Советское государство и РПЦ в 1941–1944 гг.

В первый же день Великой Отечественной войны Патриарший Местоблюститель, Митрополит Сергий (Страгородский) издал патриотическое послание к православным верующим страны, благословив их на «предстоящий всенародный подвиг»^[1]. С аналогичным посланием к пастве обратился 26 июня 1941 г. Митрополит Ленинградский Алексий. По воспоминаниям очевидцев, послания церковных иерархов нашли отклик в народной среде, «охватывая не только… священство, но и гораздо более широкие круги»[2].

Война и связанные с ней невзгоды заметно усилили религиозность среди населения. Храмы вновь стали наполняться молящимися, увеличилось число обрядов [3]. В связи с этими реалиями, а также по причине патриотической позиции Церкви, наметилось потепление в отношениях Советского государства и РПЦ. В темные дни войны власть была заинтересована в том, чтобы не антагонизировать массы верующих Советского Союза, но заручиться их поддержкой в защите страны и одержании победы над захватчиками [4]. Была свернута антирелигиозная пропаганда, перестал функционировать «Союз воинствующих безбожников», были закрыты некоторые антирелигиозные музеи [5].

Особенность религиозной ситуации на территории СССР, оккупированной гитлеровцами в 1941 г., заключалась в том, что на ней оказалось подавляющее большинство православных храмов. В частности, около 3 тыс. храмов находились только на территориях, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг.[6] На оккупированной территории СССР произошел бурный всплеск религиозности [7]. Для многих верующих приход гитлеровцев означал возобновление религиозной свободы, возможность открыть церкви, совершать богослужения и обряды, более не опасаясь антирелигиозных гонений. Ряд священников в первые месяцы войны помогал гитлеровцам [8]. О размахе возобновления религиозной жизни на оккупированной территории можно судить по тому, что только в одном городе Житомире к 1 ноября 1941 г. открылось 54 церкви. Был вновь открыт собор св. Владимира в Киеве, закрытый советской властью в 1929 г. В Одессе румынская оккупационная администрация, в дополнение к вновь открытым церквам, намеревалась выстроить большой храм и даже объявила конкурс на архитектурный проект [9] (храм до конца оккупации так построен и не был). Усилили деятельность религиозные активисты, которые пытались возродить религиозность населения, в том числе, путем введения обязательного крещения детей [10].

Однако, разумеется, оккупанты не были поборниками православия. Нацистская церковная политика на оккупированных территориях СССР базировалась на принципе «разделяй и властвуй»[11]. По словам Гитлера, необходимо было, «чтобы в каждой деревне была своя собственная секта со своими представлениями о Боге,… поскольку тем самым разъединяющие тенденции в русском пространстве еще более усилятся»[12]. В циркуляре Главного управления имперской безопасности (РСХА) от 2 июля 1941 г. предписывалось «не препятствовать Православной Церкви укреплять влияние в массах», однако «настаивать на принципах отделения Церкви от государства», «препятствовать возникновению единой Церкви и не мешать образованию сект». Приказ РСХА от 16 августа 1941 г. предписывал «допускать» религиозную жизнь, но «не содействовать» ей [13].

К середине 1942 г. гитлеровское Министерство «восточных территорий» склонилось к тому, что наиболее желательной ситуацией было бы создание противостояния между Московским Патриархатом и сепаратистскими национальными православными церквами [14], чему способствовал возникший на оккупированной территории СССР церковный раскол.

Раскол православия имел два аспекта. Во-первых, «идеологический», обусловленный тем, что часть клира, включая экзарха Прибалтики Митрополита Сергия (Воскресенскиого), встала на путь сотрудничества с оккупантами [15]. Митрополит Сергий, который к началу войны находился в Риге, при приближении гитлеровцев получил от советских властей указание эвакуироваться, однако от эвакуации уклонился и остался на оккупированной территории. В августе и сентябре 1941 г. он послал приветственные телеграммы Гитлеру [16]. Однако, несмотря на выраженный антисоветский настрой, Митрополит Сергий (Воскресенский) не допустил отрыва православной церкви в Прибалтике от РПЦ, кроме части приходов Эстонии [17].

