Психология ведения войны на поле боя и в общественном сознании

Дэйв Гроссман (Dave Grossman) — подполковник Армии США в отставке, один из специалистов в области человеческой агрессии и корнях насилия и насильственных преступлений, изучает психологию убийств, названную им «киллологией».

Dave Grossman (Дэйв Гроссман)

Глава первая. Бей или беги, угрожай или подчиняйся

Представление о том, что существуют лишь два выхода из конфликтной ситуации: нападение или бегство, – часть нашей культуры.
В традиционной американской военной политике это нечто самой собой разумеющееся.[1]

Одна из причин неправильного понимания военно-полевой психологии – это неправильное использование модели «бей или беги» применительно к стрессовой обстановке на поле  боя. Такая модель подразумевает, что живое существо перед лицом опасности с помощью ряда физиологических и психологических процессов готовится либо к нападению, либо к спасению бегством. Дихотомия «бей или беги» представляет собой набор вариантов действий для любой особи, столкнувшейся с угрозой, за исключением случаев, когда опасность исходит от представителя собственного биологического вида.

При изучении реакции существ, столкнувшихся с внутривидовой агрессией, этот выбор становится шире, за счет добавления опций демонстрации угрозы и подчинения. Применение внутривидовых моделей реагирования животного мира (каковыми являются борьба, бегство, демонстрация угрозы и подчинение) является новым подходом к изучению боевых действий людей.

Первым этапом в ходе принятия решений во внутривидовом конфликте, как правило, является выбор между бегством и демонстрацией угрозы. Напуганный павиан или петух, выбирающий отстоять свои позиции в ответ на агрессию со стороны особи своего вида, не стремится сразу же вцепиться ей в горло. Вместо этого, оба животных инстинктивно вовлекаются в серию угрожающих действий, которые, если не считать пугающего эффекта, почти всегда безвредны. Они призваны убедить оппонента через слуховое и зрительное воздействие, что перед ним находится серьезный и страшный противник.

 Если внутривидовой конкурент не поддается на угрозы, то на выбор остаются нападение, бегство или подчинение. При выборе опции «борьба», ситуация практически никогда не ведет к смертельному исходу. Конрад Лоренц (Konrad Lorenz) отмечал, что пираньи и гремучие змеи кусают всех и вся, но между собой – одни сражаются «на хвостах», а другие придавливают противника к земле. В определенный момент таких не смертельных схваток кто-то обычно отступает перед свирепостью и мощью врага, и последней альтернативой становится подчинение или бегство. Подчинение – на удивление простая реакция, как правило, принимающая форму заигрывания и раскрытия перед победителем каких-то уязвимых частей тела, при полной уверенности на уровне инстинкта, что противник не будет убивать или как-то еще вредить представителю своего вида, если тот сдался.

Демонстрация угрозы, фиктивная битва, а также подчинение — жизненно необходимые модели поведения, для сохранения вида. Они берегут популяцию от бессмысленных потерь и гарантируют выживание молодняка в ходе ранних столкновений с более крупными и опытными противниками. Будучи запуганным, подрастающее племя имеет возможность подчиниться и жить дальше, чтобы спустя время найти себе пару и продолжить род.

Существует четкое различие между реальным насилием и демонстрацией угрозы. По мнению оксфордского социального психолога Питера Марша [Peter Marsh] это замечание одинаково верно для характеристики поведения Нью-Йоркских уличных банд, «так называемых примитивных народов и воинов» и представителей практически любой культуры в мире. Всем присущи одни и те же «модели проявления агрессии» и «очень согласованные, крайне ритуализированные» модели демонстрации угрозы, фиктивной борьбы и подчинения. Эти ритуалы сдерживают и сводят проявления насилия к относительно безобидным угрозам и демонстрациям. При этом возникает «безупречная иллюзия насилия». Агрессия – да. Соперничество – да. Но лишь «очень-очень легкая степень» применения настоящего насилия.

