Несчастный случай и последствия

Первая часть текста:
Какой след оставишь в памяти детей?

 Снятие орудий с байкальских сопок

После русско-японского конфликта орудия снимались также и с сопок гор, окружавших озеро Байкал. Мы снимали пушки в районе станции Слюдянка. Это районный центр, находящийся на одном из байкальских полуостровов. Байкальские туннели охранялись войсками НКВД. И вся железная дорога тоже. Были посты снаружи туннелей, а в больших туннелях — и внутри их.

В отделе НКВД станции Слюдянка нам выдали спецпропуска для прохода через туннели и хождения по железной дороге. Работа по снятию орудий была тяжелой, так как пушки были без колес. Весом каждая пушка была около четырех тонн. Таскали их с сопок волоком, канатами, постоянно подкладывая рельсы. Тянули каждую пушку человек по двадцать (по 10 с каждой стороны). Вторая двадцатка подносила и подкладывала рельсы. Третья двадцатка отдыхала. Смена проходила примерно раз в час. Таким образом, мы стаскивали пушки и двигали их к железной дороге.

Работа по снятию орудий и погрузка их на железнодорожные платформы затянулась надолго. Платформы подавались для погрузки на короткое время, пушки грузились краном и быстро отвозились на станцию Слюдянка, так как железная дорога по южному побережью Байкала была однопутной. Загруженные платформы отправляли в Читу.

Новый 1946 год мы встретили в Слюдянке. Командир батареи ст.л. Прохоров Иван Николаевич сформировал перед Новым годом команду стрелков-охотников. Подстрелили одного зубренка, несколько диких коз (живности в тех краях водилось достаточно). Какое-то количество мяса старшина обменял у местных жителей на самогон. Таким образом, у нас встреча Нового года была с вином и мясом.

Нам оставалось снять еще одну батарею (две уже сняли), то есть четыре пушки в пади Шибартуй, где находились также склады и домики охраны. Пришлось из Слюдянки переехать туда.

Неожиданно числа 10 января 1946 года Байкал покрылся льдом (обычно он замерзает только во второй половине января). Но не прошло и нескольких дней, как лед великое озеро взломало и выкинуло на железную дорогу. С двух сторон, от Иркутска (со ст. Байкал) и Улан-Удэ (от ст. Мыссовая) работали железнодорожные войска, идя на встречу друг другу и расчищая лед, чтобы восстановить движение поездов на участке Иркутск-Улан-Удэ.

В середине января Байкал покрылся льдом окончательно. К этому времени мы закончили работу по снятию орудий, погрузив их на платформы и отправив в город Читу. Оставили команду из семи человек для охраны оставшегося имущества: ремонтных мастерских и материалов.

Мы вернулись в Улан-Удэ. Трое из оставшихся людей раз в неделю приезжали в город за продуктами. В феврале месяце 1946 года меня направили из Улан-Удэ на огневую зенитную точку в Монголию. Там, кроме меня, из офицеров никого не было. Оставшиеся на Байкале люди были приписаны к моей батарее. В последствии, уже летом, в июле месяце 1946 года, мне пришлось ехать за ними. Мастерские и кое-какие материалы сдал я местному отделу НКВД. В это время я с ребятами напоследок искупался в Байкале — никогда не забуду прохладную чистейшую воду этого озера.

Служба в Монголии была тяжелой. За водой приходилось ездить за 25 километров ежедневно в город Чойбалсан. Кроме того, на полуторке больше одного кубометра воды за 1 раз не привезешь. Изнуряли песчаные метели, ужасная жара летом и ужасный холод зимой. Люди часто болели. Почти у всех были чирьи. Мой фельдшер метался без конца за лекарствами в пограничный пункт Наушки и даже в Улан-Удэ.

Местные жители снабжали нас мясом. У них были большие стада овец,  коров. Давали нашим больным молоко — в общем, жители Монголии относились к нам хорошо. Приносили нам зимой сухой коровий помет для отопления землянок, так как дров не хватало.

Из СССР машины с дровами приходили редко. Служба в Монголии была трудной, даже труднее, чем в голодном Ленинграде. Мы были прикреплены по продовольственному и медицинскому снабжению к пограничному отряду НКВД, находящимся в поселке Наушки.