Гитлеровцы не стали принуждать Митрополита Сергия к автокефализации, но предложили ему возглавить «Православную миссию в освобожденных областях России» («Псковская духовная миссия») – эксперимент по возрождению церковной жизни, который был осуществлен на территории Ленинградской области и принес значительные результаты. Кроме возобновления церковной жизни[18], массового открытия храмов, на этой территории было установлено обязательное посещение церквей, а волостные и земские управы требовали справки об исповеди [19]. Были проведены тысячи обрядов крещения детей и подростков, которые не были крещены при советской власти, а также проделана большая идеологическая работа по привлечению молодежи к Церкви [20]. За время оккупации Миссия открыла около 400 церквей, были восстановлены некоторые монастыри, проводилась катехизация населения [21]. Всего на оккупированной территории СССР было восстановлено более 40% от дореволюционного количества церквей. По разным данным, их было от 7547 [22] до 9400, а также почти 60 монастырей (45 на Украине, 6 в Белоруссии и 6–7 в РСФСР)[23].

Вторым аспектом раскола православия стало создание независимых от РПЦ «автокефальных православных церквей» на Украине, в Белоруссии и Эстонии. В феврале 1942 г. часть иерархов и священнослужителей во главе с архиепископом Луцким Поликарпом (Сикорским) созвала в Пинске собор украинских епископов, на котором было объявлено о создании Украинской Автокефальной Православной Церкви (УАПЦ), независимой от Московского Патриархата [24]. Архиепископ Поликарп был официально признан гитлеровцами главой Православной Церкви на Украине [25]. Гитлеровцы сначала склонялись к сотрудничеству с УАПЦ, как с силой, выражавшей нужный им церковный сепаратизм, однако затем пересмотрели свою позицию из-за налаживания связей между УАПЦ и украинскими националистами. Курс политики гитлеровцев был смещен в сторону покровительства Украинской Православной Церкви (УПЦ), не потерявшей связи с РПЦ. В частности, УПЦ был передан главный храм Киева – собор св. Владимира [26]. Однако, гитлеровцев не устроила и «промосковская» ориентация УПЦ, поэтому в результате они «оставили в покое тех и других»[27].

УПЦ, несмотря на некоторую «украинизацию» этой церкви (перевод богослужений на украинский язык и пр.), не оказывала поддержки украинским националистам. Наоборот, на Восточной Украине священники и прихожане УПЦ помогали военнопленным красноармейцам – собирали для них продукты и зимнюю одежду [28]. Вообще, положение обеих Церквей на Украине зависело от того, как был настроен бургомистр того или иного населенного пункта. Например, УАПЦ получила преференции в Киеве, где бургомистром был националист Л. Форостовский, а УПЦ – в Днепропетровске, где бургомистр был настроен «прорусски»[29]. УАПЦ сотрудничала с ОУН, принимая прямое участие в организационном и морально-идейном обеспечении деятельности этой организации. Однако в вооруженных формированиях ОУН полевое духовенство было в основном из числа священнослужителей не православной конфессии, а Украинской Греко-Католической Церкви [30].

Избранный в марте 1942 г. экзархом Белоруссии Митрополит Пантелеймон отказался от предложения гитлеровцев объявить автокефалию, поэтому они отстранили Митрополита от управления Церковью и выслали его в Минскую область. Созванный под контролем оккупантов «Всебелорусский православный собор» провозгласил создание Белорусской Автокефальной Православной Церкви (БАПЦ) [31], но только «после признания ее всеми каноническими Церквами»[32]. Правомочным собор не являлся, так как в нем приняли участие только отдельные представители Минской и Новогрудско-Барановичской епархий [33]. Таким образом, оккупантам довести автокефализацию Церкви в Белоруссии до завершения не удалось.

В Эстонии часть православных священников и паствы (в основном, эстонцев по национальности) во главе с таллиннским епископом Александром провозгласили отделение от РПЦ (при этом бóльшая часть русских приходов осталась верна РПЦ)[34].