«Психопат, который действительно готов резать людей на куски, — заключает Гвин Дайер [Gwynne Dyer], — является исключением», большинство же участников, как правило, заинтересованы в «статусе, демонстрации, выгоде, а также минимизации негативных последствий».  Как  и у их современников в мирное время, у детей, на протяжении истории сражавшихся в открытых боях (а это дети, или подростки, которые большинством обществ изгоняются с поля боя), убийство врага составляло очень малую часть намерений. Любая война, в том числе уличная, главной целью имеет демонстрацию угрозы.

На этот счет в «Тактиках боев Гражданской войны» Пэдди Гриффита [Paddy Griffith’s Battle Tactics of the Civil War] показан пример эффективного использования вербальных угроз на лесной местности во время «Битвы в Глуши» в ходе Американской гражданской войны:

«Вопивших не могло быть видно, и небольшая группа людей была способна воспроизвести шум целого полка, если кричала достаточно громко. Впоследствии солдаты с обеих сторон рассказывали о случаях изгнания различных воинских частей со своих позиций криками».

В примерах с воинскими частями, изгнанными криками со своих позиций, мы наблюдаем демонстрацию угрозы в самой удачной ее форме, ведущей к выбору противником опции «бегство» без попытки прибегнуть к опции «борьба».

Добавление к стандартной модели «бей-или-беги» опций демонстрации угрозы и подчинения при реакции на агрессию помогает интерпретировать многие поступки на поле боя. Когда человек напуган, у него абсолютно отключается передний мозг (то есть мышление человеческого существа) и включается средний (часть мозга, не имеющая существенных различий с таковой у животных). В сознании животного победителем является тот, кто производит больше шума или занимает больший объем в пространстве. Демонстрацией угрозы можно считать плюмаж на шлемах древних греков и римлян. Он позволял владельцам выглядеть выше, и, таким образом, более устрашающе, в глазах врага, а ярко сверкающие доспехи добавляли блеска и фактуры. Использование плюмажа достигло пика в Наполеоновскую эпоху, когда солдаты носили яркую форму и высокие, неудобные кивера, чтобы владелец выглядел и чувствовал себя крупнее и опаснее, чем это было на самом деле.

В бою люди также демонстрируют угрозу способом, напоминающим рык хищников в подобной ситуации. На протяжении веков боевой клич солдат заставлял стыть в жилах кровь их противников. Не важно, был это военный призыв Греческих фаланг, «Ура!» русской пехоты, вой шотландских волынок или традиционный клич армии южан во времена нашей [2] Гражданской войны. Прежде, чем перейти к физическому столкновению, солдаты всегда инстинктивно искали способы сокрушить врага, не прибегая к насилию. Они провоцировали друг друга, внушали (в том числе самим себе) представление о своей кровожадности и, одновременно, заглушали, таким образом, вопль несогласия со стороны врага.

В сводках Сборника военно-исторических материалов  [Army Historical Series] об участии французского батальона в защите Чипхён-ни [Chipyong-Ni] в ходе Корейской войны приводится случай:

«{Северокорейские} солдаты выстроились на расстоянии ста или двухсот ярдов [3] напротив небольшой высоты, занятой французами, затем начали атаку, на бегу дуя в свистки и рожки, и со штыками наперевес. Когда начался этот шум, французские солдаты стали заводить ручные сирены, имевшиеся в их распоряжении, и одна группа побежала по направлению к китайцам с криками, кидая далеко вперед и по бокам гранаты. Когда оба войска были на расстоянии двадцати ярдов друг от друга, китайцы внезапно развернулись и побежали в обратном направлении. Все это продолжалось не дольше минуты».

Здесь мы снова видим пример, когда демонстрации угрозы малыми силами (с использованием сирен, взрывов гранат и штыковой атаки) оказалось достаточно, чтобы принудить численно превосходящие силы противника поспешно выбрать опцию «бегства».

