О чем вспомнил старший лейтенант. Сибиряки

Уходят в глубь истории тяжелые годы начального периода Великой Отечественной войны. Вместе с тем прошлое стучится в сердца нашего поколения и взывает к памяти о людях, погибших на фронтах в годы прошлой войны.

Добровольные поисковые группы, главным образом из молодежи, ведут раскопки и находят реликвии Великой Отечественной войны. Находят останки бойцов и даже целые захоронения.

Так, в газете «Вечерняя Москва» от 25 декабря 1996 года была напечатана статья — «Мы запомним суровую осень».

В этой статье было сказано, что 6 декабря 1996 года на военно-мемориальном кладбище защитников Отечества «Снегири» захоронены останки 50 защитников столицы, погибших осенью 1941 года, 20 из них найдены у дороги на деревню Семлево Смоленской области, а 30 — у деревни Летино (пос. Снегири) Истринского района Московской области.

В первом случае были определены воинские звания восьми погибших: генерал-майор, два капитана, старший лейтенант, воентехник первого ранга, лейтенант, два красноармейца. В дальнейшем были установлены некоторые фамилии погибших воинов. Это: воентехник первого ранга В.Ф. Жучилин и красноармейцы М.Ф. Демин и Платонов. Все они воевали в дивизиях 24-й армии и до последнего времени считались пропавшими без вести.

Что же касается останков генерал-майора, то с помощью Центральной судебно-медицинской лаборатории МО установлено, что речь идет о генерал-майоре Константине Ракутине, командующем 24-й армией, считавшемся погибшим в октябре 1941 года. Но места гибели и захоронения никто не мог назвать. Таким образом, была восстановлена справедливость о человеке, отдавшем свою жизнь за свободу и независимость нашей Родины.

Но что нам известно о 24-й армии?

Из энциклопедии «Великая Отечественная война» (1941—1945) об этой армии я подчеркнул весьма скудную информацию.

В июне 1941 года, т.е. с начала войны, в Сибирском Военном Округе была сформирована 24-я армия. Армией с июня по июль 1941 года командовал генерал-лейтенант С.А. Калинин (начальник штаба генерал-майор Глинский П.Е.), с июля по октябрь — генерал-майор К. И. Ракутин.

В октябре в ходе Вяземской операции войска армии были окружены противником. К 20 октября управление армии было расформировано, а вышедшие из окружения войска переданы для доукомплектования соединениям Западного фронта. Вот и все.

Прочитав сообщение «Вечерней Москвы», захотелось поближе познакомиться с моими земляками, с людьми, которые в те далекие годы в большой степени определяли не только мою судьбу, но судьбы многих тысяч людей.

Дело еще в том, что 24-я армия, конкретно 166-я стрелковая дивизия, занимала особое место в моей жизни. Поэтому свою обязанность я видел в том, чтобы разобраться в событиях, происшедших под Смоленском и Вязьмой в октябре 1941 года.

И, наконец, я не могу и не хочу остаться равнодушным к тому героическому прошлому тех лет, участником которых мне посчастливилось быть.

После мучительных раздумий, переживаний и сомнений я начал работать над воспоминаниями.

СИБИРЯКИ

Сибирь — это необъятный, сказочно богатый и романтический край, это родина свободолюбивых, очень и очень непростых, сноровистых в труде и бою людей. В единоборстве с суровой природой, в ратных испытаниях веками складывался и закалялся характер сибиряка.

На территории этого громадного края, вот уже полвека существовал Сибирский военный округ. Если взглянуть на географическую карту, то территорию Военного округа сразу и глазом не окинешь. Она простирается от Уральских гор до Среднесибирского плоскогорья, от границ Монголии до северных тундр. Всегда в грозную для отчизны пору округ оказывался в центре событий.

В годы Великой Отечественной войны территория СибВО не являлась ареной боев. Но этот «тыловой округ» тоже воевал. И еще как! В июне 1941 года первые эшелоны дивизий округа ушли на фронт. В период тяжелых испытаний имя «сибиряк» стало символом патриотизма, храбрости, упорства, выносливости.

