Смело могу смотреть в глаза молодому поколению

Анатолий Сергеев

Сергеев Анатолий Иванович, полковник милиции в отставке. Родился в 1925 году в селе Озерки Курской области. На фронте — с августа 1943 года, артиллерист, командир орудия. Принимал участие в боях за освобождение Вильнюса, Каунаса. Воевал в Восточной Пруссии. В составе войск 3-го Белорусского фронта штурмовал Кенигсберг, участвовал в разгроме японских милитаристов. Ранен. Награжден орденами Отечественной войны II степени, Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», другими медалями. В органах внутренних дел – с 1950 по 1980 год.

С раннего возраста научился всему: и лошадь запрягать, и сеять, и косить, и молотить, и работать в поле. Когда окончил семь классов сельской школы, началась Великая Отечественная война. В октябре 1941 года село оккупировали немцы. В этот период я помогал на разных работах в колхозе, освоил науку молотобойца в колхозной кузнице, работал в МТС.

В феврале 1943 года после освобождения Курской области от фашистских захватчиков был призван в армию. Принимал участие в боях за освобождение городов Белоруссии, Литвы, Польши, в штурме цитадели г. Кенигсберга. Участвовал в войне с Японией.

В мае 1950 года демобилизовался. Вернулся в родное село Озерки. Поступил на службу в органы внутренних дел, которым отдал почти 40 лет своей жизни.

Делясь своими воспоминаниями о фронтовом пути и о годах службы в органах внутренних дел, я обращаюсь к молодому поколению с напутствием: быть настоящими патриотами своей Отчизны, любить, уважать старшее поколение, уметь достойно преодолевать любые жизненные трудности и служебные тяготы, как зеницу ока беречь свою честь и самое дорогое, что у нас есть, — нашу славную Родину.

Анатолий Сергеев с фронтовыми товарищами

Сейчас многое изменилось в мире, пройдет еще с десяток лет, и молодежь, наши потомки не смогут представить себе, какой ценой было завоевано их счастье. А мы, бывшие воины, уже не сможем наяву указать им на это.

В моей жизни было шесть случаев, граничащих со смертью, но Бог давал альтернативу смерти — жизнь.

… Несладкой была жизнь в эвакуации. У дедушки Володи, где проживала вся наша семья, ничего не осталось из запаса продуктов. Но при уходе из родного дома в Озерках в погребе я засыпал землей картошку, чтобы замаскировать ее. Я решился пойти за ней. Меня заметили патрули, сделали несколько выстрелов, но я проскочил. Набрал картошки — голод заставил. Я пошел в обход патруля. Прошел метров сто, а дальше — голая местность и глубокий овраг со снегом и водой.

Вдруг слышу, кричит немецкий патруль: «Ан, Люсь!», то есть «Стой, иди сюда!» Я как будто не слышу, иду дальше. Тут же пуля шмякнулась в картошку. Я повалился в ров со снегом. Не помню, сколько времени пролежал, не поднимая головы, боясь, что немец заметит, что я живой. Начало темнеть, немца уже не было, мокрый, замерзший, уставший, я добрался до своих, принес картошку, и мы ожили.

…Воронежско-Касторенская наступательная операция позволила более чем на 140 километров отбросить врага, почти к реме Оскол. Потери Красной Армии были велики, нужно было новое пополнение. Поэтому в феврале 194З года меня вместе с другими семнадцати-восемнадцатилетними юношами призвали в армию. Я был направлен курсантом в 31-й учебный артполк в Горьковскую область. Прошел трехмесячную школу по подготовке артиллерийских разведчиков. 1 мая 1943 года приняли присягу, и весь личный состав полка посадил в товарные вагоны и передислоцировали в Москву, в Купцево в 88 запасный учебный артиллерийский полк. После трехмесячной учебы курсантам присвоили звания сержантов, и 2 августа 1943 года пешком (70 км) мы прибыли на формирование двух артдивизий в город Красногорск, где я был зачислен в состав 33-й дивизии 1715-го артполка и назначен командиром орудия 3-й батареи.

В ночь с 4 на 5 августа 1943 года дивизия маршем через Красную площадь последовала на передовую, под город Вязьму.