Несмотря на произошедший в период оккупации раскол Церкви на Украине и попытку его в Белоруссии, по оценкам священников Русской Православной Церкви, побывавших на осовбожденных территориях сразу после их освобождения, масса верующих «как была, так и осталась такими же православными», и практически не замечала разногласий среди иерархии [35].

Религиозное возрождение на оккупированной территории оказало заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства в сторону смягчения [36]. Возможности Церкви использовались в противодействии коллаборационизму. В частности, 14 октября 1941 г. Патриарший Местоблюститель издал послание с резким осуждением в адрес коллаборационистов из числа священнослужителей, оставшихся на оккупированной территории. 22 сентября 1942 г. он издал послание, в котором выразил категорический протест против коллаборационистских действий прибалтийских епископов, а в принятом в тот же день «Определении» Церковь потребовала от них дать объяснение «с опубликованием в печати» и «принять все меры к исправлению». Причиной послужило то, что в августе 1942 г. в оккупированной гитлеровцами Риге состоялся съезд епископов Православной Церкви, оставшихся на оккупированной территории СССР, на котором иерархи во главе с Митрополитом Сергием (Воскресенским), не порывая официально связи с РПЦ, выступили против патриотических обращений Патриаршего Местоблюстителя, а также послали приветственную телеграмму Гитлеру. В сентябре–октябре 1942 г. НКВД СССР негласно содействовал распространению Послания Патриаршего Местоблюстителя и Определения РПЦ на оккупированной территории Прибалтики [37].

В марте 1943 г. РПЦ осудила украинских «раскольников» и коллаборационистов, выдвинув к их лидеру архиепископу Поликарпу (Сикорскому) требование «оправдаться»[38]. На оккупированной территории были распространены патриотические обращения Патриаршего Местоблюстителя («Рождественское» от 4 января 1943 г. и посвященное двухлетию начала Отечественной войны[39]), а также послание Лениградского Митрополита Алексия к населению оккупированной территории Ленинградской области от 25 апреля 1943 г.[40] Через Всеславянский антифашистский комитет распространялись обращения иерархов РПЦ, в том числе, под заголовками «Бог благословляет народную справедливую войну против гитлеровских захватчиков», «О свободе религии в СССР», «Немцы – злейшие враги христиан»[41].

Начало нового периода в отношениях между Советским государством и Православной Церковью ознаменовалось публикацией 10 ноября 1942 г. в центральной советской прессе телеграмм высших церковных иерархов РПЦ – Патриаршего Местоблюстителя и Митрополита Николая, адресованных И.В. Сталину по случаю 25-летней годовщины советской власти. Патриарший Местоблюститель приветствовал И.В. Сталина как «богоизбранного вождя наших воинских и культурных сил, ведущего нас к победе над варварским нашествием, к мирному процветанию нашей страны и светлому будущему ее народов». Митрополит Николай от имени верующих Украины передал И.В. Сталину «горячие молитвенные пожелания от Всевышнего здравия Вашего на долгие годы, а нашей дорогой родине скорейшего очищения под Вашим водительством от немецкой нечисти»[42]. Телеграммы церковных иерархов на имя Сталина свидетельствовали не только о продолжении патриотической политики Церкви, но и о начале сближения общих политических позиций Церкви и советского руководства, в том числе по ситуации на оккупированной территории Украины, где в это время ширились как церковный раскол, так и антисоветское националистическое движение.

Советское руководство не могло не учитывать продолжавшийся религиозный подъем в народе [43]. Послабления в сторону верующих были сделаны и на территории, освобожденной от оккупации, где произошло возрождение религии. Сложившаяся здесь религиозная ситуация являлась большой проблемой для советской власти [44]. Ответом на нее стало постановление СНК СССР «О порядке открытия церквей на территории, освобожденной от немецкой оккупации» от 1 декабря 1942 г., которое предписывало воздерживаться от огульного закрытия восстановленных при гитлеровцах церквей [45]. Это положение выполнялось – например, в Курске почти все открытые при оккупации церкви продолжали работать и после освобождения [46]. Тем не менее, были установлены жесткие пределы послаблений в сторону Церкви. В частности, НКГБ пресекал попытки Церкви входить в непосредственные сношения с командованием госпиталей и ранеными под видом шефства [47]. Власти на местах ощущали беспокойство в связи с оживлением религиозных настроений – например, в июне 1943 г. Пензенский обком сообщил в ЦК ВКП(б) о своей озабоченности наличием «настроений за открытие церквей» и проведением религиозных шествий [48].

