Спасибо, моя родная Земля, мой отчий дом, За все, что от жизни знаю, Что в сердце ношу своем.

Спасибо, моя родная Земля, мой отчий дом, За все, что от жизни знаю, Что в сердце ношу своем.

Спасибо, моя родная Земля, мой отчий дом, За все, что от жизни знаю, Что в сердце ношу своем.

Спасибо, моя родная Земля, мой отчий дом, За все, что от жизни знаю, Что в сердце ношу своем.

Спасибо, моя родная Земля, мой отчий дом, За все, что от жизни знаю, Что в сердце ношу своем.

И вот июнь 1941 года. В Ленинграде белые ночи, буйно распустившаяся зелень, аромат сирени. У студентов экзаменационная сессия. Ничто не предвещало беды. Сообщение по радио ошеломило, но я не заметила паники. Радио замолчало, только стучал метроном, часто прерываемый предупреждениями: «Воздушная тревога!»

И вот июнь 1941 года. В Ленинграде белые ночи, буйно распустившаяся зелень, аромат сирени. У студентов экзаменационная сессия. Ничто не предвещало беды. Сообщение по радио ошеломило, но я не заметила паники. Радио замолчало, только стучал метроном, часто прерываемый предупреждениями: «Воздушная тревога!»

И вот июнь 1941 года. В Ленинграде белые ночи, буйно распустившаяся зелень, аромат сирени. У студентов экзаменационная сессия. Ничто не предвещало беды. Сообщение по радио ошеломило, но я не заметила паники. Радио замолчало, только стучал метроном, часто прерываемый предупреждениями: «Воздушная тревога!»

И вот июнь 1941 года. В Ленинграде белые ночи, буйно распустившаяся зелень, аромат сирени. У студентов экзаменационная сессия. Ничто не предвещало беды. Сообщение по радио ошеломило, но я не заметила паники. Радио замолчало, только стучал метроном, часто прерываемый предупреждениями: «Воздушная тревога!»

И вот июнь 1941 года. В Ленинграде белые ночи, буйно распустившаяся зелень, аромат сирени. У студентов экзаменационная сессия. Ничто не предвещало беды. Сообщение по радио ошеломило, но я не заметила паники. Радио замолчало, только стучал метроном, часто прерываемый предупреждениями: «Воздушная тревога!»

Для того чтобы прокормить себя, интердомовцы работали в подсобном хозяйстве в Семеновском, что располагалось за 10 километров от города. Ходили туда ежедневно пешком. Впере­ди, как всегда, шел Тимофей Захарович. Вместе с ребятами он копал землю и носил навоз. То, что у него было больное сердце, он скрывал всячески.

Для того чтобы прокормить себя, интердомовцы работали в подсобном хозяйстве в Семеновском, что располагалось за 10 километров от города. Ходили туда ежедневно пешком. Впере­ди, как всегда, шел Тимофей Захарович. Вместе с ребятами он копал землю и носил навоз. То, что у него было больное сердце, он скрывал всячески.

Для того чтобы прокормить себя, интердомовцы работали в подсобном хозяйстве в Семеновском, что располагалось за 10 километров от города. Ходили туда ежедневно пешком. Впере­ди, как всегда, шел Тимофей Захарович. Вместе с ребятами он копал землю и носил навоз. То, что у него было больное сердце, он скрывал всячески.

Для того чтобы прокормить себя, интердомовцы работали в подсобном хозяйстве в Семеновском, что располагалось за 10 километров от города. Ходили туда ежедневно пешком. Впере­ди, как всегда, шел Тимофей Захарович. Вместе с ребятами он копал землю и носил навоз. То, что у него было больное сердце, он скрывал всячески.

Для того чтобы прокормить себя, интердомовцы работали в подсобном хозяйстве в Семеновском, что располагалось за 10 километров от города. Ходили туда ежедневно пешком. Впере­ди, как всегда, шел Тимофей Захарович. Вместе с ребятами он копал землю и носил навоз. То, что у него было больное сердце, он скрывал всячески.

Когда немцы только пришли они схватили моего крестного, двоюродного брата моего отца. Он был очень красивый, высокий темноволосый и темноглазый. Немцы увели его и еще одного мужчину куда-то в лес. Тот, второй, остался жив. Он рассказал, что немцы велели им бежать в разные стороны, а сами начали стрелять, но не попали в него. А в крестного попали.

Когда немцы только пришли они схватили моего крестного, двоюродного брата моего отца. Он был очень красивый, высокий темноволосый и темноглазый. Немцы увели его и еще одного мужчину куда-то в лес. Тот, второй, остался жив. Он рассказал, что немцы велели им бежать в разные стороны, а сами начали стрелять, но не попали в него. А в крестного попали.

Когда немцы только пришли они схватили моего крестного, двоюродного брата моего отца. Он был очень красивый, высокий темноволосый и темноглазый. Немцы увели его и еще одного мужчину куда-то в лес. Тот, второй, остался жив. Он рассказал, что немцы велели им бежать в разные стороны, а сами начали стрелять, но не попали в него. А в крестного попали.

Когда немцы только пришли они схватили моего крестного, двоюродного брата моего отца. Он был очень красивый, высокий темноволосый и темноглазый. Немцы увели его и еще одного мужчину куда-то в лес. Тот, второй, остался жив. Он рассказал, что немцы велели им бежать в разные стороны, а сами начали стрелять, но не попали в него. А в крестного попали.

Когда немцы только пришли они схватили моего крестного, двоюродного брата моего отца. Он был очень красивый, высокий темноволосый и темноглазый. Немцы увели его и еще одного мужчину куда-то в лес. Тот, второй, остался жив. Он рассказал, что немцы велели им бежать в разные стороны, а сами начали стрелять, но не попали в него. А в крестного попали.