С появлением пороха, солдат получил одно из лучших средств демонстрации угрозы. Пэдди Гриффит [Paddy Griffith] отмечает:

«мы получали известия о полках {Гражданской войны}, которые открывали беспорядочный огонь и продолжали вести его до тех пор, пока не заканчивались боеприпасы или силы. Стрельба обладала в такой степени положительным действием и давала такую разрядку для эмоций, что инстинктивные реакции у людей начинали преобладать над приобретенными в результате подготовки навыками и над необходимостью выполнять требования старших по званию.

Сильный шумовой эффект от взрывов и чувствовавшаяся при этом колоссальная угроза сделали положение пороха на поле боя господствующим. Если бы значение имел лишь подсчет смертельных попаданий, в Наполеоновских войнах все еще использовался бы лук, поскольку и частота пусков, и точность прицела у него была гораздо выше, чем у гладкоствольных мушкетов. Однако, напуганный человек, мышление которого сузилось до животных реакций среднего мозга, стреляющий («Пиу! Пиу! Пиу!») из лука, не имел шансов выстоять против в той же мере напуганного человека, стреляющего («БАХ! БАХ!») из мушкета.

История знает примеры, когда боевой огонь из мушкетов или винтовок велся поверх вражеских голов и отличался крайней неэффективностью. Очевидно, таким образом, удовлетворяется глубокая потребность в демонстрации угрозы, и даже соблюдаются требования относительной безопасности.

Ардан дю Пик [Ardant du Picq] стал одним из первых, кто документально зафиксировал общую для солдат тенденцию стрелять в воздух, не причиняя вреда, ради огня. Так же одним из первых, он исследовал природу военных действий с помощью анкеты, распространенной среди французских офицеров в 1860-х. Один из офицеров в ответе дю Пику утверждал, что «довольно многие солдаты стреляли в воздух с большого расстояния», а другими в это же время отмечалось: «Некоторые из наших солдат стреляли фактически в воздух, не целясь, будто желая оглушить самих себя, почувствовать опьянение от ружейной стрельбы в этот захватывающий переломный момент».

Пэдди Гриффит согласен с наблюдениями дю Пика, что солдаты во время битвы безрассудно стремятся вести огонь даже когда (возможно, особенно когда) невозможно причинить врагу никакого вреда. Гриффит отмечает:

«Даже на знаменитых «бойнях» «Кровавой Аллеи» {Bloody Lane}, высот Мари {Marye’s Heights}, Кеннесо {Kennesaw}, Спотсильвейни {Spotsylvania} и Колд-Харбора {Cold Harbor} атакующая воинская часть могла не только подойти близко к линии защиты, но могла также задержаться там на несколько часов, или даже дней. Таким образом, с большого расстояния, ружейный огонь во время Гражданской войны не был эффективен для убийства большого количество людей, даже если они располагались очень плотно. С близкого расстояния  убивал многих, но на это требовалось время.

По оценке Гриффита, средней интенсивности ружейный огонь полков Наполеоновской армии или Гражданской войны (с численностью от 200 до 1000 человек), направленный на незащищенные войска противника с расстояния в 30 ярдов, обычным результатом имел лишь одно или два попадания в минуту! Такие перестрелки «тянулись, пока с физическим изнеможением или с приходом сумерек не наступал конец противостоянию. Количество жертв возрастало, потому что борьба долго длилась, а не потому что огонь «был каким-то особенно смертоносным».