Одним из старейших соединений Сибирского Военного округа была 166-я стрелковая дивизия, которая дислоцировалась в городе Томске. Именно в ней после окончания в 1939 году Ленинградского военного училища им. А.А. Жданова началась моя военная служба.

Дело в том, что я родился в Томске. Там жили мои родители, моя сестра. Там я учился и из этого города уехал поступать в училище.

Я очень люблю Томск.

Город расположен на юго-восточной и юго-западной равнинах, что на правом берегу реки Томь, в 60 километрах от ее впадения в реку Обь. Река Ушайка разделяет город на два района.

Город окружен небольшими массивами кедровых, пихтовых, сосновых и березовых парковых лесов, быстро растущих летом лугов — «еланей».

Томск— это крупнейший промышленный, научный и культурный центр Западной Сибири.

Когда началась война, город укомплектовал и отправил на фронт 166-ю, 284-ю стрелковые дивизии, а также другие соединения и части. Сотни командиров подготовили и отправили на фронт Томское артиллерийское училище и Училище связи. В Томском госпитале «отремонтировали» и вернули фронту не одну тысячу воинов, раненных в боях за Родину.

Жизнь города Томска, как в зеркале — подчас и в кривом, — отражалась в жизни жителей нашего двора по Пролетарской улице. Многие все еще по-старому называли ее тогда — Дворянской.

У нас во дворе было три жилых дома и громадный склад, принадлежащий знаменитому СиБЛагу НКВД. В складе хранилось зерно для снабжения «клиентов» НКВД.

Удивительно различные люди, семьи населяли эти дома.

Рядом с нами жила, например, семья капитана, который служил в Томском артиллерийском училище. Я дружил с сыном капитана, часто бывал у них, много говорил с самим хозяином квартиры. Он очень подробно, интересно, с большой любовью рассказывал об армии, ее жизни, учебе. Думаю, что эти рассказы во многом предопределили мою дальнейшую судьбу.

В соседнем доме жил зубной врач. У него было четыре сына, с одним из них у меня были хорошие отношения. У врача была очень хорошая библиотека, которой я мог пользоваться. Надо сказать, что за эти годы жизни в Томске прочитал я художественной литературы гораздо больше, чем за всю оставшуюся мою жизнь. Помню, как ночами «проглатывал» книги Дюма, Ж. Верна, В. Скотта, Майн Рида и других, так дорогих мальчишескому сердцу, авторов. Авторы этих книг тоже, как и капитан из ТАУ, оказали большое влияние на мою дальнейшую жизнь.

В одном из домов жил известный в Сибири баянист — Иван Иванович Маланин. Он и его супруга от рождения были слепые. Сколько же радости дарил Иван Иванович людям, когда открывал окна своей квартиры (даже зимой) и по двору разносились чудесные звуки его баяна.

Очень интересный человек жил в соседнем доме. Он имел какое-то отношение к торговле и его иногда арестовывали, но быстро отпускали. После очередной отсидки торговец прямо посреди двора устраивал «Пресс-конференцию». Он с восторгом говорил, что там (в НКВД) «усе досконально о нас известно».

Над нашей квартирой жила семья оперного артиста. По-моему, его фамилия была Коломиец. В Томске было два театра — драматический имени Луначарского и другой театр, который не имел своей постоянной труппы. Вот года два в этом театре выступала приезжая, очень сильная оперная труппа.

Мы — это мама, моя сестра и я — часто ходили в оперу, практически не пропуская ни одной из постановок. Там же мне посчастливилось послушать «Евгения Онегина», «Пиковую даму», «Снегурочку», «Риголетто» и другие оперы. Моя мама подробно, очень интересно, доходчиво рассказывала нам с сестрой о содержании оперы, о музыке. Пожалуй, никогда не удалось мне послушать и понять столько чудесных опер, как тогда в Томске.