Прошли лето и осень 1946 года, перезимовали зиму 1947 года. В начале апреля 1947 года нас сменили. Я с полусотней людей вернулся в Улан-Удэ. Через некоторое время нас всех отправили на заготовку дров в поселок Заиграево для стеклозавода. Там обжигали камень доламит, из которого делали стекло.

В середине мая 1947 года мы вернулись в полк 25603АП. Началась демобилизация. Люди были плохо одеты: даже в мае месяце ходили в ватных брюках. Пришел приказ и о моей демобилизации. И я с пересадками в Иркутске, Новосибирске, Челябинске кое-как добрался домой в Коломну, пробыв в дороге две недели.

Приехал домой неожиданно. Я послал телеграмму из Петропавловска о том, что еду домой. Моя мать, Ольга Пименовна, работала уборщицей в общежитии. Она у коменданта общежития спросила, где такой город есть, далеко ли он? Комендант ответил: «Очень далеко, на краю земли! И приедет он не скоро!» Комендант подумал о Петропавловске-Камчатском, а я посылал телеграмму из другого Петропавловска, что находится  между Омском и Челябинском, то есть гораздо ближе.

Новосибирский поезд прибыл в Челябинск. На вокзале было очень много народа. Большинство — демобилизованные военные. В Челябинске формировался поезд Челябинск-Москва. Билет не достать. По очереди нужно ждать два-три дня. Я приметил, что недалеко от вокзала, на лавочке, освобождается место, подошел и сел. А рядом оказались попутчики-москвичи, капитан с женой и дочкой. Им ехать до самой Москвы. Стали мы с капитаном думать, что делать, чтобы скорее уехать.

Сначала пошли к коменданту вокзала, чтобы получить продовольственные талоны. Простояли в очереди часа два, получили талоны на 10 дней. На каждый день давалось по три талона.

В привокзальной столовой (она находилась под дощатым навесом, столы длинные, на деревянных столбах) мы пообедали. Сели на лавочке там же, под навесом, и я уснул. Проспал часа два-три. Время к вечеру. Мы пошли с капитаном на вокзал к билетным кассам, заняли очередь. Капитан подошел к гражданской дежурной по вокзалу. Потом отозвал меня и говорит, что договорился с условием отдать по шесть талонов за билет и по 200 рублей. Он взял мои проездные документы, а я пошел к его жене и дочери.

Через некоторое время капитан принес билеты, и вернул мне проездные документы. Поезд должен был подойти на посадку через два часа. Мы подумали и решили отоварить все оставшиеся продовольственные талоны. Получили хлеб, сахар, консервы, шпик и другие продукты. После этого мы пошли с капитаном к дежурному помощнику коменданта, чтобы он помог с посадкой его семьи и меня в том числе. Пошли все на платформу. Подошел поезд, к третьему вагону подошел помощник коменданта с тремя патрулями, которые помогли нам войти внутрь вагона. Мы нашли свои места.

Так мы поехали к дому. Поезд шел через Голутвин. Дорога от Челябинска до Голутвина заняла двое суток. В Коломну я приехал в 9 часов утра и был дома уже в 11 часов.

Выходят из дома мать с сестрой Анной. Увидев меня, мать бежит и плачет, а за ней и сестра. Я был дома.

В то время по всей стране был послевоенный голод, хуже, чем в войну. Продовольственный аттестат после постановки на учет в военкомате был действителен месяц. В течение этого месяца я должен был встать на учет, получить паспорт и найти работу.

Если не поступил на работу в течение месяца, продаттестат отбирался и в комендатуре выдавались карточки служащего по норме набора продуктов чуть больше детской.

 

Вопрос работы

Никакого знакомства у меня не было, всё моё окружение было деревенское. Познакомился в военкомате с таким же, как и я, лейтенантом, Он был из Хорошово. Надумали пойти в милицию. Он поступил, а меня дома отговорили. Он, Анатолий Поляков, стал полковником милиции. Другой мой товарищ по истребительному батальону, Карцев, стал подполковником, ещё один, Зиновьев, —  заместителем начальника тюрьмы.