Таким образом, ведение огня солдатами времен Наполеона и Гражданской войны было крайне неэффективным. И неудачи здесь нельзя отнести на счет качества вооружения. Джон Киган [John Keegan] и Ричард Холмс [Richard Holmes] в своей книге «Солдаты» [Soldiers] рассказывают о Прусском эксперименте конца 1700-х гг., в ходе которого пехотный батальон стрелял из гладкоствольных мушкетов по мишени в сто футов шириной и в шесть футов высотой, изображающей вражеское военное подразделение, что вылилось в 25 % попаданий с расстояния 225 ярдов, 40 % попаданий с расстояния 150 ярдов и 60 % попаданий с расстояния 75 ярдов. Таким образом, была представлена потенциальная поражающая способность такого подразделения. Реальное же положение вещей продемонстрировала битва у Белграда в 1717 г., когда «два Имперских батальона держали огонь против турецких противников с расстояния всего лишь тридцати шагов, но за время перестрелки убили только 32 турок и были сразу же разгромлены».

Иногда огонь бывал даже абсолютно безопасным, как это отмечал Бенджамин Макинтайр [Benjamin Mclntyre] в своем репортаже из первых уст об абсолютно бескровной ночной перестрелке в Виксбурге в 1863 г. «Это так странно… — писал Макинтайр, — что группа людей может выпускать залп за залпом, целясь в такое же количество людей с расстояния, не превышающего пятнадцать шагов, и не получить ни одной жертвы. Однако факты были именно таковы». Ружейный огонь пороховой эпохи не всегда был таким неэффективным, но раз за разом средним показателем является лишь одно или два попадания в человека в минуту.

(Артиллерийский огонь, подобный пулеметному огню Второй мировой войны, это совершенно другой случай, на счет которого относят более 50 % жертв на поле боя с применением пороха, и, соответственно, в нашем веке, именно артиллерийским огнем объясняется большинство военных потерь. Это происходит  преимущественно из-за групповой работы с артиллерийским орудием, пулеметом или другими видами огнестрельного оружия с коллективным, а не индивидуальным использованием).

Дульнозарядные мушкеты могли производить от одного до пяти выстрелов в минуту, в зависимости от навыков стрелка и состояния оружия. При потенциальной поражающей способности, значительно превышающей 50 %, в условиях средней для этой эпохи боевой дальности, число убитых должно было составлять сотни в минуту, а не одного или двух. Слабым звеном между потенциальной и реальной поражающей способностью воинских формирований является отдельный солдат. Очевидно, что имея дело с живым, дышащим этим же воздухом врагом, а не с мишенью, подавляющее большинство бойцов обращается к опции «демонстрации угрозы», в ходе которой огонь ведется поверх голов противника.

Ричард Холмс [Richard Holmes] в своей книге «Военные действия» [Acts of War] исследует количество попаданий, совершенных солдатами в ходе разнообразных исторических боев. В сражении у Роркс-Дрифт {Rorkes Drift} в 1897 г. небольшая группа британских солдат была окружена сильно превосходящими их по численности зулусами. Когда залпы по многочисленным рядам врагов идут один за другим с расстояния прямого выстрела, создается впечатление, что ни один снаряд не должен пройти мимо, и даже 50-процентная поражающая способность кажется недостаточной. Однако, по оценкам Холмса, в реальности, на каждое попадание приходилось около 13 выстрелов.

Похожим образом, люди Генерала Крука выпустили 25000 зарядов в битве при Роузбад-Крик {Rosebud Creek} 16 июня 1876 г., получив 99 пострадавших среди индейцев, что составляет 252 выстрела на одно попадание. И во время французской обороны, в битве при Висамбуре в 1870 г., французы, стреляя с укрепленных позиций в немецких солдат, продвигающихся по открытой местности, произвели 48000 залпов, подстрелив 404 немца, т.е. с соотношением в 1 попадание на 119 выпущенных зарядов. Некоторые, или, возможно, даже большинство, из жертв получились вследствие применения артиллерийского огня, что делает невысокую численность убитых французами поразительной.

