После Первой мировой, авторы новой большой войны, рассуждали просто и прагматично - нужна её репетиция. Необходимо опробовать на подопытных народах стратегию, тактику, военную технику и оружие будущих сражений. И желательно это сделать тихо, не привлекая излишнего внимания. Выбор пал на Парагвай и Боливию.

После Первой мировой, авторы новой большой войны, рассуждали просто и прагматично - нужна её репетиция. Необходимо опробовать на подопытных народах стратегию, тактику, военную технику и оружие будущих сражений. И желательно это сделать тихо, не привлекая излишнего внимания. Выбор пал на Парагвай и Боливию.

После Первой мировой, авторы новой большой войны, рассуждали просто и прагматично - нужна её репетиция. Необходимо опробовать на подопытных народах стратегию, тактику, военную технику и оружие будущих сражений. И желательно это сделать тихо, не привлекая излишнего внимания. Выбор пал на Парагвай и Боливию.

Я стою в толпе, вижу, как тащат к виселице маму. Она избита и стала седой. Может, и раньше она поседела, но мне показалось, что именно тогда — с 8 на 9 июля 1944 года. На мой день рождения. Комендант решил устроить публичную казнь. И я думаю, это и произошло б, если бы не одна женщина, такая же узница, как и все мы. Она не побоялась, подошла к...

Я стою в толпе, вижу, как тащат к виселице маму. Она избита и стала седой. Может, и раньше она поседела, но мне показалось, что именно тогда — с 8 на 9 июля 1944 года. На мой день рождения. Комендант решил устроить публичную казнь. И я думаю, это и произошло б, если бы не одна женщина, такая же узница, как и все мы. Она не побоялась, подошла к...

Я стою в толпе, вижу, как тащат к виселице маму. Она избита и стала седой. Может, и раньше она поседела, но мне показалось, что именно тогда — с 8 на 9 июля 1944 года. На мой день рождения. Комендант решил устроить публичную казнь. И я думаю, это и произошло б, если бы не одна женщина, такая же узница, как и все мы. Она не побоялась, подошла к...

Я стою в толпе, вижу, как тащат к виселице маму. Она избита и стала седой. Может, и раньше она поседела, но мне показалось, что именно тогда — с 8 на 9 июля 1944 года. На мой день рождения. Комендант решил устроить публичную казнь. И я думаю, это и произошло б, если бы не одна женщина, такая же узница, как и все мы. Она не побоялась, подошла к...

Дают задание: идти посмотреть, кого сегодня будут вешать. Идешь по улице, видишь: уже готовят веревку. Плакать нельзя, задержаться лишнюю секунду нельзя, потому что везде шпики. И сколько надо было, нехорошее тут слово - мужества, сколько надо сил душевных, чтобы молчать. Без слез пройти мимо.

Дают задание: идти посмотреть, кого сегодня будут вешать. Идешь по улице, видишь: уже готовят веревку. Плакать нельзя, задержаться лишнюю секунду нельзя, потому что везде шпики. И сколько надо было, нехорошее тут слово - мужества, сколько надо сил душевных, чтобы молчать. Без слез пройти мимо.

Дают задание: идти посмотреть, кого сегодня будут вешать. Идешь по улице, видишь: уже готовят веревку. Плакать нельзя, задержаться лишнюю секунду нельзя, потому что везде шпики. И сколько надо было, нехорошее тут слово - мужества, сколько надо сил душевных, чтобы молчать. Без слез пройти мимо.

Как сейчас, передо мной тот но­ябрьский вечер, когда наш военфельдшер, всегда улыбчивый и спокойный Владимир Куценко мечтал о рыбалке в родном Днепропетровске. Через несколько дней шестерка «юнкерсов» атаковала наши огне­вые позиции, и он был убит из пулемета пикирующего самоле­та. Пули изрешетили ему спину. Вот так, не довелось Владимиру больше порыбачить на Днепре...

Как сейчас, передо мной тот но­ябрьский вечер, когда наш военфельдшер, всегда улыбчивый и спокойный Владимир Куценко мечтал о рыбалке в родном Днепропетровске. Через несколько дней шестерка «юнкерсов» атаковала наши огне­вые позиции, и он был убит из пулемета пикирующего самоле­та. Пули изрешетили ему спину. Вот так, не довелось Владимиру больше порыбачить на Днепре...

Как сейчас, передо мной тот но­ябрьский вечер, когда наш военфельдшер, всегда улыбчивый и спокойный Владимир Куценко мечтал о рыбалке в родном Днепропетровске. Через несколько дней шестерка «юнкерсов» атаковала наши огне­вые позиции, и он был убит из пулемета пикирующего самоле­та. Пули изрешетили ему спину. Вот так, не довелось Владимиру больше порыбачить на Днепре...

Как сейчас, передо мной тот но­ябрьский вечер, когда наш военфельдшер, всегда улыбчивый и спокойный Владимир Куценко мечтал о рыбалке в родном Днепропетровске. Через несколько дней шестерка «юнкерсов» атаковала наши огне­вые позиции, и он был убит из пулемета пикирующего самоле­та. Пули изрешетили ему спину. Вот так, не довелось Владимиру больше порыбачить на Днепре...

Опыты в блоке 46 концентрационного лагеря Бухенвальд проводились следующим образом: группе жертв сначала дела­лись прививки сыпнотифозной вакцины, а затем их заражали вирусом сыпного тифа. Чтобы отчетливо выявить действенность вакцины, другую группу заключенных заражали только возбудителем сыпного тифа без предварительной прививки.

Опыты в блоке 46 концентрационного лагеря Бухенвальд проводились следующим образом: группе жертв сначала дела­лись прививки сыпнотифозной вакцины, а затем их заражали вирусом сыпного тифа. Чтобы отчетливо выявить действенность вакцины, другую группу заключенных заражали только возбудителем сыпного тифа без предварительной прививки.

Опыты в блоке 46 концентрационного лагеря Бухенвальд проводились следующим образом: группе жертв сначала дела­лись прививки сыпнотифозной вакцины, а затем их заражали вирусом сыпного тифа. Чтобы отчетливо выявить действенность вакцины, другую группу заключенных заражали только возбудителем сыпного тифа без предварительной прививки.

Когда после тоскливой, обшарпанной станции Рогавка из неуютного, из­рытого карьерами торфяного поселка попадаешь в эту маленькую деревеньку с двумя рядами шелестящих тополей вдоль единственной улицы, наполняешь­ся тихой радостью: есть же на свете такие мирные, греющие сердце уголки. И только случай, занесший меня сюда в очередную годовщину далекой вой­ны, позволил узнать о трагедии, разыгравшейся...

Когда после тоскливой, обшарпанной станции Рогавка из неуютного, из­рытого карьерами торфяного поселка попадаешь в эту маленькую деревеньку с двумя рядами шелестящих тополей вдоль единственной улицы, наполняешь­ся тихой радостью: есть же на свете такие мирные, греющие сердце уголки. И только случай, занесший меня сюда в очередную годовщину далекой вой­ны, позволил узнать о трагедии, разыгравшейся...

Когда после тоскливой, обшарпанной станции Рогавка из неуютного, из­рытого карьерами торфяного поселка попадаешь в эту маленькую деревеньку с двумя рядами шелестящих тополей вдоль единственной улицы, наполняешь­ся тихой радостью: есть же на свете такие мирные, греющие сердце уголки. И только случай, занесший меня сюда в очередную годовщину далекой вой­ны, позволил узнать о трагедии, разыгравшейся...