А я со своими идеями окунулся в заводской омут, из которого уже не выбрался…

По-настоящему, чтобы овладеть квалификацией токаря, нужно не менее двух-трех лет. И то, если будешь работать в службе токаря или механика, где работа разнообразная тогда научишься. А на однотипной работе (операционка) только числишся токарем, а настоящим не станешь. Вот так  работал я в цехах 2 и 3 у механика и энергетика завода ЗТС (тогда ГОРОС). Зарплата в послевоенные годы была у всех низкая. Нормы выработки постоянно  повышались. В течение двух лет я фактически учился токарному делу и ходил в школу производственных мастеров, по окончанию которой присваивали 6 разряд (всего их было 7). Окончание школы также давало право на поступление в заводской техникум на 4-й курс. Уже после окончания школы моя зарплата немного увеличилась до уровня квалифицированных токарей.

 С начала нового 1948 года в стране отменили карточную систему. Народ немного почувствовал себя облегченным от многолетних голодовок. Всё это время я продолжал встречаться со своей подругой по школе — Фадеевой Екатериной. У нее семья была большая: три брата и три сестры. А мне было плохо жить без отца: помощи, даже совета, получить было не от кого. Как бы там ни было, жизнь потихоньку налаживалась. Предложил руку и сердце своей любимой Екатерине, с которой мы вместе живем уже шестидесятый год!

С моей матерью Ольгой Пименовной пошли к ее родителям свататься. Обо всем договорились и пошли в ЗАГС, подали заявления. Тогда срок на обдумывание давался неделю. Через неделю, 2 декабря 1948 года, был зарегистрирован наш брак, а  4 декабря было небольшое застолье родных. Так было положено начало нашей семейной жизни, которая продолжается и по настоящее время, почти 60 лет.

Жилищные условия были плохими, комната у нас была 15 квадратных метров для четверых, но все привыкли, и жили дружно. Но мама всегда уделяла больше  внимания сестре. Но старались мы жить без ссор.

Вторичный призыв в армию

Весной 1949 года США, Англия и Западная Германия и примкнувшие к ним другие западные страны, организовали Северо-атлантический пакт. Это было началом «холодной войны». У нас в СССР начали призывать резервистов всех родов войск. В середине июля 1949 года призвали и меня. Сбор был в Москве, в военном городке на Красной Пресне.

Нас всех в один день обмундировали, выдали зарплату на месяц. Я приехал из Москвы домой в этот же день буквально за несколько часов, уладил свои дела и утром уехал обратно.

 

Служба в Германии

Весь наш сбор, несколько сот человек, направили прямо в Германию. По пути следования мы везде видели следы войны особенно в Белоруссии, где царила разруха. Повсюду виднелись землянки, в которых жили люди. Приехали на границу, в город Брест, увидели знаменитую Брестскую крепость на реке Буг. Эта крепость начала героическую оборону нашей Родины. Только на сорок пятый день войны фашистам удалось сломить сопротивление гарнизона, тогда как вся Франция со странами Бенилюкс были захвачены за такое же время. Немцы тогда обошли крепость, взяли Минск, и продвигались вглубь России…

От Бреста начиналась Польша. Восточная ее часть также была разрушена, вплоть до Варшавы и реки Вислы. После Варшавы разрушений стало меньше, начался западно-европейский пейзаж: чистые города и села, хорошие дороги. Следующим большим городом была Познань.

Западная Польша не была разрушена, так как на этой территории немцы жили в годы оккупации. Подъехали к германской границе — реке Одер. Впереди пограничный немецкий город Франкфурт-на-Одере. Первое впечатление: чувствовалось, что немцы любят опрятность и чистоту — весь город выстлан брусчаткой, как наша Красная площадь. Впоследствии я видел, что почти во всех германских городах улицы выложены так же. А все крыши покрыты черепицей. Весь город из-за этого кажется красным. Везде чувствовалась чистота, росли цветы. Кое- где у больших магазинов и ресторанов появлялись инвалиды войны с аккордеонами, которым люди подавали деньги.

Нас на распределительном пункте этого города расписали по корпусам и дивизиям. С распределительного пункта нас привезли в город Ратенов. Там находился штаб четвертого Берлинского корпуса прорыва. А оттуда направили в 32-ую Гатчинскую зенитно — артиллерийскую дивизию, а из дивизии в полки.

