Плата солдата румынской армии

Из воспоминаний сержанта румынской армии Санду Аурела
(записал Габриэль Секей)

Стиль этих воспоминаний неофициальный. Их основой послужили беседы между моим двоюродным дедом и мной, которые я адаптировал для читателей и изложил в форме монолога, исключив свои реплики. Следует отметить трудности с записью названий некоторых населенных пунктов, поскольку мой дед не знал, как они правильно пишутся.

 ***

Меня зовут Санду Аурел. Я родился в селе Нартешти округа Текуци 5 мая 1922 года. Мое знакомство с армией произошло, когда в возрасте 18-ти лет, вместе с несколькими другими ребятами из нашего села нас призвали на предвоенную подготовку. Она продолжалась недолго, потому что вскоре до нас дошли слухи о гитлерюгенде и о том, какая программа подготовки была у них. Они упражнялись с настоящими ружьями, а нам предлагалось довольствоваться деревянными. Из-за этого я ввязался в стычку с нашим инструктором, капитаном запаса Маркасом. Я расколошматил свое деревянное ружье. Маркас сильно разозлился и пригрозил мне военным трибуналом. После чего меня и двоих моих друзей исключили с курсов подготовки. И из-за того, что предвоенного обучения мы не прошли, нам потом пришлось прослужить в армии целый год срочной службы вместо обычных для румынской армии восьми месяцев.

В ожидании приказа о мобилизации мы старались проводить время в свое удовольствие. Моя семья боялась военной обстановки, поэтому уехала из Галаца [1] обратно в Нартешти. А мы с друзьями остались в Галаце «наблюдать войну». Большую часть времени проводили в разных кафе и обсуждали военные темы. Было забавно, когда раздавался сигнал воздушной тревоги, мы все бежали в булочную. Ее хозяин, еврей, нервничал и убегал в поисках убежища, а мы, пока его не было, воровали багеты — тащили, сколько могли унести. После войны выяснилось, что из нашей компании выжил я один. Где остальные сложили свои кости, одному Богу известно.

Я получил мобилизационную повестку 10 февраля 1943 года. В апреле в территориальном мобилизационном центре в Текуци меня зачислили в 24-й пехотный полк Текуци. Начальником мобилизационного бюро тогда был капитан Иакоми Константин, он был также командиром роты саперов и зачислил меня в свою роту.

Из трех подразделений — взвода связи, взвода разведки и взвода саперов, в составе которого был я, была сформирована рота специальных видов оружия. Наши казармы, построенные немцами, находились около железной дороги. Здесь нам выдали обмундирование, изготовленное из дрянных материалов (при первом же дожде форма порвалась), а в качестве обуви — крестьянские сандалии!!

Думаю, в нашем подразделении я был первым солдатом в группе личного состава, который получил по физиономии от командира. Я не разбирался в воинских званиях и, войдя в офицерскую столовую, небрежно всех поприветствовал: «Привет, ребята!». Того, что последовало за этим, следовало ожидать. До сих пор помню, кто мне врезал: это был капитан Табакару Тоадер, грубый мужик родом из села Сербанешти округа Текуци.

Командиром взвода был лейтенант Лазареску Некулаи. У него были очень хорошие связи, его два двоюродных брата были в числе начальников личного состава, так что он смог избежать ночных учений и всего прочего, чего ему не хотелось делать.

Потом был период строевой подготовки: солдат, через левое плечо кругом; солдат, через правое плечо кругом… Это продолжалось около двух месяцев. Я понять не мог, почему такой ерунде уделялось столько внимания. Если не считать парадов, это была пустая трата времени. После войны я слышал рассказы о том, как тренировали американцев. Рядовой Джон, вот твоя винтовка, стреляй, пока не поразишь цель на расстоянии 2000-3000 метров. Когда получится, отправляйся воевать. В любом случае остальному научишься там. Вот с этим у американцев было хорошо. Они не тренировали армию для парадов.

Румынские снайперы на параде в 1942 г.

Из-за плохого качества нашего обмундирования инструкторам не разрешалось прямо давать команду «Ложись!», но им все равно приходилось это делать, когда они кричали «Воздушный налет!» В результате наша форма стала выглядеть безобразно и порвалась. Лучше б мы, наверное, тренировались в подштанниках.