Лейтенант Джордж Рупель [George Roupell] столкнулся с таким же феноменом, руководя британским взводом во время Первой мировой войны. Он утверждал, что единственным способом, которым ему удавалось остановить стрельбу в воздух, было выхватить шпагу и обойти окопы, «лупя людей по спинам, получалось привлечь их внимание к выполнению приказа — стрелять ниже». И такая же тенденция обнаруживается при перестрелках во Вьетнаме, когда на каждого убитого вражеского солдата было выпущено более 50 000 пуль. «Одной из поразивших меня вещей, — констатировал Дуглас Грэхэм [Douglas Graham], медик Первой дивизии морской пехоты во Вьетнаме, которому приходилось совершать вылазки под обстрелами со стороны и своих, и врагов, для оказания помощи раненым солдатам, — было то, как много пуль может быть выпущено в перестрелке без того, чтобы хоть кого-то зацепить».

То, что представители примитивных племен в военное время предпочитают демонстрацию угрозы открытому столкновению является, как правило, неприкрытой и очевидной действительностью. Ричард Габриэль [Richard Gabriel] подчеркивает, что племена Новой Гвинеи превосходно стреляли из украшенного перьями лука во время охоты, но когда шли воевать друг с другом, то снимали со стрел оперенье. Аналогичным образом, у американских индейцев считалось гораздо более важным «добыть славу», т.е. попросту коснуться своего врага, нежели убить его.

Сэм Кин [Sam Keen] приводит слова профессора Гарварда Артура Нока [Arthur Nock], который любил отмечать, что войны между греческими полисами «были лишь немного опаснее американского футбола». А Ардан дю Пик обращает внимание, что за все годы своих завоеваний Александр Великий потерял лишь семьсот своих людей убитыми. Ущерб, нанесенный его врагу, был гораздо, гораздо больше, но практически все потери случились уже после сражения (которое оказалось совершенно бескровной борьбой), когда вражеские солдаты развернулись и побежали. Карл фон Клаузевиц [Carl von Clausewitz] высказывает такое же соображение, когда отмечает, что огромное большинство военных потерь исторически происходило уже в ходе преследования после того, как одна из сторон выиграла битву.

Современные технологии военной подготовки или выработки автоматических реакций частично помогают преодолевать склонность к демонстрации угрозы. Более того, история ведения боевых действий может быть рассмотрена как история все более возрастающей эффективности механизмов по обеспечению возможностей и выработке автоматических реакций для преодоления людьми естественного сопротивления, мешающего им убивать себе подобных. Часто бывало, что хорошо подготовленные современные солдаты сражались с плохо подготовленными силами партизан и получали значительное преимущество, только потому, что те переключались на механизмы демонстрации угрозы (такие, как выстрелы вверх).

Джек Томпсон [Jack Thompson], родезийский ветеран, наблюдал за таким процессом в битве против неподготовленных войск. В Родезии, по словам Томпсона, все обучение быстрым ответным действиям заключалось в том, чтобы «сбросить рюкзаки и идти в атаку под пулями… всегда. Так происходило, потому что {партизаны} были не в состоянии вести эффективный огонь, стреляли поверх цели Мы быстро устанавливали огневое превосходство, и при этом не был убит практически ни один человек».

Создание такого рода психологического и технологического превосходства, обеспечение условий для осуществления убийства продолжает быть жизненно важным для современных методик ведения боевых действий. Это видно на примере вторжения Британии на Фолклендские острова и захвата Соединенными штатами в 1989 г. Панамы, когда успех захватчиков и существенная разница в соотношении боевых потерь могут быть лишь частично объяснены степенью и качеством подготовки военных сил.

Промах не обязательно подразумевает выстрел поверх мишени, очевидный для окружающих. Два десятка лет, проведенных на армейских стрельбищах, научили меня, что сторонний наблюдатель заметит только сильно завышенный выстрел. Иными словами, намеренный промах может в некоторых случаях означать неповиновение.

