Обязуюсь не разглашать тайну

Владимир Зельдин

Владимир Зельдин родился 10 февраля 1915 года в творческой семье. Отец, Михаил Евгеньевич, окончил Московскую консерваторию по классу тромбона и дирижерский факультет. Мама, Нина Николаевна работала учителем. Хотя Владимир и родился в Козлове, (ныне — г. Мичуринск, Тамбовская область, Россия) но большая часть его детства прошла в Твери. С этим городом связаны его самые лучшие воспоминания.

В их семье царила атмосфера музыки, искусства, любви к литературе. В 1924 году их семья переехала в Москву. Долгое время Зельдин мечтал о балете, в 12 лет пытался поступить в Хореографическое училище Большого театра на отделение характерных танцев, но отец помешал осуществлению этой мечты, так как видел в сыне музыканта. А в 14 лет окончилось счастливое детство Владимира — умер отец. Спустя три года мальчик потерял и мать. Оставшись без родителей, Владимир, закончил школу.  Все шло к тому, что по окончании школы Владимир должен был стать военным. Большинство его одноклассников поступили в военные училища. Владимир решил пойти в мореходку, его привлекала офицерская форма, романтика походов. Но на его пути встала медкомиссия. Из-за недостатка зрения этот путь оказался для юноши закрытым. В начале 1930-х годов производственно-театральные мастерские при Театре МГСПС (который в 1938 году стал основой Театра имени Моссовета) набирали актёрский курс. Владимир Зельдин пошёл туда сдавать экзамены, был принят. Стал актёром.

Вспоминая свою юность, проходившую в самые страш­ные для нашей страны, 30-е годы, я теперь понимаю, что был удивительно наивен, многого не знал, на многое не обращал внимания, пропускал мимо ушей, не очень трезво оценивал ситуацию. Я еще учился в студии, когда из театра стали пропадать люди. Ну просто пропадали: сегодня есть, а завтра нету. Это видели и замечали все вокруг. Но об этом не говорили. Говорить было не принято. Действительно, сажали людей даже за анекдоты. Действительно, были и «стукачи» в театре. Мы даже точно знали, кто эти люди. Вот так вдруг, например, пропал, был арестован в Театре Армии актер Борис Нечаев, человек, абсолютно далекий от политики, игравший в нашем спектакле (какая ирония судьбы!) полководца Суворова. Так же исчез и другой актер, Борис Александров, сыграв­ший в спектакле «Укрощение строптивой» Транио. Но я, должно быть именно по своей наивности, по неумению проанализировать ситуацию и испугаться, ничего не бо­ялся. Просто не чувствовал никакого страха.

И 1947 году, когда И. Пырьев снимал «Сказание о земле Сибирской» (а снимали мы в Праге), за нами всегда ходи­ли «товарищи в штатском». Но мы не обращали на это внимания. И раскрепощены были, и свободны, и ухаживали за чешками, и пиво пили. Помню, мы с Володей Дружниковым, уже закончив сниматься, попросили Пы­рьева оставить нас еще на недельку в Праге. И он оставил. Но это были уже не самые страшные годы.

Я был на третьем курсе Мастерских, это 1933—1934 го­ды, когда меня вдруг вызвали на Лубянку. Елейный голос позвонил по телефону и предложил прийти на площадь Дзержинского. Заверил, что пропуск мне будет оставлен. Я, естественно, понимал, что отказаться нельзя, но голос приглашал таким доброжелательным тоном, что страха испытать я опять не успел. А суть этой истории заключа­лась в том, что кто-то на меня «настучал», сказал, что «у Зельдина есть оружие». Глупость это была несусветная. Но меня вызвали на Лубянку «проверить сигнал». Любо­пытная получилась встреча. Как в плохом кино про раз­ведчиков.

Я вошел в подъезд. Не с площади Дзержинского, а с бо­ковой улицы. Там до сих пор, по-моему, есть несколько непарадных глухих подъездов без вывески. Прошел кори­дором, по дорогому ковру, мимо мрачных, будто никогда не открывавшихся дверей. Вошел в пустую комнату с за­решеченным окном. Там сидит женщина, которая вы­писывает пропуска, а перед входом стоит часовой. Полу­чив пропуск, я отправился дальше уже в сопровождении офицера.

Следователь огорошил меня первым же вопросом. Грубо и грозно почти заорал: «А ну оружие на стол!» Я испытал полное недоумение. Я даже не понял сначала, о чем речь. Дальше — больше. Сначала он угрожал мне «испортить биографию», потом завел бесконечный и бесполезный разговор о том, что «мы все знаем» и «все равно лучше признаться», «выложить всю правду», иначе «они» поедут с обыском ко мне домой. Я по-прежнему недоумевал. Вроде бы задним умом понимал, что могу домой во­обще не вернуться, но соображал как-то туго. На самом деле больше всего меня интересовал вопрос: кто насочинял обо мне небылицы?

Когда, где, кому я дал повод на меня «настучать»? (Хотя  разве для этого нужен был повод? Чаще такие вещи сочинялись совсем без повода и объяснялись совсем не «патриотическими чувствами», а куда более меркантильным интересом.) Мысли мелькали в голове, как кадры кино­пленки. Только «фильм» крутился не вперед, а назад. По­том я вспомнил!

Летом, когда в студии начались каникулы, я поехал в совхоз. Тогда это практиковалось — приглашали летом студентов «налаживать самодеятельность» — вести драм­кружок, рассказывать о театре, о том, как пользуются гри­мом, например. Такой сельский театральный ликбез. Зачем это надо было совхозным жителям, понятия не имею. Но меня «подбил» на это приятель, у которого отец был, кажется, каким-то большим партработником. Может быть, даже он нас туда и устроил. И мы поехали. В одном из раз­говоров, которые мы, мальчишки, вели тем летом, я и об­молвился об оружии. Сказал, что хорошо бы заиметь ка­кой-нибудь пистолет, чтобы обезопасить себя от уличных хулиганов. Время неспокойное. Сослагательное наклоне­ние из фразы исчезло. А родилась версия, будто Зельдин дома хранит оружие.

Все это я и пересказал следователю. Мой рассказ, как я понял, произвел на него впечатление. Видимо, у меня было такое растерянное лицо и выглядел я так наивно, что он, наверное, понял: я не вру. «Посиди в коридоре и подумай», — сказал он мне голосом учителя средней школы, но вскоре позвал обратно и дал мне подписать показания, что такого-то числа я был на допросе, расска­зал то-то и то-то и обязуюсь не разглашать эту тайну.

Я даже сестре не рассказал о том, где был. После этого случая все-таки старался держать язык за зубами. Но то, что напрасных, невинных жертв в 30-е годы было множе­ство, понял гораздо позже.

Источник: Зельдин В.М. Моя профессия Дон Кихот. М.:АСТ-ПРЕСС КНИГА. 2005. с. 84-87. Тираж 3000 экз.