После строевой подготовки было знакомство с оружием и стрельба по мишеням — раз в неделю, 5 патронов на солдата!! Немцы выстреливали по 100 патронов ежедневно, а мы — 5 в неделю. А некоторые до сих пор удивляются, почему каждый немецкий солдат был в десять раз лучше подготовлен, чем любой из нас.

Еда во время всего периода подготовки была одна и та же: чашка суррогатного кофе и четверть буханки хлеба; на обед и ужин ячневая каша с черносливом и бобами.

В казармах мы недолго оставались. В первую же ночь я обнаружил, что там полно клопов. И 29 июля 1943 года мы вынесли все кровати наружу, чтобы их вычистить. Надо было видеть, какой стала под ними земля: красного цвета, так много их было. Нас спасла инспекция генерала Даскалеску. Когда он увидел отвратительные условия казармы и волдыри у нас на коже, он приказал переместить нас в лесок поблизости, там мы и жили в палатках до отправки на фронт.

В моем подразделении я был самый высокий, и меня каждый раз ставили на правый фланг. За мной всегда шагал Греку Ион, который нес ручной пулемет. Помню, как в Текуци мы маршировали мимо очень дорогого ресторана. И каждый раз через окна видели в нем немцев. Они всегда надменно нас оглядывали. По сравнению с ними мы выглядели, как шайка нищих. Помню, Греку мне сказал: «Ох, как хочется их расстрелять!» Прекрасно помню, как немцы выглядели, как будто во всем новеньком с иголочки.

Командиром роты назначили капитана Дамиана. Он был очень злобный и придирчивый. У меня возникли с ним нелады при стрельбе по мишеням, потому что я целился левым глазом, а не правым, как другие. И он сказал, что если я не попаду в цель с первого раза, он затопчет меня своей лошадью. Он везде ездил верхом. А ему нужен был помощник с красивым почерком, чтобы заниматься ротными документами, и кончилось тем, что я стал его секретарем. Знаю, что потом на фронте Дамиана всегда охраняли трое сержантов, потому что многие солдаты хотели его прикончить. Его все ненавидели. Не знаю, что с ним потом стало.

1 октября 1943 года, после короткого отпуска, мы получили новое обмундирование. Не успел я его ни разу надеть, его украли. Кражи были тогда обычным делом, солдаты продавали форму, чтобы покупать выпивку. Мне повезло, что мой двоюродный брат Санду Тоадер был уже сержантом и достал мне новую форму.

10 октября мы погрузились в поезд и отправились по маршруту Васлуй – Иаси – Одесса. Путешествие длилось неделю, а может быть, и дольше. Кажется, было 20 октября, когда мы вышли на позиции вдоль морского побережья в Восточном секторе, в направлении Николаева.

Нашей задачей вначале было охранять побережье и закладывать мины. Там мне впервые удалось избежать верной смерти. Я с группой солдат должен был идти на минирование, но ротный командир Филимон оставил меня в расположении части для какой-то работы. Мое место в группе минирования занял сержант Георгеску. Группе было приказано заложить 3 000 мин. Это были противотанковые мины марки MAN. Сначала надо было убрать старые мины, а потом заменить их этими новыми. Никто точно не знает, что там случилось, но старые мины взорвались по цепной реакции, получился врыв огромной силы. Погибли 17 человек, в том числе Георгеску. Были предположения, что там была мина с устройством против удаления взрывателя. Я думаю, кто-то поторопился, но, возможно, некомпетентность исходила от более высокого командования. Существовал план минирования, но мне ни разу не позволили его увидеть, почему — не знаю. Тело Георгеску не нашли. Думаю, что его взрывом выбросило в море. В тот день погибли также двое моих односельчан, Прикопе Константин и Мургулет Александру, они тоже были в моем взводе. Их тела тоже так и не были найдены.

В Одессе, кроме нас, было много немцев. Каждое утро мы находили на улицах 3-4 голых трупа. Это были немцы, которые накануне вечером ходили в бордель, их ловили и убивали партизаны. Одесса была полна партизан, даже непонятно было, кого следует остерегаться. Но партизаны мало интересовались румынами, они охотились именно за немцами.

Румынские солдаты в Одессе.

Иногда румыны подкармливали гражданское население Одессы, но так, чтобы немцы об этом не знали. Немцы были очень злобными. Когда по улицам проходили длинные колонны несчастных русских пленных, люди бросали им куски хлеба и сигареты, но если кто-то из пленных пытался поймать или поднять то, что им бросали, немецкие конвоиры сразу били их прикладами винтовок.

