Штрафбатя

Командира штрафной роты Николая Смирнова всю войну пули обходили стороной… Первое время его называли заговоренным в шутку, потом стало не до смеха. Молодой и необстрелянный лейтенант шел в первых рядах под градом огня и каждый раз возвращался без единой царапины.

В штрафную роту Николай Смирнов попросился служить по собственному желанию. Согласно секретному приказу № 227 штрафников предполагалось «ставить на наиболее трудные участки фронта», чтобы они кровью смывали вину перед Родиной. Большинство из них погибало при первой атаке. Николай Смирнов дошел до Берлина, не получив даже контузии.

— Может, и правда я какой-то заговоренный, — говорит Николай Иванович. — До сих пор вот живой сижу перед вами, как будто меня Бог особо берег.

НА СЕБЯ МАХНУЛ РУКОЙ

— Николай Иванович, попроситься воевать бок о бок со штрафниками, которых посылали в самые гибельные места, уже само по себе героический поступок. Как так получилось?

— Шел сорок третий год. К тому времени я окончил Кемеровское пехотное училище, и нас отправили в резерв 47-й армии. Горячие мы были, и всем хотелось на передовую — чувствовали, что война подходит к концу. В резерв армии приехал капитан Князев, командир штрафной роты, и сказал, что ему срочно нужны четыре добровольца. Я, как и многие другие молодые офицеры, тогда ничего об этом не слышал. Он рассказал, чем нам придется заниматься и с каким контингентом работать. Задачи определил так: прорыв обороны, разведка боем, вылазки ночью за «языками». Я как настоящий комсомолец рвался на фронт и особенно не задумывался, куда именно попаду. Просто махнул рукой и согласился. Вот так и получилось — можно сказать, на себя я тогда рукой махнул. Как только приехали на место, под мое командование выделили первый взвод, а уже потом, когда погиб командир, я принял командование роты на себя.

— Что из себя представляли штрафные роты и как вас приняли бойцы?

— Рота как рота… Обычное, на первый взгляд, боевое подразделение. Но все-таки чувствовалось какое-то напряжение — как будто смерть совсем рядом летала. Я молодой был, но мне доверяли. Эти люди уже были в бою раньше, но их почему-то не освободили. Обычно отпускали сразу после боя, выдавали справки с гербовой печатью, подтверждающие, что судимость полностью снимается. Уважали меня штрафники, приказы выполняли беспрекословно, дисциплину не нарушали. Бывали, конечно, исключения, но война есть война. Иногда я закрывал глаза на некоторые отклонения от устава. Как-то прибегает ко мне боец и докладывает, что во взводе непорядок. Мои штрафники жили в большом доме. Прихожу к ним и вижу такую картину: накрытый стол, за которым сидит около десяти человек — неформальных лидеров. Помощник командира взвода командует: «Встать! Смирно!» Потом докладывает о том, что взвод отдыхает, и приглашает к столу. И что мне прикажете делать? Я сажусь с ними и выпиваю до утра. В общем, старался вести себя по-человечески с бойцами, и, наверное, поэтому у меня всегда был порядок во взводе. Можно сказать, что дисциплину поддерживала когорта этих самых лидеров, а я контролировал.

— Интересовались, за что они попали в штрафники?

— Я не спрашивал — не принято было. Они даже друг с другом на эту тему разговор не заводили. «Дел» на руках у меня не имелось, но я знаю, что за убийство сидели, за мародерство, да за мелочи разные. Как тогда было: мешок муки украл — ты враг, опоздал из госпиталя или высоту сдал — тоже преступник.

— Не боялись получить пулю в спину?

— Даже мысли такой не было. Все зависит от командира: как себя поведешь, такая тебе и будет отдача. Я разговаривал с ними как с обычными солдатами. Не мог по-другому. Воевали они отважно, никто назад не оборачивался. О мужестве и храбрости штрафников легенды ходили, а прошлое на войне не в счет. У меня служил один цыган, так он угнал лошадь у командира полка и продал ее за бутылку водки полякам. Когда его нашли, потребовали, чтобы к вечеру кобыла стояла на месте. Он и привел лошадь обратно — наверное, украл теперь уже у поляков. Вот за такое ко мне попадали. Другого бойца направили в штрафроту за то, что отказывался брать в руки оружие. Его ставили перед строем, грозились расстрелять, а он ни в какую. Мы с политруком поразмыслили, что делать, и придумали. Определили его в санитары, так он вытащил с того света столько наших парней, сколько не каждый фрицев пострелял. Шел он всегда в первых рядах и живой остался. Вот вам и вера!

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

— Первый бой в штрафной роте помните?

— Такое не забывается. В 1943-м готовилась большая операция по форсированию Вислы. Для проведения разведки боем было принято решение собрать усиленную роту в количестве двухсот человек, в том числе подключили и мой взвод. Штрафникам поставили задачу взять «языка». Саперы сняли мины, и после пятиминутной артподготовки мы пошли в бой. Страху, конечно, я натерпелся, но взял себя в руки и повел своих в атаку. Ворвались в окопы, давай бить немца, потом скрутили одного ефрейтора и, как планировали, назад. Когда немцы немного опомнились, начали нас «поливать» со всех сторон, окружать. Пришлось идти напролом. Из двухсот бойцов в живых тогда осталось около сорока человек, и то калеченных да раненых. Мне просто повезло, до сих пор вот думаю, как можно было из такой бойни выйти живым и невредимым. А потом началось общее наступление: моя штрафная рота участвовала в освобождении Варшавы, Берлина, на Эльбе мы встретились с американцами.