Дивизия дислоцировалась в военном городке Альтенграбов. Там находились казармы, склады, поля учения и полигоны. Я попал в 994-ый зенитно-артиллерийский полк, командиром огневого взвода первой батареи. Во всех батареях командиров не хватало, поэтому призывали из резерва нас, участников войны.

В Альтенграбове мы тренировались в стрельбе из орудий, часто выезжая на полигон. В середине сентября 1949 года в Альтенграбове проходили съемки кинофильма «Падение Берлина». В съемках принимал участие и наш полк. Там я увидел артистов Андреева и Бернеса. В конце сентября 1949 года меня направили на курсы совершенствования офицерского состава в город Олимпесдорф близ Потсдама, где я проучился почти год.

В августе 1950 года приехал обратно в свой полк, который находился в то время уже на берегу Балтийского моря, недалеко от порта Росток. А от Ростка недалеко находится полуостров Вустров, далеко вклинившийся в Балтийское море. Там проходили зенитные учебные стрельбы.

Погода на Балтике переменчива: сделают заявку на самолет, вдруг облачность или дождь — стрельбы срываются. К концу сентября полк отстрелялся, поставили оценку «хорошо».

В армии с начала октября начинается хозяйственный период. В это время заготавливаются овощи и продукты, топливо (уголь и торф). Приводятся в порядок печи. В мастерских ремонтируется боевая техника, орудия и приборы, транспорт. Проводится тщательный осмотр и выверка приборов.

До декабря все эти работы должны быть закончены. В это время людей посылают в отпуска. Мне предоставили отпуск с 5 октября 1950 года.

Я приехал домой, когда моя первая дочка, Валя, начала ходить и училась говорить. Отпуск был 45 дней. Начали кое-что приобретать, несмотря на трудное время. С большим трудом купили хорошую кровать и пружинный матрац. В общем, стали понемногу благоустраиваться.

Время отпуска подходило к концу. Нужно было уезжать, так как кончался срок пропуска через границу.

После летних лагерей полк передислоцировали на другое место, приехали в город Франкфурт-на-Одере. Полки поочередно ставили на охрану двух железнодорожных и двух шоссейных мостов через Одер. Там каждая батарея имела свою позицию. Все ровики обшили досками, а также ходы сообщения и блиндажи.

Один месяц, июнь 1950 года, мы находились на позиции, на берегу Одера. Здесь было вольготнее, чем в полку — меньше казарменной суеты. В свободное время солдаты играли в волейбол, вспомнили игру в лапту.

Однажды во время купания, мы увлеклись плаванием и поплыли через Одер, я и еще один лейтенант из соседней батареи подплыли к противоположному берегу. А там польский пограничник наставил на нас автомат. Он подал сигнал, пришли еще двое поляков. Один из них поручик (по-нашему старший лейтенант). Мы вышли из воды в одних трусах, хорошо стояла теплая погода. Нас повели к шоссейному мосту в караульное помещение. Мост охранялся двумя постами, со стороны Германии стояли наши пограничники, со стороны Польши — поляки. Поручик провел нас на середину моста и передал нас нашим пограничникам. Старший поста, лейтенант, оказался моим знакомым (по дому офицеров). И так как наша батарея была рядом с мостом, он нас отпустил.

Все равно кто-то доложил в контрразведку (СМЕРШ). Меня допрашивал наш полковой оперуполномоченный капитан контрразведки. К счастью, все обошлось без последствий.

В начале июля полковник Головин Иван Тимофеевич с нами, младшими офицерами, поехал в Берлин, в Трептов Парк — это мемориал павших в боях за Берлин советских солдат. Сделан он был красиво: кругом цвели цветы, чистые,  по-немецки ухоженные аллеи. Также были мы у Бранденбургских ворот и на главной улице Берлина Унтер Линден. В Берлине почти везде проложена брусчатка.

По возращении из Берлина наш полк направили на Балтику для проведения очередных зачетных стрельб полка.  Мы и на этот раз отстрелялись хорошо. После этих стрельб возвратились в город Франкфурт-на-Одере. В конце сентября в полку сменилось начальство. Наш командир полка, полковник Головин И.Т., назначался начальником штаба 32-ой Гатчинской дивизии. К нам же прислали подполковника с флота, человека грубого, который за малейшие проступки наказывал домашними арестами. За дни ареста зарплату офицерам не платили.