Однажды я ходил в Одессе в оперный театр. Здание театра было замечательное. Помню, что представление было типа варьете, со многими артистами. Во время спектакля на сцену вышел клоун с куклой-пупсом. Не помню в подробностях, что он с ней делал, но в какой-то момент он спустился со сцены перед первым рядом, а там сидели немецкие офицеры. Он подошел к одному из них и передал куклу ему в руки. Я не понял точно, что произошло, но кукла этого немца обмочила. Весь зал замер, а немец медленно встал, вытер лицо салфеткой, а потом вынул пистолет и убил клоуна выстрелом в голову. Никто ничего не сказал, в присутствии немцев ничего нельзя было говорить. На этом представление окончилось, все пошли по домам…

Гражданских жителей Одессы отправляли на работу копать противотанковый ров в восточной части города. За 8 часов работы в качестве оплаты они получали одну буханку хлеба и один литр молока. Конечно, были «исключения». У этого рва были несколько моих товарищей, надзиравших за работой. Трое из них были связаны с черным рынком. Они брали деньги с состоятельных горожан, которые хотели избежать работ, а молоко и хлеб, которые оставались в результате этих махинаций, продавали голодным жителям города. Накопили кучу денег. В конце концов, их поймали, и чтобы избежать наказания, они дезертировали.

Перед нашим отступлением из Одессы начались жуткие холода. 23 марта началась метель, снегу намело метр высотой. Мы покинули Одессу 29 марта 1944 года. Часть нашего подразделения отправилась в направлении Тирасполь – Тигина [ныне Бендеры], а другая часть, я в том числе, в направлении Овидиополь – Четатя-Альбэ [ныне Белгород-Днестровский] на берегу Днестра, в этом месте ширина реки [Днестровского лимана] 12 километров. На дороге, ведущей в Овидиополь, мы встретили группу цыган, идущих с побережья Буга, куда их выслал Антонеску [2]. Мы хотели дать им одежду, потому что было очень холодно, а они были плохо одеты, но они отказались: «Мы не хотим брать эту одежду, добрый человек, потому что если мы ее возьмем, нас могут расстрелять партизаны».

Предполагалось, что на берегу Днестра мы погрузимся на суда, чтобы пересечь реку, но так как наших судов там не было, мы попытались попасть на немецкие (они были очень быстроходные, совершали в день 6 рейсов туда и обратно, в то время как у наших уходило 6 часов на один рейс). А немцы открыли по нам огонь и убили много румын, — возможно, несколько сотен — потому что переправляться на немецких судах нам не было разрешено, а уходить с них мы не хотели. На мое счастье, в том месте было мелко, можно было идти вброд. И мы начали переходить реку вброд, но потом нас взял на борт румынский буксир и доставил в Четатя-Альбэ. До сих пор не перестаю поражаться, что тогда не заболел, ведь вода была холодная как лед, а я шел по ней дольше часа.

На барже был подполковник Карамлау. Когда мы сошли на берег, его ждал генерал Лиовеану. И помню, между ними произошел такой диалог:

— Карамлау, где подводы?

— На другом берегу, остались там!

— Идите, доставьте их сюда!

— Нет, это вы идите, доставьте их сюда!

Все замолкли, включая Лиовеану. Это было дело, подсудное трибуналу. Карамлау был в ярости. Не знаю, что с ним стало, потому что ушел оттуда. Больше я никогда о нем не слышал.

Мы пошли в казарму 35-го пехотного полка, хотели там высушить одежду и, может быть, чего-нибудь поесть. Но появились русские самолеты и стали нас бомбить. Мы бросились врассыпную кто куда: по улицам, по полям. На станции взорвался поезд с боеприпасами. Пули летели по всем направлениям, непонятно было, куда бежать, чтобы спастись. В тот день много людей погибло. Одного моего товарища ударило в спину чьей-то оторванной ногой, а на этой ноге все еще был надет сапог. Этого товарища мне пришлось какое-то время нести на себе.

Наша часть собралась вместе только на следующее утро, мы вернулись в казарму, и нам приказали построиться в очередь, чтобы получить чай и хлеб. Мы изголодались, два дня ничего не ели. И только собрались получить еду, как появился русский самолет и сбросил на двор казармы две бомбы. К нашему счастью, они не взорвались, двор был битком набит людьми, нас всех бы поубивало.