Мой орудийный расчет представлял собой дружную фронтовую семью из воинов различных национальностей: узбек Масыкбаев, казах Турсун Калтаев, татарин Нургалиев, мордвин Максимкин, украинец Марченко, азербайджанец Аттахан Исмайлов, туркмен Бенедиктов. Все мы жили душа в душу. На любого из них я полностью мог положиться. Знал: ребята не подведут.

Полк тщательно готовился к освобождению Вильнюса. Политработники побывали у каждого орудийного расчета, рассказывали нам об обстановке, которая складывалась в данный момент. Немецко-фашистское командование придавало особое значение обороне столицы Литвы, прикрывающей подступы к Восточной Пруссии. Нам совместно с партизанским отрядами Литвы предстояло совершать сложные маневры по окружению и взламыванию вражеской обороны. В Вильнюсе оставалось все имущество и военное снаряжение западного немецкого фронта. В подземных и наземных складах хранилось много разных материальных ценностей, продовольствия и горюче-смазочных материалов. Конечно, немцам не хотелось с этим расставаться. И они решили при помощи авиации уничтожить склады и эшелоны на станции Вильнюс.

Но мы опередили их. Разведкой было установлено, что удар намечен на 28 июля 1944 года. Дерзким налетом танкисты при поддержке стрелкового полка овладели вражеским аэродромом, захватили много исправных самолетов и склады с военным имуществом. На защиту Вильнюса было поставлено три артиллерийские дивизии и несколько отдельных полков, была подключена истребительная авиация.

Нашей третьей батарее приказали защитить от бомбовых ударов станцию Вильнюс. С тыльной стороны вокзала был высокий курган из глины и песка. Командир батареи капитан Кириков приказал на этом кургане установить мое орудие для стрельбы по осветительным бомбам. Орудие пришлось тащить на курган всей батареей при помощи канатов. К вечеру я с расчетом оборудовал глубокую огневую позицию и все тщательно проверил.

Глубокой ночью, в 24-00, стали проявляться вражеские одиночные самолеты. Это были наиболее опытные летчики-указатели, мы это поняли по тому, как они стали вешать осветительные приборы над стратегическими объектами. А когда бомба висит на парашюте, то освещает все вокруг, и становится светлее, чем днем.

Со своим расчетом я сбил несколько осветительных бомб и методично вел огонь по самолетам, на которые указывали прожекторы. Самолеты шли волна за волной, как потом нам сообщили, в бомбежке участвовало более 530 машин. Мы вели стрельбу и не заметили, как на пушку спикировал «Юнкерс-87». От него отделилась бомба, мощный взрыв — и расчета как не было, завалило землей.

Увидев это, командир батареи капитан Кириков крикнул:

— К третьему орудию — бегом с лопатами!

Нас стали откапывать — все мертвые, кроме меня. Я был без сознания, но подавал признаки жизни. Меня отправили в дивизионный медпункт.

На следующий день я пришел в сознание, но состояние было очень тяжелым, постоянно тошнило, уши заложило, и я не слышал ни одного слова, не говорил. Лишь через неделю пошел на поправку. За сбитый самолет я был награжден орденом Красной Звезды.

После отражения налетов авиации на город Вильнюс нашей дивизии была поставлена задача защищать от бомбардировщиков противника понтонные переправы через реку Неман в районе города Каунас. Немцы перебросили значительные резервы, восстановили сплошной фронт и наладили управление войсками. Враг предпринимал непрерывные атаки, пытаясь сбросить наши войска с занимаемых позиций.

Неописуемым грохотом началось утро 30 июля 1944 года. Два гитлеровских батальона при поддержке танков и самолетов пошли в атаку. Я разглядел за небольшими кустарниками бурые облачка пыли — зловещий спутник идущих танков. Поднял по тревоге весь расчет, отдал команду «К бою».

Атака была отражена, мы пошли в наступление и форсировали реку Неман. За три дня наступательных боев наши войска продвинулись в глубину до 50 километров и овладели городом и крепостью Каунас. За Неманом открывался путь к Восточной Пруссии.