Офицеры даже начали возмущаться и написали письмо генералу армии Чуйкову Василию Ивановичу (Главнокомандующий группой оккупационных войск в Германии). Приезжала комиссия из Потсдама. После этого командир полка присмирел и стал более вежлив в общении.

В 1951-ом году пришел приказ о том, что прослуживших в Германии более двух лет офицеров нужно заменять новыми, прибывшими из СССР. Я под этот приказу как раз подходил. Но еще перед увольнением из армии я приезжал домой в отпуск в ноябре 1951 года.

 

Замена и переезд в Москву

После отпуска я вернулся в свой полк в Германию. Это было в конце ноября 1951 года. Мне на замену прислали лейтенанта из училища, а я был направлен в главное управление кадров артиллерии в Москве. Все документы мои также должны были прислать туда.

В Москву я приехал в середине декабря, нашел Главное управление артиллерии, где мне выписали пропуск в канцелярию. В глухих лабиринтах этого здания я нашел отдел, ведущий зенитной артиллерией. Начальник отдела полковник Девятов зарегистрировали меня и мое прибытие к ним. Теперь я ждал прибытия фельдсвязи с личным делом, которого очень долго не было. А я обязан был являться к 11 часам ежедневно. Много раз приходилось ездить из Коломны в Москву.

В управлении кадров меня вызывали в разные кабинеты, расспрашивали о работе, о стрельбах. Я рассказывал об удачных последних учениях, когда наша батарея была признана лучшей в лагере. При разборе стрельб начальник лагерного сбора на Балтике Генерал Попов вызвал меня на сцену в доме офицеров и объявил благодарность.

В Москве меня хотели послать на Чукотку или Шпицберген, но я отказался. Со мной вел беседу начальник управления кадров генерал-майор Дегтярев. Он пригрозил мне, что при следующем отказе я буду осужден судом офицерской чести и разжалован. Это уже было в середине января 1952 года. В следующий мой приезд мне сообщили, что, наконец, мое личное дело пришло. Далее меня направили на медосмотр в поликлинику Московского гарнизона, где я прошел медкомиссию. А перед этим, помню, я где-то оступился и прихрамывал на правую ногу. Мне дали об этом справку, которую я сдал в отдел зенитной артиллерии. Полковник Девятов сообщил, что в следующий раз со мной будет беседовать командующий артиллерией советской армии маршал артиллерии товарищ Неделин, и чтобы я к этому времени был выбрит, чисто одет и тому подобное. На следующий раз я приехал в Москву 22 января 1952 года. Маршал артиллерии Неделин принял меня часов в 10. В приемной у него было несколько генералов и полковников и я, старший лейтенант.

Меня полковник Девятов осмотрел и повел в кабинет к маршалу. Неделин задал вопрос, кто у меня дома, какая семья и что я буду делать в Коломне. Я все объяснил. Он поблагодарил меня за службу в армии и сказал: «Если будет трудно на гражданке, то опустите рапорт в ящик рапортов командующему артиллерии». Потом он вышел из-за стола, пожал мне руку и пожелал всего хорошего. Я вернулся в отдел зенитной артиллерии. Заместитель отдела сказал мне, что через 2 дня все документы о моей демобилизации будут готовы, и я получу деньги под расчет.

Последний раз мы поехали в Москву вместе с моей женой Екатериной, что то купили там и возвратились в Коломну. Так началась моя гражданская жизнь.

После приезда в Коломну встал вопрос о поступлении на работу. Я получил паспорт, прописался, встал на воинский учет в военкомате. Стал думать о жилье. Нас в пятнадцатиметровой комнате стало 5 человек, да и без работы мне длительное время находиться было нельзя.

Посоветовали поступить в трест «Станкострой», чтобы поскорее получить хоть какое-либо жилье. В тресте сотни вербованных с разных областей — заняты были все бараки. В феврале месяце 1952 года я уже начал работать в механической мастерской по ремонту строительной техники в качестве токаря. С работой освоился быстро, привык ко всем правилам. Одновременно  встал в очередь на получение жилья.

Станок, за которым я работал, был плохим, часто ломался… Так и шло время: то ремонтировался, то работал.