Потом нам было приказано двигаться вдоль Днестра к северу, чтобы занять позиции у поселения казаков, где русским удалось форсировать Днестр и завоевать плацдарм протяженностью около 40 километров. До этих позиций нас добралось меньше половины. Из-за голода и изможденности у многих подошвы ног сплошь покрылись гнойными волдырями. Мы им ничем не могли помочь, уже больше недели ни одного медика не видели. Так что мы их оставили позади, кто мог тогда тратить время, чтобы ждать?

Когда мы прибыли на назначенные позиции, нам удалось, действуя совместно с другими частями, оттеснить русских назад за Днестр. Оттуда мы передвинулись вверх по течению и заняли территорию в излучине Днестра, в селе Чобручи [3]. Там мы выкопали траншеи. Тут все было спокойно. На другой стороне реки русские, как и мы, сидели в траншеях. Через некоторое время мы даже стали ходить на реку купаться вместе с ними: нас семеро и их семеро. Когда об этом узнало их командование, они заменили это подразделение выходцами из Азии, а они были такие злые, что даже не давали нам брать воду в реке. Как только мы забрасывали в воду канистру на веревке, они пулями превращали ее в решето. Теперь мы даже голову не могли из траншеи высунуть. В снайперской стрельбе мы всегда были в проигрыше. У нас были какие-то дрянные датские каски, которые сползали на глаза, и когда человек в такой каске инстинктивно поднимал голову, чтобы лучше видеть, он становился легкой мишенью. Не говоря уже о том, что когда шел дождь, вода с такой каски стекала вниз по шее и по спине до самых сапог. Как-то раз я примерил немецкую каску, так это была прямо роскошь по сравнению с теми, которые были у нас.

Однажды ночью мы с сержантом Ноуром Илие пошли в разведку. Вблизи нас был пляж с несколькими кустиками. И в этом месте с советской стороны нас заметили. Выпустили несколько осветительных ракет. Нам повезло, что те кустики не были пристрелянной целью, а то бы нас убили. Когда все затихло, мы прошли немного вперед, дошли до зарослей кустарника и там остановились. Меньше, чем через 10 минут, услышали какие-то звуки и спрятались. Совсем близко от нас прошла группа с советской стороны, 17 человек. Двое из них разговаривали по-румынски. Они направлялись куда-то позади наших позиций. До рассвета они не вернулись, из чего мы заключили, что они были связаны с местными жителями, бессарабами. Одежда на них была обычная, поэтому они могли ходить повсюду, никто бы их не отличил от обычных жителей. Мы доложили об этом, но к нам никто не прислушался. Взводный командир Георгеску сказал, что это, наверное, были дезертиры. Но я в это не верю. Думаю, что это были шпионы, которым помогали бессарабы. Даже и сегодня не могу понять, почему бессарабы помогали советским солдатам.

Однажды я пошел к наблюдательному пункту 5-го артиллерийского полка, к опушке леса. На дороге, которая шла к селу Глиное, перпендикулярно Днестру, увидел грузовик. Мы с солдатом, который был на наблюдательном пункте, подумали, что в грузовике несколько пьяных русских, и не стали о нем докладывать. А вскоре после этого увидели на том грузовике сильное пламя, а у себя над головой услышали знакомое шипение — летели реактивные снаряды. Снаряд, который летел ниже других, ударил в дуб в 20 метрах от нас и разорвался. Мы посмотрели на дорогу, но грузовик уже пропал из виду. И только тогда мы поняли, что это была «Катюша». И о ней мы тоже не доложили, потому что боялись попасть под трибунал: снаряды упали на 4-й дивизион 5-го артиллерийского полка и уничтожили его.

Нам предстояло осуществить массированное наступление. Также вдоль Днестра, слева от нас, в направлении Тигины, занял позицию 3-й пехотный полк «Олт» [4]. Эти олтенцы были такие трусишки… Русские всегда прорывали фронт через их позиции, и нам всегда приходилось отправляться туда и отбрасывать русских назад. Олтенцы убегали, едва услышав, что русские атакуют. Мы слышали, как они восклицают: «aoleu muica!» [диалектное выражение, характерное для области Олтения [5], в переводе – «Ой, мама!»]. Сообщение «…Русские снова прорвали фронт на позиции 3-го пехотного полка “Олт”» к тому времени уже стало привычным.

