в научных конференциях; на конференции по творчеству Мамина-Сибиряка его часто и охотно приглашали в Свердловск, где его работу помнили еще с довоенного времени.
Казалось бы, настала именно та жизнь, о которой папа и его товарищи по Народному ополчению мечтали на фронте. Еще в августе 1941 года он писал с верой и надеждой: «Нужно помнить, что война, как бы она жестока ни была, имеет свой конец… наступит вновь светлая и радостная трудовая жизнь».
С еще большей надеждой писал в декабре 1943-го: «Теперь мне вновь хочется жить долго, верится в счастье, в хорошую жизнь, хочется хорошо работать», «день Победы и перехода к мирному созидательному труду приближается». Великая Отечественная война закончилась. Но письма и документы говорят о том, что многое в послевоенной действительности оказалось не таким, как об этом мечталось фронтовикам.
Источник: Утверждение в любви. История одной семьи: 1872 — 1981 гг. — СПб. : Изд-во журнала «Звезда», 2010. — С. 330-334. (Тираж 1000 экз.)