Чуть начало светать, и мы открыли беглый огонь по вражеским амбразурам. Немцы были ошеломлены и даже не успели сделать ни одного выстрела. От огневого шквала на вражеской стороне заполыхала земля. Не успел утихнуть гром канонады — в воздухе появились краснозвездные самолеты. Были разрушены мощные долговременные укрепления противника. В конце февраля 1945 года мы достигли в Восточной Пруссии окраины имения Геринга. Нашей батарее поступил приказ:

— Занять оборону для отражения натиска танков!

У нас было все подготовлено. Я стоял на снеговом валу с биноклем и наблюдал за посадками, которые находились в семистах метpaх от нас.

Оттуда глухо доносился шум моторов танков. И а эту же минуту раздался выстрел, снаряд перелетел за батарею. Второй выстрел — снаряд упал впереди орудия, но оно было замаскировано в кустах, получило мелкие повреждения, а из строя не вышло.

И тут слева и справа я увидел, что несколько бойцов с двумя сорокапятимиллиметровыми орудиями, поставленными на позиции в дорожном кювете, вели огонь по надвигающимся танкам. Земляной вал надежно прикрывал артиллеристов. Расчет работал слаженно, почти автоматически. Заряжающий, даже не глядя на подающего, отправлял в зев пушки один, второй, третий снаряд.

Все покрылось черным туманом. Трудно было рассмотреть, сколько было подбитых танков. И вдруг прямо на нас, развив бешеную скорость, летело фашистское чудовище.

-Огонь! — заорал я.

Заряжающий дернул рукоятку затвора. Орудие вздрогнуло, танк задрал стальное тело и взорвался. Атака была отбита, но в моем расчете вышло из строя три человека.

С упорными боями мы приближались к главной крепости нацизма — Кенигсбергу. На его штурм были сосредоточены все войска 3-го Белорусского фронта. Каждый километр укреплений брали штурмом.

Мы заняли огневую позицию недалеко от Кенигсберга. Я готовил карточку противотанкового огня. Немцы начали обстрел наших позиций из шестиствольных минометов. Одна мина упала в метре от меня. Все замерли, если взорвется, то нам конец. А она, проклятая, лежит, пускает клубы дыма и шипит. Так и не взорвалась, видимо, был заводской брак, который сохранил жизнь мне и моему расчету.

В ночь на 10 апреля 1945 года последовал приказ: привести себя в порядок и построится. Мы ничего не моги понять, но делали, как приказано. В 10 часов вечера Москва салютовала. А мы слушали по трофейным радиоприемникам, как в честь героев штурма Кенигсберга прогремели двадцать четыре орудийных залпа. За участие в разгроме и взятии крепости и города Кенигсберга я был награжден медалями «За боевые заслуги» и «За взятие Кенигсберга». 17 июня 1945 года мы получили приказ передислоцироваться на Дальний Восток.

Целый месяц ехали через всю Европу и Азию. На станции Камень- Рыболов (как позже выяснилось, эта станция – маскарад от налета японской авиации) все вышли из вагонов. Прибыли к границе Маньчжурии, заняли огневые позиции. Здесь мой артиллерийский расчет готовил перевозные мостики, плетеные маты, тросы, канаты, блоки для втягивания на крутые горы. Своему расчету я объяснил особенности здешней горной непролазной тайги. Оборудовали огневую позицию. Доложили генерал-полковнику Белобородову о боевой готовности. Кругом глухо, словно вокруг нет ничего живого — ни звука, ни шороха. А впереди, в сотне шагов,- граница, японцы. Появился из темноты разведчик-пограничник, будто призрак, сказал кому-то в темноту:

— Кругом спокойно, но звери чуют тревогу.

Чей-то властный голос приказал приготовиться.

И только теперь я заметил, что в этих первозданных дебрях стоят войска: люди, пушки, танки, самолеты, скрытые лесами и землей.

Поступила команда продвигаться к Муданьцзяну, центру укреплений японцев. Главным противником оставалась тайга. Танки валили лес, саперы его разделывали, укладывали на просеку, получалась импровизированная, но все же дорога, В этой работе было занято до двух третей личного состава армии, но зато и прорыв через нехоженую тайгу удался.