В нашем взводе был солдат, которого звали Георгита Константин, он был из села Букешти, округ Текуци, из мобилизованных в 41-м году. Он болтал о том, как каждый раз, когда ему поручали отконвоировать русского пленного на командный пункт, он отводил его в ближайший лес и расстреливал. Помнится, он говорил, что примерно с 30 пленными так поступил. Когда началось мощное наступление русских [20 августа 1944 года], мы отошли на другие позиции и начали рыть индивидуальные окопы. А он не хотел копать. Зажег сигарету… И тут же открыли огонь русские минометы. Реактивный снаряд упал на край его окопа, и из-за того, что он вырыл его неглубоко, осколок прошил его под ключицей и вонзился прямо в сердце. Он умер в один миг.

Где-то около 15 августа русские начали молотить нас всеми видами своих артиллерийских орудий и авиацией. Нашу противовоздушную артиллерию советская артиллерия разбила вдребезги. Там была катастрофа. Такая стояла пыль, что ничего не было видно дальше, чем на 5 метров. Русские прорвали линию фронта, и мы отступили к окраине лесного массива. Около 60-миллиметрового миномета собрались я, капрал Танасица Ион из Аджуда и сержант Бузелан Никулаи из Барлада. Первым делом мы установили наш миномет в яме для 120-миллиметрового миномета, а через некоторое время решили сходить к берегу за минами, потому что расстреляли около 40 мин, и у нас осталось всего несколько. Я отправился к грузовикам с боеприпасами, чтобы принести несколько ящиков со снарядами. Когда отошел от грузовиков, услышал звук артиллерийских выстрелов и бросился вниз, в канаву.

Точно в том месте у берега, откуда я ушел, разорвался снаряд «Катюши» и всё уничтожил. Все люди там погибли, около 20 человек, и все лошади. Лошадь, разорванная пополам, лежала там, где должен был быть я, если бы задержался на несколько минут. Я бросился к нашему миномету, мы выпустили около 20 снарядов, и тут сержант Бузелан, он был справа от меня, прокричал, что русские идут, входят в лес, у которого мы находимся. Лес был уже окружен со стороны Тигины — русские двигались к юго-западу. Все мы оставались на милость Божью… Я побежал изо всех сил, и мне удалось спастись от окружения. Мне крупно повезло, что я пробежал через брешь в линии окружения. Большинство моих товарищей попали в плен. А я всё еще тащил в руках минометный ствол и два ящика с минами. И что мне теперь с ними было делать?.. На окраине леса полковник Стефанеску из 5-го артиллерийского полка кричал из разбитой машины: «Не бросайте меня, товарищи!» Но никто его не слушал… Если бы его машина не забарахлила, он-то ни за что бы не остановился, чтобы подобрать кого-то из нас.

От того места я и еще один парень по имени Георгита, родом из Гимбасани, округ Иаломита, проползли через бурьян около 500 метров. Потом пошли к противотанковому рву. Перебрались через него и заняли позицию на другой стороне, примерно в 50 метрах от этого рва. И там оставались до следующего дня. Там собралось около 100 человек, все, кто остались из 3 500, в том числе полковник Трестиореану, командир полка. Мы знать не знали, что русские ночью заняли тот противотанковый ров, всего в 50-ти метрах от нас, и утром они с радостью пошли на нас в атаку. При этом они кричали: «predai romanski!» [«Сдавайтесь, румыны!» на ломаном румынском]. Мы отстреливались, сколько могли, а потом побежали от них. Там я застрелил русского парня, прямо в горло ему попал. Это был светловолосый парень, лет 18-ти, не старше. Выбора у меня не было. Спаслись только те, кто бежал через поле. А тех, кто решил бежать по шоссе, расстреляли из пулеметов советские самолеты.

От того противотанкового рва русские отбросили нас назад в Румынию, к Фрумушице, а там нас подобрали несколько немецких бронетранспортеров и довезли до Комрата [6]. Мы заняли позиции в винограднике на западной окраине города. Там выкопали несколько траншей и прождали до следующего дня. А на следующий день перед нами на горе появились несколько советских танков и стали нас обстреливать. Когда они вошли в город, немцы уехали оттуда на своих бронетранспортерах, а мы отступили пешком. Наша группа была смешанная, из многих разных подразделений, перед этим два дня нам нечего было есть, кроме нескольких арбузов.