Прошло чуть больше года, 17 мая 1953 со мной произошел несчастный случай: при очередном ремонте станка (снятии вала с редуктора) от выкладки отлетел осколок и попал мне в левый глаз… Меня отвезли в городскую больницу. Было воскресенье, и нужного врача на месте не было. Я с осколком в глазу пролежал до утра понедельника. Ночью я потерял сознание, помню только ужасные боли. Меня привязали к кровати. Утром я очнулся, но понял, что ничего не вижу, и очень испугался, что ослеп. К тому же за ночь сильно разболелась голова. Пришли на работу врачи, повезли в операционную, стали делать уколы. Уколы меня не обезболивали. Начали делать операцию. Меня снова привязали: за голову держал один человек, двое легли на привязанные руки и ноги с обеих сторон. Несмотря на отсутствие анестезии, мне все равно делали операцию при ужаснейшей боли.

Из глаза вынули бронзовый осколок — большой, около сантиметра. Его пришили к истории болезни. Глаз мой вытек сразу при попадании этого осколка. Потом мне чем-то облили глаза, забинтовали, привезли в палату, и я уснул. Проспал долго. После меня снова повезли в операционную, боль к тому времени прошла. Разбинтовали голову. Врач сказала: «Медленно открывайте правый глаз». Медленно приоткрыл оставшийся глаз и увидел свет. Успокоился. Вновь сделали повязку. Всего я пролежал в больнице неделю, а может и две, точно не помню.

Пришел на работу. На работе мастер написал такой акт о несчастном случае, что будто бы я сам был во всем виноват. Мол, самовольно разобрал станок. Начались хождения по начальству по исправлению акта. После нескольких дней его переписали на правдивый акт.

Врач поликлиники Матильда Абрамовна Фиргер держала меня долго на бюллетене. За это время я прошел комиссию ВТЭК, сделал протезирование. Нарсуд направил меня в МОНИКИ на экспертизу об установлении процента потери трудоспособности. Потом нужно было оформить заключение технического инспектора ЦК профсоюза работников машиностроения. Техническим инспектором оказался Козлов Николай Иванович, наш бывший начальник цеха на Коломзаводе. Он написал справедливое заключение, обвинив во всем администрацию завода. После этого отношение ко мне и Главного механика и начальника мастерской изменилось в худшую сторону. Они не знали, что со мной делать. Врачи запретили работать на станке и у верстака.

Продолжалось это, к счастью, недолго — к осени 1953 года сменилось начальство в тресте и в отделе Главного механика. Главным механиком был назначен Батыгин Николай Федорович, а начальником мастерской Бурукин Иван Михайлович — хорошие и сознательные люди. Начальником треста был назначен Лысцов Борис Георгиевич. Он меня назначил нормировщиком со ставкой 6-го разряда.

В начале 1954 года вновь началась реорганизация завода. Трест «Станкострой» ликвидировали, а вместо него создали СМУ «Станкострой». Изменился статус организации (она стала мельче), а значит, уменьшились и оклады ИТР и служащих. Бурукин И.М. стал бригадиром слесарей-монтажников, так как должность начальника мастерской сократилась. Меня тогда назначили мастером в этой мастерской. Вскоре, мне выдали маленькую четырнадцатиметровую комнату  на улице Черняховского, дом 10-А.

После смерти И.В.Сталина снова начались реорганизации, на этот раз Хрущевские. Особое внимание уделялось сельскому строительству.

Нашему СМУ «Станкострой» предстояло построить Михневскую МТС (Машино-тракторную станцию). В Михневе нужно было создавать растворо-бетонный узел. Это от Коломны было сравнительно далеко (50 км). Меня вызвал Лысцов Б.Г., поставил задачу перебросить стройтехнику в Михнево. Строители с мастером Ушаковым М.И. стали строить навесы для техники: экскаватора, бульдозеров и пр. Я перевозил технику из Коломны. Особенно тяжело было перевозить экскаватор, так как он был на гусеничном ходу. По шоссе ехать не разрешалось — портился асфальт. Ехали по обочине, без конца подкладывая доски под гусеницы. После Степанщино стало легче, там был поворот на Малино и Михнево. До Степанщино ехали всю ночь.  Впоследствии перевезли всю остальную технику.