События сентября 1943 г. подвели официальную основу под изменение курса государственной политики по отношению к Русской Православной Церкви, и как следствие, к другим религиозным институтам в СССР. 4 сентября 1943 г. И.В. Сталин принял Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Сергия (Страгородского), Ленинградского Митрополита Алексия и экзарха Украины Митрополита Николая [49]. За всю историю советской власти это был первый случай официальной встречи руководителей государства и иерархов Церкви.

РПЦ получила разрешение на избрание Патриарха (им стал Митрополит Сергий (Страгородский)), был создан Совет по делам РПЦ, открыты церковные учебные заведения, воссоздан «Журнал Московской Патриахии». Одной из причин поворота в религиозной политике стало то, что советское руководство приняло во внимание пробудившиеся во время Великой Отечественной войны в обществе чаяния и устремления, выразившиеся, в том числе, в желании свободно исповедовать веру своих отцов и предков [50]. Особенно это касалось территории, освобожденной от оккупации, где, как уже говорилось, религиозное возрождение приняло особенно широкий размах.

Соотношение числа поданных верующими и удовлетворенных властями ходатайств об открытии церквей в СССР по годам было таким:

1944 г. – 6402 и 207 (3,23%),

1945 г. – 6025 и 509 (8,45%),

1946 г. – 5105 и 369 (7,23%),

1947 г. – 3087 и 185 (5,99%)[51].

Таким образом, за период 1944–1947 гг. максимальное число открытых храмов как в абсолютном, так и в процентном отношении к числу поданных ходатайств, пришлось на 1945 г. Объяснить это можно тем, что прихожане церквей, открытых во время оккупации, оказывали сопротивление против закрытия при возвращении советской власти [52].

Во второй период Великой Отечественной войны религиозная политика гитлеровских оккупантов определялась установкой, которая была дана в Инструкции РСХА от 5 февраля 1943 г.: «Религиозной деятельности гражданского населения не содействовать и не препятствовать»[53]. Реакция гитлеровцев на изменения в советской религиозной политике состояла, в том числе, в усилении отрыва украинского православия от РПЦ. Однако инициатива «Министерства восточных территорий» по созданию объединенной Украинской Православной Церкви во главе с Патриархом не увенчалась успехом, в первую очередь, из-за противодействия этой инициативе со стороны руководства Рейхскомиссариата «Украина»[54]. Борьба УАПЦ со сторонниками единения с РПЦ продолжалась, и зачастую она делалась руками боевиков ОУН. Оуновцы заставляли духовенство совершать службы на украинском языке и убивали тех священников, которые не разделяли националистические взгляды [55]. 7 мая 1943 г. был убит глава УПЦ архиеп. Алексий Громадский (хотя не исключена ошибка, так как он ехал на немецкой машине). В конце лета 1943 г. группой оуновцев был захвачен и казнен Владимиро-Волынский епископ Эммануил, принадлежавший к УЦП, якобы из-за того, что он выдавал гитлеровцам членов подполья. Вполне возможно, что истинной причиной расправы было то, что он перешел из УАПЦ в УПЦ [56].

По-прежнему были активны церковные сепаратисты в Белоруссии. Они ввели обязательность белорусского языка в проповеди, поставили священников из Западной Белоруссии на лучшие приходы в Восточной Белоруссии, сеяли вражду между священниками Западной и Восточной Белоруссии [57].

В ноябре 1943 г. глава отколовшейся от РПЦ Эстонской Православной Церкви Митрополит Александр выступил с речью, в которой сказал: 

«эстонский народ никогда не принадлежал к составу Советского Союза и не хочет принадлежать к его составу», подчеркнув, что «нас не введет в заблуждение и то, что Сталин провозгласил свободу религии», потому что в СССР «невозможна, и в настоящее время недействительна свобода религии»[58].

