Подготовка определила мое назначение

Иван Васильевич Величко

Я родился 13 февраля 1926 года. Родина моя – Воронежская область, Павловский район, Донские степи. Там прошло моё босоногое детство. В школу я пошел не в восемь, а в девять лет, потому что ходить не в чем было. В полном смысле босоногое детство.

Родители мои деревенские люди, выходцы с Украины. Отец Василий Иванович, мама Прасковья Степановна. Оба они одного года рождения — 1893. У моих родителей была большая семья. Моя мама родила десятерых детей, в живых осталось семеро. Когда началась коллективизация, наша семья вступила в колхоз, куда люди идти не хотели, искали причину. Ведь колхоз не решал проблем семьи, а решал проблемы государства. Работали за палочку. Отец слышал упреки некоторых зажиточных людей, которые говорили, что не хотят идти в колхоз «голодраных кормить». Отец эти упреки воспринимал болезненно, и когда в село приехали вербовщики из Ленинградского судостроительного завода им. Андре Марти, уехал работать в Ленинград. В пятилетку индустриализации вербовщики привлекали рабочую силу сельской местности на производство в город. Отца официально оформили и привезли, у него не было  ни копейки на дорогу. Жил он в общежитии не в самом Ленинграде, а в 30 км к югу на станции Володарская. Раз приехал в отпуск, второй раз, и маме говорит: «Поехали со мной, и давай возьмем одного или двоих из детей, и я попытаюсь встать на очередь, на квартиру». С собой взяли меня. На хозяйстве оставили старшую сестру Марию. Вот так я попал в Ленинград, и война застала меня там.

На военном учете стояли военные до 45 лет. А отцу в то время было 48. Его в армию не взяли. Завод перевели на военное положение, рабочих с завода не выпускали, освободили половину одного цеха, поставили кровати. Мне было 14 лет, я один остался в общежитии. В начале июля 1941 меня мобилизовали на оборонительные работы  на окраину города Гатчины. Мы рыли оборонительные траншеи, противотанковые рвы. Помню, была жара. По 12 часов в день на носилках вдвоем таскали дерн укладывать в брустверы. Солдатская кухня была на колесах: каша пшенная, бульон какой-то и кусок черного хлеба. Я был хиленький, слабенький. Дотаскался  до того, что у меня кровь из носа пошла и я стал падать.

На окраине города для нас поставили солдатские палатки. В палатках кто что постелил, на том и спал. Пришли солдаты, устроили туалеты из какого-то брезента, вырыли яму. Воду и кашу привозили. Немецкие самолеты, летевшие бомбить Ленинград, сыпали на нас листовки следующего содержания: «Милые дамочки, кончайте рыть ваши ямочки, скоро придут наши таночки, сравняют ваши ямочки».

Возле нас поставили зенитные пулеметы, стали обстреливать эти самолеты. И они вместо листовок стали сыпать на нас бомбы. И тут впервые я увидел истерзанные тела молодых женщин. Эти женщины были мобилизованы на две недели, а прошло уже больше месяца. Женщине вне дома в палатке на траве спать, в жару рыть землю и кидать лопатой землю по 12 часов … Это трудно даже пересказать. В связи с тем, что появились раненые, пришла полуторка их забирать. Две женщины подвели меня к полуторке, а солдат говорит: «Нет. Он не раненый, не возьмем». Одна женщина была, наверное, из сельских, что-то ему крепкое сказала, и меня кинули в машину. Привезли нас в Ленинград где-то в середине августа. Школы уже были подготовлены к приему раненых, и меня туда поместили. Отец с трудом отпросился с завода, чтобы меня навестить. Он  ходил в органы местной власти добиваться, чтобы меня эвакуировали. Ему сказали: «Одного мальчика мы не можем эвакуировать». И, к моему счастью, оказалась одна женщина из нашего села: она была нашей однофамилицей. Отец поговорил с ней, и она согласилась взять меня, выдать за брата. Ей полагались какие-то льготы, если она едет с ребенком. Короче говоря, в конце августа я уехал, а 8 сентября началась блокада. Отец не мог эвакуироваться погиб в блокадном Ленинграде.