Надо было подвести к стройплощадке электричество. И его тянули из Малино. Малино в то время был районным центром. Электромонтажники СМУ 53 провели электричество в недельный срок. Поставили несколько десятков деревянных столбов и установили в Михнево трансформатор. Растворный узел был подключен к трансформатору и начал работать.

Там, в Михнево, нашли двух слесарей, электрика и моториста, которые приступили к работе. Далее в мастерскую начали поступать заказы на изготовление ворот, калиток, колонн, балок, лестниц — все это нужно было сделать к весне 1955 года.

Руководство СМУ пообещало дать мне комнату в новом доме. Это обещание было выполнено, дали большую комнату на улице Дзержинского дом 23. В этом же году начались хрущевские реорганизации в строительстве. Объединялись строительные организации, формировались разные подрядные организации. Нас объединили с УНР 171 (управление начальника работ) с Щервинским Давидом Генриховичем во главе. Лысцов Б.Г. назначался Главным инженером завода ЖБИ. В основном, Щервинский назначил везде своих людей, а прежние мастера находили себе работу кто, где мог, и их сокращали. В УНР 171 меня оставили работать опять нормировщиком. Главным механиком стал Марков Борис Викторович, начальником механической мастерской был Липин Михаил Семенович. В мастерской были созданы две бригады слесарей: первая — по изготовлению и монтажу металлоконструкций (балконные решетки, лестничные марши, крыши домов и прочее), вторая — по ремонту строительного оборудования.

Бригадиром первой был Зубков П.А., бригадиром второй — Семин И.И. Ремонт большой техники теперь стала производить вновь созданная организация — Управление механизацией, которая расположилась в Щурове, впоследствии именуемое УМ 65.

Кроме нормирования, на меня возлагалось списание негодного оборудования. В УНР 171 это дело было запущено, никто не знал точного количества пригодного и непригодного оборудования. Мне приходилось ходить по стройкам и искать утильное оборудование. Писал акты на списание, которые утверждались своими начальниками: начальником УHP 171, Главным инженером, Главным механиком. После этого акты отправлялись в Москву на окончательное утверждение Начальником Главка. Всего я списал оборудования на 1,5 млн. рублей.

В 1956 году образовалось СМУ 2 на базе СУ 18, главная контора которого находилась в здании сегодняшнего магазина «Электротовары». Главным механиком в этом СМУ назначили Липина Михаила Семеновича, который потребовал, чтобы меня перевели к нему заведующим мастерской, которая находилась в церкви на Большой Запрудной улице. Там я проработал до расформирования СМУ 2 в 1958 году.

В 1958 году поступил на работу в ремстройтрест слесарем в службу механика. Занимались мы ремонтом пилорам, деревообрабатывающих станков. Примерно через полгода перешел на токарный станок. Работы было много, особенно для слесарей-сантехников; я также выполнял работу  по изготовлению деталей для ремонта бульдозеров, кранов и прочее.

Работа прибавлялась с каждым днем, но зарплата оставалась прежней 700 рублей. В апреле 1965 года я рассчитался и поступил на работу в охрану к морякам в Щурове, воинская часть 13-180.

В 1968 году ушел из охраны и поступил в ЖКК (жилищно-коммунальная контора) треста «Мособлстрой 3» мастером по ремонту жилого фонда. Одновременно работал инженером домоуправления. Мой участок был Щурово, Луховицы, Зарайск и все ветхое жилье в Коломне.

Так проработал до 1982 года. После перешел в ЖКО  завода им. Куйбышева, в домоуправление №2 инженером. Потом работал в цехе 10 слесарем в бойлерной,  а  затем оператором теплового узла. В марте месяце 1994 года ушел на пенсию.

Выросли дочери, закончили институты. Выросли и внуки, которые тоже уже работают,  растят правнуков.

У внука Сергея родился сын Алёшка 24 декабря 2003 года. У внука Андрея — сын Пётр 19 августа 2007 года. Внучка Оля пока в поиске своей второй половины.

Я и моя Екатерина Петровна пока живы  и  надеемся дожить до 2 декабря 2008 года — бриллиантовой свадьбы.

 

Материал для публикации передал племянник автора Александр Николаев.
г. Коломна, 2016.

www.world-war.ru