Не могу не сказать и о том мальчишке, который родился в 1932 году и какой-то период жил в нашем дворе. Мальчик вырос, учился и в дальнейшем стал известным космонавтом. Я знал его маму, так как моя сестра училась с ней в одной школе и дружила с ней.

В одном из домов нашего двора был притон, а иначе — «воровская малина». Об этом хорошо знали все жители двора, знали и в милиции. Время от времени милиция наведывалась к нам во двор, кого-то уводили, участковый вел душещипательные воспитательные беседы, но все оставалась по-старому.

Слепком, копией взрослой части населения каждого двора и дома было молодое поколение — мальчишки и девчонки.

Увлечением томских мальчишек были лыжи. Зимой ходили на большие расстояния через реку Томь до дачного поселка Городок, до станции Тайга, поселка Басандайка и другие пункты. Ходили самостоятельно, по собственной воле, без понукания и давления кого-либо. Но самым главным в жизни каждого томича-мальчишки — это был спуск с высокого берега реки Ушайка, в самом городе. Между Каменным мостом и Аптекарским мостом существовала головокружительная трасса — «Обруб» — почти по отвесной горе. Мечтой каждого мальчишки, пожалуй, долгом каждого — было благополучно спуститься с «Обруба». Было страшно, но каждый считал, что именно он должен это сделать.

Помню, как я падал, ломал лыжи, набивал синяки, но все же «Обруб» покорил.

Летом было другое увлечение — река Томь с ее протоками, где тоже шло непрерывное соревнование. Нужно было переплыть протоку. Это было делом чести.

Оглядываясь на прожитое, мне кажется, что в самом образе жизни жителей Томска, их упорстве, взаимной поддержке у молодежи сибирских городов и сел как-то незаметно вырабатывался определенный характер. Я уверен, что именно этим характером отличались сибирские войска во всех прошлых битвах, сражениях и войнах за нашу родину.

Давно ушло в прошлое, когда в Томске сообща выяснялись отношения, когда шли стенкой на стенку, улица на улицу. В тридцатых годах этого уже не было. Но деление на «наших» и «не наших» — осталось. Вот странно: учились в одной школе, ездили в одни и те же пионерские лагеря, но все же такое деление было. На улице нет-нет, да и вспыхивал клич «наших бьют» с последующими действиями и выяснением отношений сторон.

Школа наша была большая, с хорошо оснащенными кабинетами. Возглавляла школу Лия Матвеевна Нагнибеда. Это была рослая, очень волевая женщина. Побаивались ее не только мы, учащиеся, но и даже залетная шпана соседних районов. Часто в школе устраивались вечера. Народу набивалось много. Порядок мы устанавливали сами, своими силами. Но бывало так, что по каким-то причинам обстановка в школе все же вдруг накалялась и вот-вот должна была вспыхнуть драка. Тогда в актовом зале появлялась Лия Матвеевна. По школе сразу разносилось: «Атас! Лия! Шухер!», — и как по мановению волшебной палочки накал страстей спадал.

Сам не знаю почему, но школа, учеба в ней оставили в моей памяти какой-то горький осадок. Видимо, это объяснялось прежде всего состоянием моего здоровья — что-то плохо было у меня с легкими.

С трудом закончив восемь классов, я твердо заявил дома родителям, что в школу больше не пойду. В 1934 году поступил в Томский железнодорожный техникум. Почему именно в этот техникум, а в не другой — ответить не смогу. Наверно, просто он был расположен недалеко от нашего дома.

Учились здесь в основном дети железнодорожников. Многие из них были знакомы еще до учебы. Поэтому обстановка среди студентов была весьма доброжелательная и никак не походила на школьную. Я довольно быстро вошел — как равный среди равных — в коллектив учебной группы.

Занятия в техникуме проходили весьма интересно и поучительно. Особенно вспоминается производственная практика, которая проходила на электростанции Томск-1 (первый курс) и на Урале, в городе Баранча (второй курс).