Мы вышли к реке Прут у села под названием Ион Георге Дука [7] там какие-то старики дали нам кое-какую еду. В Пруте было множество солдат, которые не могли перебраться на другую сторону, потому что не умели плавать. Переправиться смогли только три человека: я и еще два парня. Остальных, около 400 человек, русские взяли в плен. Мы пришли в село Карья, там все дома были покрыты камышом. Одна старая женщина дала нам поесть и сказала, что двое ее ребят в 11-м полку, который называется «Сирет», но она ничего о них не знает. Пока мы ели, прилетели русские бомбардировщики. Через десять минут село было в огне.

Мы пошли дальше через Ганешти, Кавадинешти, Сливну и Берешти. Когда дошли до Берешти, русские уже были на другой стороне железнодорожного тоннеля, совсем близко. Это было уже после 23 августа 1944 года [8], – кажется, 24-го, но мы все еще боялись. Мы даже не знали, встреч с какими войсками надо избегать. Пошли в Галац, а Галац бомбили немцы. Многие там погибли на железнодорожном вокзале. Пошли дальше по направлению к Брайле, и там, около Тишилешти, наконец, догнали свой полк. От группы саперов осталось всего 15 человек. Оттуда нас отправили в Трансильванию.

В Трансильвании мы были на отдыхе и реорганизации до 10 октября 1944 года, а потом опять отбыли на фронт. Всех, кто спасся от окружения, наградили медалью «За доблесть и верность». В порту Драганешти-Олт мы погрузились на грузовое судно. Прибыли в Апахиду. С русскими мы впервые встретились в Фауреи, но в контакт с ними вступать не стали. К тому времени русские уже привезли в наш полк комиссаров, которые то и дело говорили нашему командиру полка, что он должен делать. Из Апахиды мы пешком промаршировали на фронт. Немцев уже прогнали с румынской земли, но мы догнали их в Венгрии.

Первое серьезное столкновение с немцами было под Мегиашо, потом под Гегене, а потом они стали отступать.

Под Мегиашо был бой за высоту 222, у фермы. Мы были у подножия горы, ферма над нами, а немцы еще выше на горе, за фермой. Помню, как-то около 11:00 мы получали питание, и тут немцы обстреляли нас примерно 30-ю снарядами. Нам повезло, что мы находились в движении, а ни один из снарядов не разорвался. При поддержке советской артиллерии мы атаковали ферму и отогнали немцев. Советское командование всегда давало нам трудные задания. Немцы, когда отступали, обычно занимали позиции на высотах. Мы их и нагнали у села Шадалмас, на границе с Чехословакией. Это село мы заняли при поддержке советской артиллерии. У нас была батарея «Катюш». Когда она вела огонь, было такое впечатление, что идет дождь.

В ночь с 31 декабря на 1 января 1945 года в село прибыла группа пропаганды. Они обращались к войскам противника по-венгерски и по-немецки, говорили им, что война проиграна. Немцы ответили контратакой и отбросили нас к шоссе Мишкольц-Будапешт. А там был советский генерал с автоматом, он закричал на нас, чтобы мы вернулись назад: «Назат! Назат!»

Мы контратаковали, выгнали немцев из села и снова его заняли. Через неделю опять пошли в атаку, и нам удалось войти в Чехословакию. Перед самой атакой был ранен один мой товарищ, Ноур Илие, родом из Галаца, и я отнес его в медчасть. Потом вернулся, и нам удалось выгнать немцев из окрестностей села Криваны, где они занимали позиции на горе. Там мы оставались две недели.

Дорога на Криваны шла через тоннель, над ним был перекресток. Когда мы шли маршем по этой дороге, услышали гудение самолетных моторов. Появились четыре «Штуки» [9] и стали расстреливать нас из пулеметов. Я спрыгнул в ближайшую канаву. Самолеты сделали 3 или 4 захода и сбросили несколько бомб. Одна бомба упала на дорогу и убила 10 русских. Остальные бомбы упали на туннель и заживо похоронили рабочих, которые пытались привести его в порядок.