После поворота в религиозной политике СССР советское командование и Московская Патриархия перешли к согласованным действиям на оккупированной территории страны с целью расширить влияние РПЦ на религиозную жизнь – в том числе, путем распространения воззваний и обращений иерархов Церкви. Велось противодействие нацистской пропаганде, пытавшейся представить гитлеровцев в качестве «охранителей религии», – в том числе распространялись сведения о разрушении гитлеровцами церквей [59]. Партизанским отрядам в апреле 1943 г. была дана директива информировать население оккупированных территорий об убийствах гитлеровцами мирных жителей, прятавшихся в церквах [60].

Новая религиозная политика советского правительства и проведение выборов Патриарха в Москве воспринимались как своеобразный «церковный НЭП». Доля сторонников Московской Патриархии среди клира оккупированных регионов страны постоянно росла. Многие сельские священники, в частности, в Белоруссии, стали согласовывать свои действия с партизанами [61]. Открывшиеся на оккупированной территории храмы превратились в центры русского национального самосознания, проявления патриотических чувств. Вокруг них сплотилась значительная часть населения [62]. В докладной записке секретаря Курского обкома ВКП(б) по пропаганде, датированной апрелем 1943 г., отмечалось, что «попытка немцев использовать церкви для фашистской пропаганды встретила решительное сопротивление со стороны местного населения» [63]. В Белоруссии проповеди главы церковных сепаратистов архиеп. Филофея (Нарко), в которых содержались резкие выпады против Советского Союза, а также его антирусские статьи в периодической печати и подобные выступления по радио вызывали у большинства верующих «чувство раздражения и неудовольствия» [64].

Новые обстоятельства заставили гитлеровское руководство внести коррективы в свое отношение к Православной Церкви. В рамках серии контрпропагандистских акций была допущена заметная активизация церковной жизни. Министерство «восточных территорий» и РСХА способствовали проведению в первой половине 1944 г. целой серии конференций украинских, белорусских и прибалтийских православных архиереев. Министерство «восточных территорий» готовило выпуск книги «Правда о религии в России» – ответ на вышедшую в 1942 г. под таким же названием книгу Московского Патриархата. Свою книгу гитлеровцы планировали издать в Женеве в конце сентября 1944 г. тиражом 40 000 экз., но это осуществлено не было (возможно, из-за того, что почти вся территория Советского Союза уже была освобождена от оккупации). Также не были реализованы предложения о создании альтернативной «Церкви» на оккупированной территории СССР в качестве противовеса Московской Патриархии или хотя бы о проведении общей конференции всех православных архиереев в Берлине [65].

Гитлеровцы неумолимо теряли свои позиции в религиозной жизни, которые они завоевали в начале войны с объявлением религиозной свободы. Отношение к гитлеровцам стало меняться даже среди антисоветски настроенных иерархов. В частности, глава УАПЦ архиеп. Поликарп (Сикорский) гневно протестовал против атак гитлеровцев на священников и против репрессий в отношении населения [66]. Уже в 1943 г. глава белорусского раскола архиеп. Филофей через партизан просил передать главе РПЦ Митрополиту Сергию (Страгородскому) привет, сообщив, что «все его решения [о расколе Церкви] исходили не от него», а также «заявил о готовности сотрудничать»[67]. В мае 1944 г., несмотря на противодействие главы квази-национального «правительства» – Белорусской Центральной Рады Р. Островского[68], белорусский Митрополит Пантелеймон инициировал признание решений церковного собора августа 1942 г. (о выходе Белорусской церкви из состава РПЦ) недействительными. Экзарх Прибалтики Митрополит Сергий (Воскресенский), несмотря на давление со стороны гитлеровцев, отказался признать неканоническим избрание Московского Патриарха.

29 апреля 1944 г. Митрополит Сергий был убит – его машина на шоссе Вильнюс–Каунас была расстреляна мотоциклистами в немецкой форме[69]. (Исследователи расходятся во мнении, кто стоял за этим покушением, так как Митрополит мог быть равно неугоден как гитлеровцам, так и советскому руководству[70].) Рядовые священники, сохранившие верность РПЦ и признавшие легитимность вновь избранного Патриарха Сергия, подвергались преследованию со стороны гитлеровцев [71].