Вместе с тем, надо сказать откровенно, особого интереса учеба в техникуме у меня не вызывала. Чем это объяснить — сказать не могу, хотя учился я тогда гораздо лучше, чем в школе.

Вместе с тем, именно здесь, учась в деловой среде, среди взрослых людей, я почувствовал, что мое детство навсегда от меня ушло. Детство — тяжелое, полное обид и унижений, но все же, пожалуй, самое беззаботное в жизни человека.

Наступал новый этап моей жизни. При этом сложность заключалась в том, что врачи настоятельно рекомендовали дать организму немного укрепиться.

В 1936 году семья наша переехала в Новосибирск, и сразу же нужно было решать, что же мне делать дальше? «Укреплять» свой организм, то есть ничего не делать, непрерывно отдыхать, — я не мог. Поэтому подал заявление на курсы подготовки в вуз при Новосибирском плановом институте.

Летом 1936 года начались занятия. Их вели преподаватели Планового института. Состав преподавателей был очень сильным. Программа, рассчитанная на один год обучения, охватывала десять классов средней школы. Нужно сказать, что за те месяцы учебы на курсах я получил неизмеримо больше знаний, чем за все годы обучения в школе. Занятия проходили очень интересно, вместе с тем — интенсивно. Вспоминая учебу на курсах, думаю, что тогда впервые понял, какие это интересные предметы — алгебра, геометрия, как много увлекательного в опытах на уроках химии, физики. С удовольствием ждал занятий, спешил на них. Результат был налицо — впервые в жизни я начал хорошо учиться.

В 1937 году был принят в комсомол.

Время стремительно шло вперед. На курсах приближался выпуск. Совершенно неожиданно меня пригласили в горком комсомола. В горкоме довели до сведения, что ВЛКСМ объявил призыв молодежи в военные училища. Меня спросили: а как я думаю о профессии «Защитник отечества»?

Следовательно, нужно было решать очень серьезную проблему — как жить дальше?

У нас в семье при решении этого вопроса мнения разделились. Мама и сестра категорически настаивали на учебе в вузе. Отец, впервые в жизни, отказался дать какой-либо совет. Он сказал: «Решай сам. Ты уже большой».

Как всегда, решающее слово сказала Маруся Котова. На правах хорошего друга, помню, она заявила: «Серега! Военная форма тебе пойдет». И судьба моя была решена.

Поэтому 8 июля 1937 года я написал рапорт (впервые в жизни — рапорт, а не заявление) и перешагнул порог райвоенкомата. В рапорте я дал согласие о поступление на учебу в Ленинградское военное училище им. А.А. Жданова.

С того времени прошло более полувека. Но я никогда не жалел о том шаге, сделанном мною. И если бы вдруг судьба возвратила меня назад, в тот июльский день 1937 года, я опять и опять сделал бы этот шаг.

В середине августа 1937 года человек десять ребят, отобранных военкоматом, выехали в Ленинград.

Ленинград встретил нас дождем!

Надо сказать, что город произвел на меня какое-то странное впечатление. Громады удивительно красивых домов, прямые улицы, какой-то размеренный, спокойный образ жизни — все это выгодно отличало город от других городов, в которых я бывал раньше, в том числе от Москвы и Новосибирска.

Это первое впечатление сохранилось на все последующие годы общения с этим чудесным городом.

Нужно помнить, что моя военная служба началась в 1937 году. А это был год страшных репрессий, захлестнувших страну. Не было и исключением и наше училище.

Однако жизнь шла своим чередом. Мы были молоды и искренне верили тому, что все делается правильно, все к лучшему.

Очень интересно, как я в то время оценивал свою жизнь. Лет десять тому назад случайно ко мне вернулась часть писем, которые я писал домой в Новосибирск. Отец эти письма сохранил. Но самих родителей тогда уже в живых не было. Так вот, в одном из этих писем, отправленных мною еще в ноябре 1937 года, я написал: «Дорогие мои. Живу я нормально. У меня все хорошо. Папа! Видимо, я нашел то, что хотел, о чем мечтал. Пришел к тому, к чему стремился».