Добирался я до матери три месяца. Эшелоны, на которых мы были эвакуированы, доехали до Вологды и рассыпались. Их забрали на военные нужды, нас выселили. Местную власть обязали нас опекать, а ей не до нас было. Мы бродяжничали. Потом в Татарстане попали в какую-то комиссию, которая занималась сбором беженцев, там нас собрали и по Волге куда-то отправили, лишь бы только отправить. Из Казани нас отправили в Новгород. В Новгороде тоже мы где-то болтались.

В декабре мы все-таки попали в район Липецка на Дон, почувствовали, что уже около дома. Какой-то совхоз нам помогал: лошадей дал, чем-то кормил. Я помню, пешком шли. Добрался домой, и тут же меня отправили на военную подготовку, а весной – на посевную компанию, в колхоз. Мне дали пару быков и плуг: «Давай паши», а я за плуг едва держался. Мужчин не было, все женщины делали и подростки. Работали без выходных.

Знаете, чем отличается крепостной от колхозника? Крепостной работал 3- 4 дня на барина, 2-3 дня на себя, а в воскресенье шел обязательно в церковь. Колхозник с утра до ночи работал на государство без выходных, без проходных, без отпуска и без питания. Кормились подножным кормом, что с огорода собрал. Это реалии той жизни, не басня и не выдумка, это истина, о которой сейчас пытаются забыть. Когда кончили посевную компанию, рыли окопы и траншеи. Ширина вверху — 60-70 см, внизу — 40 см и глубина — 1,60.

5 мая 1942 года на Дон пришли немцы, заняли правую сторону реки. Левая сторона была нашей, они не сумели переправиться через Дон до тех пор, пока не началась Сталинградская битва.

Как я попал под Сталинград? Дали колхозную разнарядку выделить женщин и подростков на строительство аэродрома подскока на левом берегу Волги, возле Сталинграда. Мне было 16 лет, и я попал в первую очередь. Маме было за 50, а туда направляли женщин 30-35 лет. Кому за сорок, тех не трогали. Даже 20-летних девушек в армию не призывали, им в колхозе дел хватало. И там надо было работать, и там. Аэродром строился для дозаправки самолетов. Примерно 30 000 женщин, стариков и подростков выстроили аэродром за 5-6 месяцев. Командовали нами роты саперов военных  инженерных войск, грязную работу они не делали. Подростки ходили с лопатами, нивелировали местность, рыли канавы.

Когда осенью 1942 года закончили строительство аэродрома, нас, около 200 человек, оставили, а всех остальных домой отпустили. Начали с нами заниматься военной подготовкой. С октября до конца ноября нас учили ползать по-пластунски, ходить строевым маршем, стрелять из винтовок в мишени из снопов. Наконец, нам дали винтовки, к шапке звездочки прикрепили. Где-то порядка 25-27 дней мы, мальчишки, побыли в запасном полку, когда подошли новые части. Нас ночью вывели и домой отпустили. Дали справки, что мы были призваны на строительство оборонительных рубежей. Эту справку я сдал в колхоз и больше не видел. Если бы я ее сохранил, то у меня бы сейчас была медаль за оборону Сталинграда. В то время кто думал о медалях, о льготах? Понятия ни у кого не было. А у нас-то, подростков, тем более.

Через год, 7 ноября 1943 года, меня официально призвали в армию. Мне исполнилось 17 лет, уже шел восемнадцатый год. Нас несколько тысяч подростков-призывников из Сталинградской, Воронежской и Тамбовской областей призывали в армию, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, в 17 лет. Разместили в колхозных конюшнях. На узловой станции несколько тысяч человек  погрузили  и отправили. И я попал в эшелон, который направляли на Дальний Восток. Везли 1,5 месяца. Привезли на станцию Хороль, распределили по частям. Здесь я прослужил до конца Великой Отечественной и до начала войны с Японией.