Днем на наши войсковые соединения стали нападать, прикрываясь густыми зарослями, японские камикадзе — смертники. Это были солдаты с привязанной к спине и груди миной или взрывчаткой, они выскакивали из укрытий и с криком «банзай» бежали навстречу танкам и машинам. Их косили пулеметным огнем из автоматов, их трупами было устлано все поле, но вместо убитых появлялись другие. Их только в 1-й японской моторизованной бригаде было более пяти тысяч. Японская артиллерия вела ожесточенный огонь по нашим танкам прямой наводкой и с закрытых позиций. 16 августа мы с большим трудом продвигались через заросли. Стреляли с левой стороны, с небольшой, заросшей лесом сопки. Командир батареи приказал мне немедленно открыть огонь и заставить японцев замолчать.

Услышав готовность расчетов к бою, скомандовал: «Огонь!» И тут же грянули выстрелы. Я поднял к глазам бинокль: после нескольких очередей снарядов место было в дыму, кусты все снесены, японская огневая точка захлебнулась. Командир батареи послал разведчиков. Те осторожно пробрались и увидели, что это была настоящая огневая точка противника, пушка разбита, шестеро японцев с оторванными руками, ногами, головами разбросаны поодаль.

Бои под Муданьцзяном сорвали последние надежды высшего японского командования. Под натиском советских войск японская армия поспешно отступала. 18 августа нам сообщили о капитуляции японских вооруженных сил в Маньчжурии. Наши действия были окончены. В Китае мы находились до 1 ноября 1945 года.

После получения приказа о передислокации войск нашу дивизию железнодорожными эшелонами перевезли на постоянное место службы — на станцию Завитая Амурской области. Потом я был переведен в Благовещенск, где командовал учебным взводом, готовил младших командиров для артиллерии.

За быстрые и умелые действия я, как командир, был награжден медалью «За отвагу» и медалью «За победу над Японией». В мае 1950 года меня уволили в запас. Теплым весенним днем я вернулся в родное село Озерки. Мои односельчане обживались, жизнь постепенно стала налаживаться. В Щигровском райвоенкомате, куда я прибыл становится на воинский учет, меня направили в райком комсомола. Секретарь райкома долго беседовал со мной и предложил пойти служить в милицию. Я дал согласие. Меня направили на учебу в Каунасскую среднюю школу милиции. После окончания учебы меня направили оперуполномоченным БХСС в Золотухинский райотдел милиции Курской области. Здесь в райотделе встретил я свою любовь, Мария работала секретарем. В январе 1957 года мы поженились, а в декабре родилась наша славная дочурка Людочка.

Но хотелось учиться дальше. Экстерном получил аттестат зрелости за 10 классов и подал
заявление в Воронежский университет на юридический факультет. Из 350 поступающих зачислили на факультет 180 человек, в том числе и меня. В 1962 году я стал дипломированным юристом.

Вскоре меня перевели начальником Поныровского отдела милиции. Зона обслуживания была небольшая: одиннадцать колхозов и одиннадцать сельсоветов. Работа шла успешно. Тяжкие преступления предупреждали, хорошо работали народные дружины и детские комнаты на общественных началах при школах.

В январе 1965 года меня назначили начальником отдела милиции Пристенского района — более сложного и крупного района области, так как здесь большой железнодорожный узел и предприятия от железной дороги, два совхоза, 32 колхоза, завод по производству сельхозоборудования и башен для водокачек, сахарный и семенной заводы. Возил меня знакомить с районом и руководством первый заместитель начальника УВД полковник В.С.Сурков. Райотдел милиции выглядел удручающе, само помещение — трехкомнатный домик — строили еще в войну пленные немцы. Рабочих мест почти не было. Некомплект личного состава. Работать было очень тяжело. Но работа пошла, отдел в области был не на плохом счету.

Повысилась раскрываемость преступлений, в том числе и особо тяжелых, в раскрытии многих из которых я принимал непосредственное участие. В Пристени я проработал 17 лет. При моем участии было раскрыто более 15 преступлений.

В настоящее время я пенсионер, инвалид Великой Отечественной войны, но сердцем и душой я всегда остаюсь с теми, кто стойко защищал наше Отечество, кто не испортил свою репутацию в трудные послевоенные годы, и смело могу смотреть в глаза всему молодому поколению.

Источник: Мы сражались за Родину. Москва, 2010 г. с. 354-359.