Всегда я был уверен, что самое сложное для человека при вхождении в военную жизнь состоит в правильном восприятии дисциплины. Необходимо сказать, что, по-моему, у многих людей этот процесс происходит болезненно. А у некоторых — просто трагически. Но, как ни странно, лично я принял военную дисциплину как что-то обычное, само собой разумеющееся и необходимое для меня. Как мне кажется, во многом этому способствовала та атмосфера, те взаимоотношения, которые были в нашем коллективе.

Я как-то не запомнил ни фамилий, ни какого-либо влияния командиров из постоянного состава училища, т.е. командиров учебного взвода, роты, батальона. Но зато я отлично помню ребят нашего учебного отделения курсантов во главе со старшиной Иваном Ворониным. Он родом из Бийска — пришел учиться, прослужив в армии один или два года. Иван Воронин был тем командиром, который привил нам основы военной премудрости. Он показал, например, как наматывать портянки, как подшивать подворотничок, как чистить винтовку. У него я научился разжигать в лесу костер сырыми дровами. И еще многому другому. При этом старшина Воронин никогда не тыкал нам: «ну ты, салага!». Говорил как равный с равным.

Моя учеба шла нормально. Правда, я не был в числе отличников или «хорошистов». Просто был я твердым середнячком. Нравились мне строевые занятия. Особенно вспоминаю, когда после вечерней поверки роты училища одна за другой проходили по ночному Ленинграду, а вдоль тротуаров стояли толпы народа и слушали наши песни. С удовольствием принимал я участие в подготовке и в самих парадах на Дворцовой площади.

Большое воспоминания оставили в моей памяти маневры в ЛВО, в которых принимало участие и наше училище. Особенно запомнились маневры в марте 1938 года. Наша рота обеспечивала штаб «красных» — в районе городов Луга и Колпино. Лично я был посыльным при оперативном отделе «красных».

Скажем прямо: роль посыльного не так уж престижна и важна. Посыльный есть посыльный. Но зато я имел возможность, правда, через щелку в штабной палатке, наблюдать работу оперативного отдела фронта. Впервые в жизни тогда услышал я, что это такое: уяснение задачи, оценка обстановки, принятие решения, организация, взаимодействие и другие «премудрости» оперативного искусства. Я увидел большие карты с красными и синими стрелами. Слышал, опять-таки через стенку палатки, доклады больших начальников. Откровенно говоря, тогда далеко не все до меня доходило, и не все я понимал. Но эти маневры произвели на меня неизгладимое впечатление.

После первого курса, в 1938 году поехал в отпуск в Новосибирск, где и женился. Свадьба была далеко не пышная, так как возможности наших родных были крайне ограничены. Женился я на своей давнишней знакомой — Котовой Марии Никитичне. Она — сибирячка, родом из Мариинска. Это небольшой городок восточнее Новосибирска.

Когда я вернулся после отпуска в училище, произошло два события: во-первых, в моей личном деле появилось уточнение — женат и данные о жене; во-вторых, меня приняли в кандидаты коммунистической партии большевиков.

В годы учебы в Ленинграде я хорошо познакомился с культурным богатством города. Довольно часто, как позволяли увольнительные, ходил в театры. Побывал я в театре им. Ленсовета, им. Ленинского Комсомола, в Театре Комедии. Был в театре Оперы и Балета им. Кирова. За время учебы ходил в музеи города и его окрестностей — в Эрмитаж, Русский музей, Петергоф и другие.

Быстро пролетали годы учебы в Ленинграде. В 1939 году получил направление для дальнейшего прохождения службы в город Томск — в 166-ю стрелковую дивизию, 517-й стрелковый полк на должность командира роты.

Круг замкнулся, — я опять вернулся на родину, в Томск.

Наступил новый этап моей жизни. Но этот этап совершенно не походил на мою прожитую жизнь. Прежде всего, я стал командиром. У меня в подчинении, на моих плечах появились люди, техника. Я уже не имел права на ошибки. Но вместе с тем я приобрел и другое право — на команду; «Делай, как я». Наконец, у меня появились жена, дети — новая ответственность, иные заботы.

