Надо идти

Александр Анисимов, лето 1940 года (18 лет)

Александра Рыбинкина:  Александр Иванович, сколько Вам было лет когда началась война?

Александр Иванович: В июле 1941-го мне исполнилось девятнадцать. В молодости я был  довольно разносторонним спортсменом — занимался всем подряд: боксом, футболом, бегом, городками, лыжами, стрельбой. Именно это и помогло мне в начале войны попасть в элитную войсковую часть, занимавшуюся разведывательно-диверсионной деятельностью в тылу врага – отдельную мотострелковую бригаду особого назначения войск (ОМСБОН) НКВД.

Формирование нашей бригады началось в первые месяцы войны из лучших спортсменов, наиболее подготовленных добровольцев-москвичей. В неё принимали и политических эмигрантов, членов Коминтерна, находящихся в то время в нашей стране. И подразделения ОМСБОНа практически сразу начали напряжённые занятия: мы изучали минно-взрывное дело, тактику ведения боевых действий в особых условиях, и конечно, усиленно совершенствовали физическую подготовку. Тренировались мы постоянно. Например, каждый день проходили на лыжах через весь город в Сокольники, и там, на специальном отрезке железнодорожного полотна учились закладывать заряды и подрывать их.

— Когда Вы начали применять свои знания на практике, в условиях войны?

— До 16 октября 1941 года мы пробыли в подмосковных лагерях, где минировали подступы к столице. В районе Химок на поставленных нами «сюрпризах» позже подорвалось семь или восемь фашистских танков. Немец тогда подобрался очень близко к Москве, гораздо ближе сорока километров, на чём сейчас упорно настаивают отдельные историки. Когда фашистские войска приблизились вплотную к Москве, нам стали поручать важные задачи по обороне города.

Как-то утром мы получили задание заминировать мост, чтобы остановить продвижение немцев. А по нему как раз в это время прогоняли скот, чтобы обеспечить жителей столицы продовольствием. Мы успели установить мины, пока шло стадо. Вражеские танки были уже совсем рядом, я их хорошо разглядел. Некоторые из них были жёлтого цвета – их перебросили из Африки и ещё не успели перекрасить. Свою задачу мы тогда выполнили.

— Как спецназовцы действовали в самом городе?

— В самой столице мы занимались патрулированием улиц, выявляли различные нарушения светомаскировки, дежурили в канализационных люках, обложившись бутылками с зажигательной смесью, отлавливали дезертиров и мародёров. У нас был жёсткий приказ — расстреливать всех грабителей без исключения на месте. Но мы, задержав, переправляли их в милицию. Во всяком случае, на мне крови нет. Также готовились к боям в условиях города. Каждому из нас назначили позицию, которую предстояло оборонять в одиночку, с винтовкой и гранатами. Как сейчас помню, мне дали точку в здании на Пушкинской площади, в одной из квартир на втором этаже. К счастью, фашисты так и не прорвались в город, и как только ситуация вокруг Москвы стабилизировалась, нас вновь собрали для дальнейших тренировок.

Александр Анисимов, Москва 7 ноября 1941 г. (после Парада)

— Александр Иванович, у Вас были друзья среди спортсменов?

— Я жил в одном доме, только на разных этажах, с боксёром-тяжеловесом Николаем Королёвым, впоследствии знаменитым партизаном. Вот как раз с ним в одном строю мы  прошагали 7 ноября 1941 года по брусчатке Красной площади. Из известных спортсменов среди нас ещё был многократный чемпион страны по бегу Владимир Казанцев.

— Расскажите, пожалуйста, как проходил парад 7 ноября.

— Подняли нас тогда рано, часа в четыре. Погода стояла паршивая. Мокрый снег, ветер в лицо. А мы в легких шинелишках, яловых сапогах, правда, в зимних шапках-ушанках. За плечами вещмешки с запасами продуктов на десять дней, гранат и патронов. Винтовки нам выдали новые, десятизарядные СВТ, но в мороз они себя, к слову сказать, плохо проявили, система Мосина оказалась не в пример надежнее. После завтрака нас построили. И только тогда сказали, что идем на парад. Приказали подогнать амуницию. Так, в полной боевой экипировке и двинули к месту сбора. По пути в Большом театре подобрали сослуживцев. Так и сформировался наш сводный полк.

Честно говоря, немного осталось в памяти от самого парада.  Что там разглядишь при темпе 120 шагов в минуту с равнением строго направо? Сплошная пелена кругом. Думаешь только об одном — как не потерять равнение и не сбиться с темпа. На Мавзолее вроде угадывалась фигура Сталина в шинели. Или мы теперь это додумываем. Позже мне приписали в одном издании такой афоризм: «Для меня парад был истинным вдохновением. Показалось, что час мужества пробил».