Одним из лучших примеров, иллюстрирующих намеренный промах, является опыт моего деда Джона, который был назначен в расстрельную команду во время Первой мировой войны. В воспоминаниях о тех днях, особым предметом гордости для моего ветерана был тот факт, что, являясь членом этой расстрельной команды, он имел возможность не совершать убийство. Дед знал, что последуют три команды: «Готовься!», «Целься!», « Огонь!»,  — и также знал, что если целиться в заключенного по команде «Целься!», то по команде «Огонь!» мишень будет поражена. Его реакцией в таких обстоятельствах было целиться немного в сторону от заключенного по команде «Целься!», создавая, таким образом, возможность промахнуться в момент нажатия на спусковой крючок по команде «Огонь!». Мой дед хвастался до конца своих дней, как ему таким способом удавалось перехитрить армию. Конечно, кто-то другой из расстрельной команды все же убивал заключенного, но совесть деда была чиста. Поколениями в среде военных находились такие, кто намеренно или инстинктивно использовал возможность промаха. Другим великолепным примером использования солдатами этого права является репортаж журналиста-наемника, следовавшего совместно с одной из воинских частей контрас [4]  под командованием Эдена Пасторы {Eden Pastora} (известного также под именем Команданте Зеро), чтобы устроить засаду на гражданское речное судно в Никарагуа:

«Я никогда не забуду слова Сурдо, обращенные ко всему подразделению по-испански, когда он перед боем подражал воззваниям Пасторы:  «Убивая женщину, ты убиваешь piricuaco; убивая ребенка, ты убиваешь piricuaco».  «Piricuaco» — это уничижительное название, означавшее «бешеная собака», которое мы использовали для сандинистов.  Таким образом, на самом деле словами Сурдо были: «Убивая женщину, ты убиваешь сандиниста; убивая ребенка, ты убиваешь сандиниста». И наш отряд выдвинулся убивать женщин и детей.

Я был в составе 10 людей, которым собственно и предстояло устроить засаду. Мы зачистили сектор обстрела и устроились в ожидании женщин, детей и прочих гражданских, которые могли прибыть на этом судне.

Все были погружены в свои мысли. Не было произнесено ни слова о предстоявшей миссии. Сурдо нервно топтался в нескольких ярдах позади, прикрывая нас со стороны джунглей.

… Громкий стук мощных дизелей 70-футового катера предвосхитил его появление минуты так-эдак на две точно. Сигнал открывать огонь был подан в момент, когда судно появилось перед нами, и я увидел над ним след от {ракеты} РПГ-7, по дуге уходящий в джунгли на противоположном берегу. Открыли огонь из {пулемета} М60, я испустил 20-зарядный залп из своей винтовки FAL. Патроны вылетали из джунглей тучами, словно насекомые, пока наш отряд опустошал свои обоймы. Все пули перелетали через гражданское судно, не причиняя ему вреда.

Когда Сурдо осознал происходящее, он выбежал из джунглей, извергая по-испански страшные проклятия и пуская очереди из своего {автомата} АК во след уходящему катеру. Никарагуанские крестьяне – это злобные ублюдки и стойкие солдаты. Но они не убийцы. Я смеялся в голос от облегчения и гордости, пока мы собирали вещи и готовились сняться с позиций». (Доктор Джон, «Американец при Революционно-демократическом альянсе» [Dr. John «American in ARDE]”)

Обратите внимание на характер этого «заговора промахнувшихся». Не сказав ни слова, все солдаты, обязанные открыть огонь и обученные этому, прибегли, как, должно быть, и миллионы им подобных на протяжении веков, к уловке воинской некомпетентности. И так же, как и упомянутый выше член расстрельной команды, эти солдаты находили огромное негласное удовольствие в том, чтобы избегать выполнения нежелательных для себя предписаний.

Еще более примечательным по сравнению со случаями демонстрации угрозы, является тот факт, что многие солдаты во время битвы не просто стреляют поверх голов противника, а, вместо этого, не стреляют вообще. Этим их действия очень мало отличаются от поведения представителей животного мира, пассивно выбирающих подчинение, а не бегство, нападение или демонстрацию угрозы, в ответ на враждебность и решительность со стороны противника.