При освобождении Украины и Белоруссии Красной Армией иерархи и многие священники УПЦ, УАПЦ и Белорусского экзархата РПЦ ушли вместе с гитлеровцами. Клир УПЦ [72] и Белорусского экзархата в эмиграции присоединился к Русской Православной Церкви Заграницей, что подчеркивает их общерусские, а не национальные церковные настроения [73]. После освобождения территории Советского Союза была прекращена деятельность церковных сепаратистов на Украине и в Белоруссии, а также «эстонская схизма», и все эстонские православные приходы и священники на территории СССР вернулись в лоно РПЦ [74].

Таким образом, поворот в советской религиозной политике, произошедший в период Великой Отечественной войны, был обусловлен, в том числе, необходимостью противодействовать гитлеровской пропаганде, спекулировавшей на «безбожности» советской власти [75]. Однако веротерпимость гитлеровских оккупационных властей была лицемерной. Во многом были оставлены в силе советские антирелигиозные законы [76], в частности, запрет на преподавание Закона Божьего в школе [77]. Противоречивость религиозной политики гитлеровцев определялась и тем, что, стремясь расколоть Православную Церковь и, в конечном итоге, ее уничтожить, в то же время, в целях отрыва населения от коммунистической идеологии оккупанты способствовали возрождению и распространению религии – от массового распространения икон [78] до поддержки широкомасшатабной деятельности «Псковской духовной миссии».

Следует говорить о провале гитлеровской религиозной политики на оккупированной территории Советского Союза. Несмотря на первоначальную «эйфорию», вызванную возрождением религиозной жизни, население, находившееся под оккупацией, быстро убедилось в лицемерии гитлеровцев. Возрождению патриотических чувств в среде верующих людей способствовали как жестокая политика оккупантов, так и поворот в религиозной политике СССР – введение относительной веротерпимости, открытие храмов, возрождение Патриаршества, легитимация государственно-церковных отношений. Большую роль сыграла занятая Русской Православной Церковью патриотическая позиция, которая была известна населению оккупированной территории СССР. О высокой значимости патриотических обращений РПЦ говорит тот факт, что гитлеровцы расстреливали священников за чтение этих обращений перед паствой[79].

 

[1] Правда о религии в России. М., 1942. С. 15–17.

[2] Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992. С. 40.

[3] Чертков А.Б. Крах. М., 1968. С. 159.

[4] Kolarz W. Religion in the Soviet Union. London, 1962. P. 48.

[5] Цыпин В. История Русской Православной Церкви, 1917–90 гг. М., 1994. С. 120.

[6] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в 1927–1943 годах. С. 41.

[7] Шкаровский М.В. Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2007. С. 464.

[8] РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1. Д. 7. Л. 562–563.

[9] Там же. Ф. 17. Оп. 125. Д. 167. Л. 11.

[10] РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 619. Л. 11.

[11] Там же. Ф. 17. Оп. 125. Д. 167. Л. 10.

[12] Что было бы с Россией? Из застольных разговоров Гитлера в Ставке германского Верховного главнокомандования // Знамя. 1993. № 2. С. 148.

[13] Шкаровский М.В. Политика Третьего рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных материалов. М., 2003. С. 182–184.

[14] Шкаровский М.В. Крест и свастика. С. 465.

[15] Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 184.

[16] Fletcher W.C. A Study in Survival: The Church in Russia, 1927–1943. New York, 1965. P. 101–102.

[17] РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1. Д. 7. Л. 615.

[18] Там же. Ф. 17. Оп. 125. Д. 92. Л. 130.

[19] Там же. Ф. 69. Оп. 1. Д. 728. Л. 51.

[20] Там же. Ф. 625. Оп. 1. Д. 7. Л. 616.

[21] Обозный К.П. История Псковской православной миссии. 1941–1944 гг. М., 2008. С. 527–528.

[22] Якунин В.Н. Указ. соч. С. 33.