Меня распределили в 300-ю стрелковую дивизию 1051 полка 9 роту. В этой роте из 300 человек было 250 призывников и 50 старослужащих. Надо сказать, что я в комсомоле не был. Мама была неграмотная, но православная верующая. В нашем селе Лосево храм не закрывался. Перед войной и даже в войну исполком распорядился назначить туда священника. Мамина подружка, с которой они в храм вместе ходили, написала полуграмотным языком молитвы: «Живый в помощи» и «Отче наш». Я их читал. Когда я уходил в армию, пришили мне в рубашку тряпочку и туда положили. Я эту тряпочку спорол и пришил к гимнастерке, а гимнастерка без подкладки, и нитки снаружи были видны. Ночью, когда спал, у меня это все вытащили, а через 3-4 дня подбросили обратно. После принятия  присяги через месяц нас стали всех принимать в комсомол. Из 305 человек 300 приняли, а 5 не приняли, в их числе и меня.

Первоначально неприятностей я никаких не ощущал, а впоследствии это даже сыграло для меня положительную роль, наверное, Бог помог. Дана была команда в роте из-за излишней численности группу солдат передать в другую часть. И меня одного из первых включают на передачу из пехотных войск в техническую разведку.  Полк, из которого я был переведен, ушел на фронт на передовую, многие погибли. Пустячок? Я думаю, это обстоятельство меня спасло. Боевые условия в технической части были лучше.

Что было для нас весьма неприятным, так это то, что капитуляцию Япония подписала 2-3 сентября 1945 года, а командующие крупных соединений, расположенных  на  территории так называемой Манчжурии, не согласились с указом императора и продолжали военные действия. Мы воевали до декабря 1945 года. Я участвовал в боевых действиях в составе 216 корпусной артиллерийской бригады. При этой бригаде был создан 762 дивизион технической разведки. Что это такое? С помощью технических устройств того времени: звукометрии, теодолитов, подзорных труб – устанавливали координаты противника обороны, огневые  точки, оборонительные рубежи, боевые  позиции и  передавали в артиллерийские полки для уничтожения этих точек. Я служил  телефонистом, делал замеры, теодолит за плечами таскал. Мы шли буквально по пятам наших передовых частей пехоты.

Закончив там войну, через год или полтора  меня перебросили в Москву, и я еще два года служил сержантом в таманско-гвардейской дивизии, расположенной в Алабино под Москвой. В общей сложности отслужил 7 лет, с 1943 по 1950 год.

В 1946 году начался голод. Мой брат освоил деревенское ремесло и кормил всю семью. Я семье не имел возможности помогать, нам платили 30 рублей — это примерно как нынешних 3 рубля. Вот когда я демобилизовался в 1950 году, устроился, нашел себе место, мне тогда сразу дали месячный оклад и произвели выплату за семилетнюю службу —  триста рублей, дали отпуск. Тут я сразу 50 рублей отправил матери, ей налог нечем было платить. Отличие между колхозником и крепостным было не только в том, что колхозник бесплатно работал 7 дней, еще он налог платил. Бесплатно работал и за бесплатную работу платил налог государству! А чем платить? У матери была коза-кормилица. Козу забрали за то, что она налог не платила. Когда я начал работать, я стал посылать матери ежемесячно 50 рублей. Из них 30-40 рублей мать платила налог, а на остальные деньги покупала соль, спички.

Со мной служили старослужащие, которые тоже демобилизовались, нашли пожарное управление и остались в Москве. Мне повезло встретиться с теми, с кем я на одних нарах спал, они мне подсказали, куда пристроиться. Побежал в это управление. В Москве остаться тогда было проблемой. Три ночи в Москве на вокзале переночевал, пока оформляли. Ну, посмотрели на меня: молодой, бодренький, свеженький. Уже питание было более-менее хорошее. Это не окопы рыть, совсем другой человек. Мне говорят: «Хорошо, мы Вас возьмём, дадим временную прописку, но с условием, что Вы пойдете учиться». Я стал учиться в пожарно-техническом училище на Филях.