Мы атаковали немцев вместе с советской дивизией и отогнали их до села Детва. Они заняли замок Виглас, он перекрывал долину наподобие ворот. Стратегически это была для них очень хорошая позиция. Мост был разрушен, а дорога обстреливалась немецкими пулеметами. Там, около этого замка, снайпер убил двух сержантов (ночью, выстрелом в лоб) – Дарабана Василе из Тудора-Владимиреску, округ Галац, и Апреутесея Спиридона из Текуци – и тяжело ранил капрала Генриха Вальтера из Либлинга, округ Тимис. Снайпера поймал старший сержант Неделцу из Брайлы. Этому снайперу было всего 17 лет! Силами пехоты замок было не взять, поэтому русская авиация его разбомбила. Тому же старшему сержанту Неделцу удалось пробраться в развалины, где из 29 немцев 7 были еще живы.

Замок Виглас

Затем мы атаковали село Звол-Слатина, которое было за замком, и немцы отступили в Зволен [10]. Под Зволеном мы вели бои вместе с советскими частями. Они не позволили нам войти в город, и мы его обогнули. В Зволене были заводы по производству спирта, русские напились, и многие умерли, несколько сот человек, потому что баки со спиртом были отравлены немцами. Хорошо, что нас не послали в город, потому что мы могли помереть вместо них. Румынский солдат тоже выпить любил, не только русский. Потом мы продвинулись дальше по дороге в направлении Банска-Быстрицы. Столкнулись с немцами у Великой Луки, но здесь они не стали сильно сопротивляться и отступили.

Там мы встретили человека, который к нам подошел и сказал «Добрый день!» по-румынски. Мы удивились, что он говорит на нашем языке. До войны он некоторое время работал в Тимишоаре. Он нас спросил, что за армия воюет на стороне немцев, в зеленых беретах. Мы ответили, что это армия Хории Симы. [11] [Вероятно, это был слух, распространившийся в тот период среди румынских солдат; румынский полк СС, участвовавший в боях на Восточном фронте в 1945 году, с румынскими частями не встречался — прим. Габриэля Секея]. Потом он нам сказал, что в течение последних двух дней слышал звуки пальбы около противотанкового рва, за километр от того места, где мы с ним разговаривали. Мы пошли туда и увидели ров, полный мертвых тел, они были присыпаны землей, слоем сантиметров 10. Убитые люди были самые разные: цыгане, советские солдаты, и, как я понял, евреи.

Банска-Быстрица была оккупирована немцами. У въезда в город на стене высокого здания было написано черными буквами: «Англичане продали вас русским». Возможно, это написали легионеры Хории Симы. Мы заняли позиции на горе, над селом Малахов. «Катюша» отогнала немцев. Когда немцы отступили, мы пошли маршем по дороге на Тренчин [12]. И больше не встречали никакого сопротивления. За Тренчином, около города Пивин [13] произошел один из последних танковых боев [14]. Танков было много, примерно по 30-40 с каждой стороны. Следующей ночью мы услышали, что подписан документ о мире. После этого мы вошли в Брно и стали лагерем в лесу Нове-место. Там оставались около месяца.

Чехи, с которыми мы разговаривали, сказали, что русские считают нас военнопленными. Однажды к нам пришли два человека из дивизии «Тудор Владимиреску» [15]: лейтенант Имбре и старший сержант Патричи, они нам сказали, что Имбре — новый комиссар полка (заместитель командира по политической части). Еще они сказали, что сформирован отдел образования, культуры и пропаганды, и чтобы мы выбросили те медали, которые получили на Восточном фронте, иначе рискуем, что нас отправят в Сибирь. Этого я боялся, поэтому даже не написал в анкете, что служил на советской территории.

В Румынию мы возвращались пешком. Из Чехословакии вышли в июне 1945 года, 23 августа пришли в Клуж [16]. Как раз вовремя, чтобы принять участие в параде. Там произошел печальный случай. Только-только 11-я и 35-я пехотные дивизии вошли в Клуж, как мы получили приказ: «К оружию!» В городе была слышна пальба. Оказалось, по румынским войскам стреляли венгры. Погибли около 15 или 20 солдат.

В Клуже мы погрузились в поезд. До Текуци ехали две недели, потому что приоритет был у русских поездов.

Я остался в армии еще на год. Работал в мобилизационном бюро. Самое забавное, и в то же время печальное, было то, что при моем увольнении из армии мне пришлось оплатить стоимость нижнего белья, которое я потерял на фронте. Вот за что платит солдат румынской армии, который провел три года на фронте. За комплект нижнего белья!

Источник: http://www.worldwar2.ro/memorii/?article=107