Не ушел — убьют

— Батюшка, расскажите, как Вы воевали?
— На войне я был снайпером. Воевал в составе Второго Балтийского фронта, двести восьмая дивизия, триста девятнадцатый стрелковый полк. Дело это особое, не то что просто в пехоте — знай себе стреляй. Здесь стреляешь в него, в противника, один раз. Стрельнул — уходи на другое место. Не ушел — тебя убьют.

— А из чего Вы стреляли?
— Как из чего? Из снайперской винтовки. И прицел оптический был.

— Как Вы учились снайперскому ремеслу?
— А нас специально учили. Сперва спрашивали, кто хорошо стреляет, проверяли. А я с детства к охоте был приучен, вот меня и взяли. Призывался на фронт я из Ивановской области, в Верховце. Вот там нас и учили стрелять из снайперской винтовки, а потом специальный взвод снайперов сформировали и на фронт.

— И скольких же Вы немцев подстрелили?
— Не знаю. Много. Но разве их там разглядишь, сколько их там? Убит или не убит, не поймешь. Ну, если не поднялся, значит, видать, убит. Еще раз говорю, у снайпера нет времени смотреть, убит, не убит. Уходить надо!

— В каком году Вы пошли на войну? Сколько Вам тогда было?
— Пошел я в сорок третьем, мне семнадцать лет было. А уж в сорок четвертом — еще восемнадцати не было — меня ранило.

— Как же это произошло?
— Было это в Латвии, ее тогда как раз освобождали. Километров сорок-пятьдесят до Риги не дошли. Меня «засекли» и стали выбивать. Сначала немец бил из пулемета. Ну а я по воронкам все ползаю и ползаю, из одной в другую. Спрячешься в воронке, только все успокоится, чуть вылезешь, а он опять стреляет. Прямо нет спасения! Ну так продолжалось довольно долго, потом ему, видать, надоело и стал он из миномета садить. И накрыло меня осколками. Шестого августа это было. И уж после этого я не воевал.

— Что было самое трудное на войне?
— Уберечь себя, остаться живым. Там ведь как? Дело делай, а по сторонам-то не зе-вай, смотри в оба, а то пропадешь.

— Отец Рафаил, на той войне сражались в основном православные люди или большинство было безбожников?
— Ну тогда особо-то этого не было видно. Молиться мы так уж не молились, но все же в основном люди были верующие, я так думаю. Во всяком случае, крестики очень многие носили, да и «Господи помилуй» постоянно слышалось. Особенно когда в атаку идти, перед боем. Тут только и слышишь: «Господи помилуй!» А кто молился, те молились. Хотя и не разрешалось это, но все равно всегда ведь найдешь место, где помолиться: на посту стоишь и молишься про себя, просишь у Бога, что тебе нужно. Никто не помешает.

— Батюшка, а после войны Вы что делали?
— Из госпиталя пришел в конце 1945-го года, в колхозе работал, в лесничестве рабо-тал, своим хозяйством занимался, плотничал, крыши крыл — в общем, делал, что придется, чтоб жить.

— А когда Вы приняли священный сан?
— Рукоположение я принял очень поздно, лишь в 1983 году. Пять лет был диаконом, а с 1988 года служу священником. Живу я в деревне Осинки Горьковской области, Воротынский район. Правда, год назад владыка определил мне быть на покое — по состоянию здоровья. Но смену мне так пока и не прислали. Вот и приходится все-таки иногда служить. А что поделаешь: люди приходят и просят: отслужи на праздник, отслужи требу, то да се. Вот и служишь…

Источник: www.miloserdie.ru