[23] Шкаровский М.В. Крест и свастика. С. 478.

[24] Лысенко А.Е. Религия и церковь на Украине накануне и в годы Второй мировой войны // ВИ. 1998. № 4. С. 46.

[25] РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 744. Л. 96.

[26] Armstrong J. Ukrainian Nationalism. Englewood, 1990. Р. 154–155, 157.

[27] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 5.

[28] Лысенко А.Е. Религия и церковь на Украине накануне и в годы Второй мировой войны // ВИ. 1998. № 4. С. 48.

[29] Armstrong J. Op. cit. Р. 157.

[30] Лысенко А.Е. Указ. соч. С. 49.

[31] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 15–17.

[32] Там же. Ф. 5759. Оп. 1. Д. 113. Л. 189.

[33] Там же. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 17.

[34] РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1. Д. 7. Л. 615.

[35] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 6.

[36] Шкаровский М.В. Крест и свастика. С. 479, 481.

[37] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 93. Л. 17–19.

[38] Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война. Сборник церковных документов. М., 1943. С. 13–23.

[39] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 188. Л. 1, 14.

[40] Там же. Д. 143. Л. 41–41об.

[41] ГАРФ. Ф. 6646. Оп. 1. Д. 28. Л. 6.

[42] Москва. Кремль. Председателю Совета Народных Комиссаров СССР И.В. Сталину // Известия. 1942. 10 ноября.

[43] Лысенко А.Е. Указ. соч. С. 52.

[44] Fletcher W.C. The Russian Orthodox Church Underground. Р. 164.

[45] Кашеваров А.Н. Государство и Церковь: Из истории взаимоотношений Советской власти и Русской Православной Церкви, 1917–45 гг. СПб, 1995. С. 129.

[46] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 136. Л. 49.

[47] Там же. Д. 188. Л. 13.

[48] Там же. Д. 181. Л. 12–12об.

[49] Прием товарищем И.В. Сталиным Митрополита Сергия, Митрополита Алексия и Митрополита Николая // Известия. 1943. 5 сентября.

[50] Якунин В.Н. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны // Московский журнал. 1995. № 9. С. 31–32.

[51] Чумаченко Т.А. Государство, православная церковь и верующие, 1941–1961. М., 1999. С. 69.

[52] Fletcher W.C. The Russian Orthodox Church Underground. Р. 162.

[53] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943–1948 гг. М., 2001. С. 90.

[54] Шкаровский М.В. Политика Третьего рейха по отношению к Русской Православной Церкви в свете архивных материалов. С. 215, 313.

[55] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 4–6.

[56] Armstrong J. Op. cit. P. 157–158.

[57] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 15–17.

[58] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 136. Л. 175.

[59] Сборник сообщений Чрезвычайной государственной комиссии о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков. М., 1946. С. 18–22.

[60] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 137. Л. 6.

[61] Там же. Ф. 625. Оп. 1. Д. 7. Л. 545, 622.

[62] Шкаровский М.В. Крест и свастика. С. 479.

[63] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 136. Л. 49.

[64] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 15–17.

[65] Шкаровский М.В. Крест и свастика. С. 475–476.

[66] Armstrong J. Op. cit. P. 159.

[67] РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1. Д. 7. Л. 547.

[68] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 36. Л. 15–17.

[69] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943–1948 гг. С. 99? 101.

[70] Fletcher W.C. A Study in Survival: The Church in Russia, 1927–1943. Р. 115.

[71] ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 4. Л. 12–14.

[72] Armstrong J. Op. cit. Р. 159.

[73] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943–1948 гг. С. 102.

[74] Журнал Московской Патриархии. 1945. № 4. С. 3–6.

[75] Fletcher W.C. A Study in Survival: The Church in Russia, 1927–1943. Р. 108.

[76] Шкаровский М.В. Крест и свастика. С. 472.

[77] РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1. Д. 44. Л. 277.

[78] РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1. Д. 7. Л. 578.

[79] Васильева О.Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943–1948 гг. С. 45.

 

Фёдор Синицын, кандидат исторических наук
для www.world-war.ru