Плохое питание, непосильный труд и жестокое обращение уничтожали личность и превращали людей в рабочую скотину. Без причины любого из нас могли отправить в газовую камеру. Много мы страдали и были свидетелями страшной жестокости фашистского режима. Тяжело было смотреть, когда на фабрику водили узников из...

Плохое питание, непосильный труд и жестокое обращение уничтожали личность и превращали людей в рабочую скотину. Без причины любого из нас могли отправить в газовую камеру. Много мы страдали и были свидетелями страшной жестокости фашистского режима. Тяжело было смотреть, когда на фабрику водили узников из...

Плохое питание, непосильный труд и жестокое обращение уничтожали личность и превращали людей в рабочую скотину. Без причины любого из нас могли отправить в газовую камеру. Много мы страдали и были свидетелями страшной жестокости фашистского режима. Тяжело было смотреть, когда на фабрику водили узников из...

Дикий ветер мечется во мраке, Пыль морозная острей ножа… В ожиданьи штыковой атаки Я лежу у стенки блиндажа. Ты не раз взгрустнешь, в разлуке плача, Ты все ждешь с полей войны бойца. Вот опять перед атакою горячей Перебрал всю жизнь я до конца.

Дикий ветер мечется во мраке, Пыль морозная острей ножа… В ожиданьи штыковой атаки Я лежу у стенки блиндажа. Ты не раз взгрустнешь, в разлуке плача, Ты все ждешь с полей войны бойца. Вот опять перед атакою горячей Перебрал всю жизнь я до конца.

Дикий ветер мечется во мраке, Пыль морозная острей ножа… В ожиданьи штыковой атаки Я лежу у стенки блиндажа. Ты не раз взгрустнешь, в разлуке плача, Ты все ждешь с полей войны бойца. Вот опять перед атакою горячей Перебрал всю жизнь я до конца.

Дикий ветер мечется во мраке, Пыль морозная острей ножа… В ожиданьи штыковой атаки Я лежу у стенки блиндажа. Ты не раз взгрустнешь, в разлуке плача, Ты все ждешь с полей войны бойца. Вот опять перед атакою горячей Перебрал всю жизнь я до конца.

Дикий ветер мечется во мраке, Пыль морозная острей ножа… В ожиданьи штыковой атаки Я лежу у стенки блиндажа. Ты не раз взгрустнешь, в разлуке плача, Ты все ждешь с полей войны бойца. Вот опять перед атакою горячей Перебрал всю жизнь я до конца.

Все повязки снимаем и меняем еще до мытья, уходит много материала, но другого выхода нет. Старый парикмахер больницы Аркадий Захарович Герциков в любом положении умудряется раненого не только побрить, но и подстричь, а, если не хватает рук, то и поднести раненого, и покормить. Дуся Артемьева тщательно проверяет раненых после ванны.

Все повязки снимаем и меняем еще до мытья, уходит много материала, но другого выхода нет. Старый парикмахер больницы Аркадий Захарович Герциков в любом положении умудряется раненого не только побрить, но и подстричь, а, если не хватает рук, то и поднести раненого, и покормить. Дуся Артемьева тщательно проверяет раненых после ванны.

Все повязки снимаем и меняем еще до мытья, уходит много материала, но другого выхода нет. Старый парикмахер больницы Аркадий Захарович Герциков в любом положении умудряется раненого не только побрить, но и подстричь, а, если не хватает рук, то и поднести раненого, и покормить. Дуся Артемьева тщательно проверяет раненых после ванны.

Все повязки снимаем и меняем еще до мытья, уходит много материала, но другого выхода нет. Старый парикмахер больницы Аркадий Захарович Герциков в любом положении умудряется раненого не только побрить, но и подстричь, а, если не хватает рук, то и поднести раненого, и покормить. Дуся Артемьева тщательно проверяет раненых после ванны.

Все повязки снимаем и меняем еще до мытья, уходит много материала, но другого выхода нет. Старый парикмахер больницы Аркадий Захарович Герциков в любом положении умудряется раненого не только побрить, но и подстричь, а, если не хватает рук, то и поднести раненого, и покормить. Дуся Артемьева тщательно проверяет раненых после ванны.

Во многих письмах, даже «треугольниках», скреплен­ных мякишем хлеба, пересылались вложения — крупные денежные купюры — по 30 или 50 рублей. Мы читали такие письма более внимательно и, если в них не было ссылки на пересылаемые деньги, изымали. За день таких бумажек набиралось много.

Во многих письмах, даже «треугольниках», скреплен­ных мякишем хлеба, пересылались вложения — крупные денежные купюры — по 30 или 50 рублей. Мы читали такие письма более внимательно и, если в них не было ссылки на пересылаемые деньги, изымали. За день таких бумажек набиралось много.

Во многих письмах, даже «треугольниках», скреплен­ных мякишем хлеба, пересылались вложения — крупные денежные купюры — по 30 или 50 рублей. Мы читали такие письма более внимательно и, если в них не было ссылки на пересылаемые деньги, изымали. За день таких бумажек набиралось много.

Во многих письмах, даже «треугольниках», скреплен­ных мякишем хлеба, пересылались вложения — крупные денежные купюры — по 30 или 50 рублей. Мы читали такие письма более внимательно и, если в них не было ссылки на пересылаемые деньги, изымали. За день таких бумажек набиралось много.

Во многих письмах, даже «треугольниках», скреплен­ных мякишем хлеба, пересылались вложения — крупные денежные купюры — по 30 или 50 рублей. Мы читали такие письма более внимательно и, если в них не было ссылки на пересылаемые деньги, изымали. За день таких бумажек набиралось много.

В самый последний день войны мне пришлось идти в разведку. Мы стояли на берегу горной реки Лаа, на границе между Австрией и Чехословакией. На другом берегу укрепились власовцы. В ночь с 7 на 8 мая они кричали нам: "Здорово, десантники! Скоро встретимся!", а под утро все стихло. Командир батальона приказал мне сплавать на ту сторону и посмотреть, есть ли там противник... Вода была очень...

В самый последний день войны мне пришлось идти в разведку. Мы стояли на берегу горной реки Лаа, на границе между Австрией и Чехословакией. На другом берегу укрепились власовцы. В ночь с 7 на 8 мая они кричали нам: "Здорово, десантники! Скоро встретимся!", а под утро все стихло. Командир батальона приказал мне сплавать на ту сторону и посмотреть, есть ли там противник... Вода была очень...