Теперь — о славной 166-й стрелковой дивизии.

Нужно сказать, что к началу войны 166-я стрелковая дивизия была укомплектована личным составом, имела положенный запас материальных средств и вооружений по штату мирного времени. Полки дивизии располагались в двух военных городках: 423-й, 517-й, 735-й стрелковые полки и специальные подразделения — в Северном городке (возле железнодорожной станции Томск) артиллерийские полки (пушечный и гаубичный) — в Южном городке. Штаб дивизии занимал здание в центре города. Командовал дивизией полковник Хользунов Д.Н. Нашим 517-м стрелковым полком командовал полковник Рыбаков Т. И.

Интересно, что оружие располагалось в оружейных комнатах, которые дополнительными запорами и замками не оборудовались. Случаев хищения оружия я не знаю и не помню.

Личный состав дивизии был укомплектован призывниками Томской, Новосибирской областей и Кузбасса. По национальности в большинстве это были русские и татары. В 1940 году прибыло пополнение из Западной Украины.

Сейчас я не помню, почему часть красноармейцев уже отслужили по три года, но по приказу Наркома были оставлены в армии на какие-то сборы и продолжали служить.

Надо сказать, что боевая подготовка во время нахождения в местах постоянной дислокации была крайне интенсивной и своеобразной. Основное внимание уделялось лыжной и физической подготовке. Помимо ежедневных лыжных тренировок, батальон зимой в составе дивизии, участвовал в многодневных переходах Томск — Юрга и Томск — Новосибирск. Спустя несколько лет, в боях за Москву, часто вспоминал я этих отлично подготовленных лыжников батальона. Как мне их тогда не хватало.

Помню, что очень много времени занимала гарнизонная служба. Дело в том, что в Томске размещались склады центрального, окружного и дивизионного подчинения. Охрану этих складов несли подразделения дивизии. Нагрузка на командный состав батальона была исключительно большая.

Кроме плановых занятий по боевой и политической подготовке, многочисленных дежурств, нарядов нужно было уделять время и личной подготовке. Отдельно нужно было работать и с младшими командирами. Нельзя было забывать и о контроле состояния оружия.

Вспоминая прошлое, с особой гордостью, с особым удовлетворением хочу подчеркнуть, что в наше время мы не знали такого позорного явления, как «дедовщина». Того, что так характерно для современной армии.

Чем я могу это объяснить?

Прежде всего, старослужащие «деды» были действительно опытнее «зеленых» красноармейцев, больше их знали, лучше умели. Им просто не нужно было доказывать свой «верх», свое превосходство. Их за это просто уважали. Кроме того, мне кажется, что весь состав роты, батальона был всегда (24 часа в сутки) под контролем средних командиров.

Другое объяснение я вижу в весьма добросовестном отношении командиров всех степеней к своим обязанностям, в заботе их о своих подчиненных.

Большое значение, на мой взгляд, имело также правильная организация свободного времени рядового состава, товарищеские контакты с командирами всех степеней.

Большинство командиров и их семьи жили в домах командного состава вблизи своих городков. Но в конце 1939 года в дивизию начало прибывать новое пополнение — выпускники военных училищ. С жильем стало сложнее. Тогда городские власти передали командованию дивизии большую гостиницу на улице Коммунистической .

В сентябре 1940 года семья моя пополнилась — родилась дочь Наталья (сын Александр родился в 1938 году), и мы получили небольшую комнату в гостинице. Жена моя, как большинство сибирских женщин, житейские невзгоды переносила просто, без трагедий, поэтому бесконечно была рада и одной небольшой комнате.

Жили мы, совсем молодые тогда лейтенанты, очень дружно. В памяти сохранились фамилии офицеров батальона 517-го стрелкового полка: адъютант батальона лейтенант Костенко Федор, командиры рот — лейтенанты Герасимов Павел, Ермеков, Фастовец Николай. Вспомнился мне и фельдшер батальона — лейтенант медицинской службы Лебедев Коля.