В училище надо было сдавать вступительные экзамены. Я восемь лет не учился, у меня и документов никаких нет. Пошел, как-то сдал, зачислили. И я это училище закончил с отличием. Мне дали направление в пожарную инспекцию сверхсекретного предприятия [1] на Ленинградском шоссе, на улице Алабяна. Это предприятие называлось «бериевское». Директором был Амос Юльевич Елян, сват Берия. Его жена Елена — сестра первой жены Берия. Главным инженером был Серго Лаврентьевич, сын Берия. Туда меня и отправили инспектором. Я был беспартийный. Меня проверяли: им нужно было знать, чем ты дышишь и какие  твои способности.

Спрашивали:

— Вы партийный?

— Нет, — говорю,- беспартийный.

— По какой причине?

— Да, я и сам не знаю.

— Ну, ничего, мы узнаем.

Они все узнали, не знаю даже как. Но взяли, несмотря на то, что я был беспартийный. Лояльный для них – это, во-первых. Во-вторых, отзывы о моей подготовке были на высоком уровне, что и определило мое назначение.

Сначала мне поручили вести надзор в двух цехах, потом перевели в обслуживание  нескольких научных отделов, где работало несколько сот репатриированных немцев. Сроки, когда их обещали отпустить, давно прошли, и они устраивали сидячие забастовки. Это были гражданские специалисты, пленные, принужденно привезенные сюда. Они разрабатывали сервисную аппаратуру, с помощью которой испытывали отдельные блоки ракеты на прочность, на мороз, на температуру. Этим предприятием руководил главный конструктор Александр Андреевич Расплетин.

Мои друзья, с кем я кончал техникум, со временем уже стали заместителями главного инженера, начальниками отделов, а я все рядовой техник. Мне один товарищ и говорит: «Слушай, Иван Васильевич, какого хрена ты в партию не лезешь? Вот же наш Саша уже стал главным инженером, ему дают третью должность по твоему направлению. Был бы ты в партии, мы бы тебя сделали». Я посмотрел на него, говорю: «Сережа, лезть не могу!».

И вот с дипломом этого техника я дослужился до ведущего инженера, возглавлял группу. При чем не один год, а 12 лет до пенсии. В моем подчинении было 12 человек по штату, а всегда было 8 -10 человек, штат никогда не был заполнен. Ушел на пенсию ведущим инженером в этой группе. Сейчас у меня лежит бланк заявления «Единой России». Я говорю: «В партии там не был и тут не буду».

Мама похоронена в Воронежской области. Она приезжала ко мне в Москву, когда я уже комнату получил. У нее с пищеводом была проблема. Операцию здесь делали, она не выдержала и мы с братом отвезли ее на Родину, там похоронили. Каждый год я ездил туда, только последние 5 лет не был.

Нужно ли современному поколению знать о Великой Отечественной войне? Если не будешь знать своего прошлого, то никакого будущего не будет. Безымянным Иваном хочешь быть? Как так не интересоваться? Зачем тогда жить? Только пить, кушать да удовольствия получать и больше ничего? Какая бы история не была, но ее знать надо, понимаете? А то у нас говорят так: «До Петра I на Руси были одни панихиды, а после Петра I одни уголовные дела».

В настоящее время в Москве существует 54 городских ветеранских организации. Я возглавляю одну из первичных организаций Совета ветеранов в 2-х микрорайонах  Митино. Численность ветеранов, которые стоят у нас на учете, около 800 человек. Среди них не только участники и ветераны войны, но и ветераны вооруженных сил, ветераны труда, пенсионеры. Мы много работаем со школами. У нас хороший и дружный коллектив.

[1] позже МКБ «Стрела»

Записала Татьяна Алешина
www.world-war.ru