— А как же НКВД?

— Вообще-то нам запрещали встречаться с союзниками, но, как понимаете, от радости мы обо всем забыли. Обнимались с ними, фотографировались на память. Я встретил одного американца, который хорошо говорил по-русски. Выяснилось, что во время революции его богатый отец иммигрировал с Украины в США. Он сказал, чтобы я пришел утром за фотографией, но… Замполит уговорил не делать этого — и правильно. НКВД на следующий день начало вызывать всех, кто участвовал в «несанкционированной встрече с иностранцами».

— Говорят, что штрафные роты воевали чуть ли не голыми руками. Как у вас было с оружием?

— Нам выдавали автоматы и патронов не жалели. Говорили: «бери, сколько унесешь». Кроме того, каждому полагались оборонительные гранаты «Ф-1» и наступательные «РГД-33». В бою вооружались сами. У немцев тогда появились фауст-патроны. Я учил своих подчиненных стрелять из них, но они боялись обжечься. Приходилось самому. Штрафников не обижали, понимали, что не жильцы. Кормили тоже хорошо. Кухня находилась на самообеспечении: то свинью возьмем у местных и забьем, то корову. Одевали штрафников не хуже, чем остальных. Я четыре раза получал пополнение. Помню, однажды поехал за новой партией штрафников, так их в вагонах привезли в нижнем белье. Мы прямо тут же их одели, выдали оружие, поставили по росту и «на глаз», назначили командиров и помощников командиров взводов.

ВОЕВАЛИ ОТЧАЯННО

— Говорят, что фашисты панически боялись штрафников?

— Терять нам было нечего, поэтому воевали они отчаянно. Поднимались в атаку по первой команде, и не было такого, чтобы сдрейфили, попятились назад без приказа. Однажды не встали, но тогда по нам бил пулемет так, что головы не поднимешь. Самоходка шарахнула по этой цели, и мы, грянув «ура!», снова пошли в наступление.

— «За Сталина!», наверное, не кричали?

— Кто орал «за Родину!», а кто с матом — всякое было. Сейчас некоторые говорят, что штрафники беспредельничали. Не было у нас такого: они свято верили, что воюют за родную страну, за нашу общую победу. Я видел слезы на глазах и знаю, что они искренне чувствовали вину перед Родиной и хотели реабилитироваться любой ценой.

— У вас были любимчики?

— Мой ординарец — хороший был парень, мы его из плена освободили. Предложил ему остаться в штрафной роте. Молодой он был, отчаянный. Берег я его, да, видно, не уберег. Смотрю как-то в окно разрушенного дома, а оттуда блески. Предупредил ординарца, что снайпер там, а он махнул рукой и выглянул. По глупости погиб мальчишка.

— Командиров в штрафбатах называли «штрафбатями»?

— Еще «Ваньками взводными» звали. Я был младшим лейтенантом, а меня называли просто лейтенант. Так быстрее, а на войне нет времени звания выговаривать. В шутку меня называли заговоренным. Ведь столько гибло молодых лейтенантов, а мне постоянно везло. Только шинель прострелили и брюки, когда в Потсдаме через дорогу пробегал за подмогой к танкистам. Моя рота была первой, вступившей в этот красивейший город: вокруг Потсдама несколько озер, и нам приказали форсировать их на самоходках-амфибиях. Много тогда наших погибло. За каждый дом с фрицами бились: они на одном этаже сидят, а мы на другом, переночевали — и давай снова перестреливаться…

— Были случаи дезертирства или другие ситуации, когда вам приходилось писать штрафникам плохие характеристики?

— На нашем участке фронта война закончилась 7 мая 1945 года, поэтому последний набор штрафников участие в боях не принимал. Нам дали приказ огораживать государственную границу. Но в Берлин мою роту не пустили: местные жители запаниковали и, опасаясь издевательств и мародерства, ушли к американцам. Чтобы не подогревать ситуацию, командование решило разместить штрафников в лесах. Двенадцать человек плохо себя вели — водку и спирт пили, — и я их повез в тюрьму в Берлин. По дороге они спокойно могли убить меня, но ведь не тронули! Сдал их, вернулся обратно в часть, а там уже узнал, что моих нарушителей, оказывается, отпустили по амнистии. Получилось, что они домой вперед меня уехали. И письма пишут, проходимцы, мол, спасибо, лейтенант, за все хорошее.

— Победу встретили в Берлине?

— Этот день я никогда не забуду: незнакомые люди обнимались, смеялись и плакали. От вспышек ракет небо горело разноцветными огнями, и мы радовались, как дети. Я был счастлив вдвойне, потому что накануне нашел отца. Получил из дома письмо, в котором мать писала, что на него пришла похоронка. Уже вторая за войну. Я начал наводить справки и получил ответ из госпиталя города Лодзь. Написали, что у них есть человек по такой фамилии. Приехал в госпиталь, и как камень с души упал. Смотрю на отца, а он меня не узнает. Конечно, когда он уходил, я мальчишкой сопливым был, а тут перед ним стоит офицер, вся грудь в орденах и медалях. Обнялись, поцеловались. Я у него три дня в палате прожил. Главврач хороший попался — спирт нам принес. Как потом выяснилось, мы с отцом вместе Одер форсировали, стояли на одном мосту, да как-то разминулись. Вот она какая, война, даже по мелочам жестокая!

Источник: журнал «Преображение». Издание Воронежской и Борисоглебской епархии. Воронеж. 2005 г.