Хорошие это были ребята. Вот только судьба с ними обошлась неласково. На фронте Федя Костенко был очень тяжело ранен и вернулся домой калекой, жил в родном нашем Томске. Женился. Паша Герасимов, Ермеков, Коля Фастовец погибли в боях на Смоленщине. Пусть земля будет для них пухом.

Летом части дивизии убывали в Юргинские лагеря. Особо хотелось бы сказать об этих лагерях. Многие годы на бескрайних просторах Барабинской низменности, на удалении 300 км от Томска, на большой территории учились оттачивать свое мастерство войска Округа. Это был Юргинский полигон, названный по имени железнодорожной станции Юрга. Располагался полигон примерно в центре дислокации соединений и частей Округа, на Транссибирской магистрали. Вблизи полигона было очень мало населенных пунктов, что облегчало организацию боевой подготовки практически всех родов войск. Поэтому полигон использовался почти круглый год — летние и зимние сборы частей и соединений, боевые стрельбы артиллерии, вождение танков, практическое бомбометание авиации, сборы специальных подразделений Округа.

Расположение частей 166-й стрелковой дивизии на полигоне было весьма удобным. Между высокими каменистыми берегами тихо течет река Томь. В те годы это была исключительно чистая прозрачная река. Даже на большой глубине можно было рассмотреть из лодки мелкие камешки на ее дне. На восточном берегу реки в густом лесу по ночам слышались крики сов, днем — щебетание птиц.

На западном берегу была растрассирована дивизионная «передняя линейка», «святая святых» для всего личного состава, находящаяся под неусыпным контролем старшин рот. На ней проводились общие разводы на занятия, перед отбоем — вечерняя поверка.

За передней линейкой размещались палатки для рядового и сержантского состава — в порядке полков: 517-й полк, 423-й полк и т.д. Артиллерия, бронемашины, танки, разведывательные машины располагались в специальных укрытиях.

Командиры жили в отдельных домиках, построенных в густой роще, недалеко от дивизионного Дома Красной Армии. Я жил в лагере один, т.к. дочь была еще мала и жена не рискнула везти ее из города. Вспоминаю, я очень любил в свободные вечера посидеть у Томи. Мне казалось, что там, у больших камней, река шепчет о чем-то своем. Над рекой плавал какой-то серебряный шар, а весь воздух был напоен запахом леса и реки. А крутом была такая тишина, спокойствие. Жизнь текла по заведенному распорядку и думалось, что так будет всегда. Конечно, думать так было наивно, но мы этому верили.

Надо сказать, что в лагерях боевая подготовка войск была очень напряженная. Войска хорошо готовились к тому, что нужно на войне.

Помнится, что событием для нас был приезд в 1940 году в Юргинские лагеря Маршала Советского Союза Кулика Г.И.

Надо сказать, что моя рота на инспекции получила оценку «удовлетворительно». Это было безусловным достижением.

Но жизнь не стояла на месте. Время стремительно неслось вперед. В сутолоке забот, волнений, радостей старые обиды забывались, возникали новые задачи и новые заботы.

Подошел 1941 год. Встречали мы новый год весело, как и положено молодым, беззаботно, полные радужных надежд, хотя материально жизнь была сложной.

Я подал рапорт о поступлении в Академию имени М.В. Фрунзе. Получил одобрение полковника Рыбакова. Стал ходить на курсы по подготовке к экзаменам при дивизионном Доме Красной Армии. Сын и дочь росли, жена работала в райкоме комсомола.

Но кто же мог предвидеть, что ждет нас в новом 1941 году.

Как всегда летом, в начале мая 1941 года, 166-я стрелковая дивизия убыла в лагеря. Здесь и застало нас страшное известие — война.

Сразу же был проведен полковой митинг. Очень хорошо сказал тогда командир полка полковник Т.И. Рыбаков: «Вот и пришло время нам с вами защищать свою Родину. Показать — кто на что способен».