Ранее мы рассматривали результаты исследований генерала С.Л.А.Маршалла [S. L. A. Marshall] о 15-20 процентных показателях скорострельности у солдат армии США во время Второй мировой войны. Как Маршалл, так и Дайер [Dyer] отмечают, что основным фактором такого низкого уровня показателей было рассредоточение сил на современном поле боя, и оно, на самом деле, и сейчас является одним из факторов комплексной оценки механизмов создания ограничений и возможностей ведения боя. Маршалл также отмечал, что даже в ситуациях, когда надвигающемуся противнику противостояли несколько стрелков, то с большей вероятностью лишь один из них стрелял на поражение, тогда как другие были увлечены решением таких «жизненно важных» задач, как выполнение мелких поручений,  обеспечение товарищей боеприпасами, уход за ранеными или обнаружение цели. Исследования Маршалла подтверждают, что в большинстве случаев «стреляющие» были осведомлены о присутствии многочисленных «нестреляющих» в окружении. Бездействие этих пассивных солдат не представляется ему имевшим деморализующий эффект на боевых стрелков. Присутствие нестреляющих не мешало стреляющим продолжать свое дело.

Дайер приводит аргументы в пользу того, что и все остальные войска на полях сражений Второй мировой войны, должно быть, имели пропорциональное количество нестреляющих. По словам Дайера, если бы больше японцев или немцев были готовы убивать добровольно, то плотность огня, производимого ими, превышала бы в три, четыре или пять раз таковую у соответствующего числа американцев – а этого не происходило».

Множество свидетельств подтверждают наблюдения Маршалла, которые применимы не только к поведению солдат армии США, и всех сторон-участниц Второй мировой войны. Действительно, существуют данные, показывающие, что нехватка энтузиазма в моменты, когда приходилось убивать своих ближних, существовала на всем протяжении военной истории. В 1986 году в отделении полевых исследований Центра изучения военных операций МО Великобритании [5], стартовал проект по изучению документов  более чем ста битв XIX и XX веков. Проводились проверочные испытания с применением импульсного лазерного оружия для определения поражающей способности военных подразделений. Анализ был произведен (среди прочего) с целью определения достоверности выкладок Маршалла по «нестреляющим» для более ранних войн. Сравнение показателей исторических битв с показателями испытуемых (которые на самом деле никого из своего оружия не убивали, и для которых «враг» не представлял никакой физической опасности) показало, что потенциальная поражающая способность в этих обстоятельствах была гораздо выше исторических показателей реально понесенных потерь. Выводы исследователей подтвердили заключения Маршалла, указывающие на «нежелание участвовать [в бою] как на основной фактор», благодаря которому реальные исторические показатели поражающей способности были значительно ниже уровня, продемонстрированного лазерными испытаниями.

Чтобы установить тот факт, что многие солдаты участвуют в сражениях неохотно, лазерные проверочные испытания и воссоздание боев не требуется. Доказательства существовали во все времена, стоило только обратить на это внимание исследователей.

[1] Richard Heckler  In Search of the Warrior Spirit.  [Ричард Хеклер, «В поисках духа воина»]

[2] Гражданская война в США в 1861-1865 гг.

[3] Ярд  — 91,44 см.

[4] Контрас (от исп. contrarrevolucionarios, контрреволюционеры) — никарагуанское военно-политическое движение, вооружённая оппозиция сандинистскому режиму. Вели гражданскую войну против правительства Даниэля Ортеги в 1980-х годах.

[5] British Defense Operational Analysis Establishment.

Источник: Grossman, Dave. On Killing: The Psychological Costs of Learning to
Kill in War and Society. New York: Back Bay Books (2009).

Перевод выполнен для www.world-war.ru
Екатериной Агеевой