Вскоре 517-я стрелковый полк погрузился в эшелоны и отправился в Томск, где должен был пополниться людьми, дополучить вооружение и боевую технику. Мы переходили на штаты военного времени.

Вспоминается то настроение, с каким приходили призывники в Северный и Южный военные городки Томска. Радости от того, что они идут на войну, у призывников, конечно, я не видел. Но не видел я и уныния, безысходности. Не слышал о нежелании служить в армии. Это были настоящие мужчины, которые знали, за что и за кого они идут воевать. Знали — враг будет разбит, победа будет за нами. И, видимо, все, или почти все, верили в это.

И что еще удивительно — мало, очень мало среди призывников было пьяных. Для Сибири это было просто необъяснимо.

После переодевания, бани, обеда красноармейцы в полковых клубах принимали присягу. Шла большая воспитательная работа с личным составом.

Время неумолимо шло вперед, и 26 июня 1941 года железнодорожные составы были поданы на станции Томск

В этот день дивизию провожали на фронт. У Северного и Южного военных городков с утра стояли толпы народа. В середине дня из ворот Северного городка под оркестр вышел 517-й стрелковый полк. Впереди строя развевалось боевое знамя полка. За ним шли Рыбаков, Ляшко и Голубев (начальник штаба полка). В толпе раздавались аплодисменты, приветствия и напутствия — бить проклятого врага. Многие плакали.

двинулись на погрузку другие полки и специальные подразделения. Из Южного городка выходили колонны гаубичного и пушечных полков. Эти колонны грузились на станции Томск

На воинской платформе, где грузился наш батальон, меня ждали две новости: во-первых, я получил приказ об утверждении меня командиром батальона; во-вторых, я был назначен начальником нашего эшелона. Обе новости возлагали на меня дополнительные заботы.

К самому отправлению эшелона приехала моя жена. Ехала она из Новосибирска на товарном поезде, стараясь успеть к моему отъезду.

Погрузка была закончена, и где-то в первой половине 26 июня эшелон отошел от станции Томск, замелькали предместья города, в дверях «теплушки» проплыла до боли знакомая Басандайка. Ночью прибыли на станцию Тайга.

На следующий день были в Новосибирске. На станции меня встречали мои родители. Мама привела моего сына Сашу. Нужно ли говорить, что этой встрече все были несказанно рады. Как-то не думалось, просто не хотелось думать, — а суждено ли встретиться еще. Верилось в лучшее.

Настроение было очень тревожное. Что ждало нас в тех далеких полях Смоленщины, какая обстановка на фронтах, какая судьба предопределена каждому из нас?

А обстановка на фронтах была действительно очень сложная.

Подвижные соединения противника рвались в глубину нашей Родины.

Эшелон все время подминал километры пути, продвигаясь на запад. На многих станциях ночью и днем возникали импровизированные большие и маленькие митинги. Люди просили, требовали, призывали, давали материнский наказ — хорошо воевать, быстрее разгромить ненавистного врага. Желали скорейшего возвращения с победой.

Проезжая через Москву, на Белорусском вокзале слушали концерт Краснознаменного ансамбля Александрова. Слушали «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой». Впечатление и от песни, и от ее исполнения было громадное, одухотворяющее.

Там же, на вокзале, я невольно услышал разговор двух железнодорожников. Они что-то выстукивали молотками под нашими вагонами. Один из них сказал: «Видишь, сибиряки пошли воевать. Они-то точно сломают хребет этому псу — Гитлеру».

От этих слов невольно появилось чувство гордости за сибиряков. За моих ребят, за меня самого. Вместе с тем закрадывалось сомнение — а сумеем ли мы выполнить наказ этих простых людей? Но мы очень верили словам Советского Правительства, сказанным 22 июня 1941 года: — «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

Источник: Книга памяти. Сибиряки в битве за Москву (1941-1942). – М.: Информ-Знание, 2001