Сейчас вот кое-где пишут, что нам опасались доверить боезапас, что мы шли с холостыми патронами, тренировочными гранатами и прочее. Чушь полная. Мне врать ни к чему. У нас было по двести патронов на брата. По четыре гранаты на поясе — две противотанковые и две РГД. Разумеется, запалы к ним хранились отдельно, как и положено по инструкции. Иначе до беды недалеко. А танкисты, так те после парада сразу прямым ходом двинули на передовую.

Окоченели мы прилично. В принципе, было чем согреться: нам на пятерых выдали по фляжке спирта — пол-литра как-никак. Но я тогда не пил, не курил. Обошлись без спиртного. И никто всерьез не заболел, что удивительно. Потом вернулись в казармы и стали готовиться к боевым заданиям. День-два — и по партизанским рейдам.

— Как Вы оказались за линией фронта?

— После обучения всех нас разбили на небольшие отряды для выполнения боевых задач. Так сформировались «Неуловимые» и «Боевой» — первые легионеры ОМСБОНа. Я попал в отряд «Боевой» численностью 44 человека. Задача была сформулирована чётко: проход через линию фронта на территорию Белоруссии и проведение диверсионно-разведывательных и пропагандистских мероприятий. 23 февраля 1942 года нас на машинах вывезли из города. Помню, когда мы один за другим грузились на полуторки, с родными все прощались накоротке. Моя мать тогда стояла поодаль за решётчатым забором и искала меня глазами. Но подойти к ней у меня не было сил.

Партизанский отряд «Неуловимые»: Шаров, Бреусов, Иванов, Прудников. Москва 1943 год

По дороге, в машинах, мы проверяли связь, продолжали готовиться. В общем, использовали с толком любую свободную минуту, ведь все понимали, что в тылу противника нас ждут суровые испытания. Приехали мы в Осташково, стали ждать «окно», чтобы пройти через линию фронта. И вот однажды ночью приказ – выдвигаться. В одну секунду собрались, надели лыжи, взяли заранее уложенные волокуши: в одной – продовольствие, в другой – боеприпасы. Впереди шли заслуженные мастера спорта Иванов и Андреев, а мы, молодёжь, сзади. Я следы нашей лыжни заметал и прикрывал товарищей заодно. Наконец, в глухом лесу под Витебском мы разбили лагерь.

За время пребывания партизан «Боевого» в тылу врага мы успели пустить под откос больше ста вражеских эшелонов, уничтожить около тысячи вагонов, захватить в плен свыше двух тысяч фашистов.

Саша Анисимов в 3-м классе. Рядом с учительницей немецкого языка (классным руководителем), справа от нее.

— Помните свой первый бой?

— Первый бой наш отряд принял после лыжного перехода линии фронта в феврале 42-го в небольшом, из двух хат, хуторке. Только отогрелись и расположились ко сну, и вдруг стрельба. Заявилась группа немцев и полицаев за хуторской горилкой, видимо, погулять надумали, да нарвались на охранение. В перестрелке с ними ранило Хартулари – начальника разведки отряда. Это была первая наша потеря. Его положили на волокушу и – быстро в лес. Меня командир оставил для прикрытия. Я выбрал хорошую позицию, замаскировался в снегу, обложился боеприпасами и приготовился к длительному бою. Однако немцы до рассвета в хутор так и не сунулись. Приладил я тогда лыжи, чтобы своих догнать, да не тут-то было. К утру мороз поддал, ноги одеревенели, ступни примёрзли к валенкам. Всё, думаю, кранты. Наступаю – от боли в глазах меркнет. Но идти надо. Приторочил к ремню сосновую лапу следы заметать и – вперёд, не останавливаясь. Вскоре пошёл привычным махом, догнал своих.

— Где бойцы доставали продовольствие?

— Отряд питался в основном продуктами, пожертвованными населением, и в подавляющем большинстве случаев к партизанам относились как к родным, особенно белорусы. Им самим есть нечего было. Они спасались от голода лепёшками, замешанными на лебеде, горохе, картошке, на «деревянном» масле, и делились с нами. А мы с ними – табачком, присланным с Большой земли.

Но вот однажды, прибыв за продовольствием в одну из станиц, я зашёл в хатку поесть, а, поев, почувствовал сильную слабость. А тут ещё фашисты объявились. Еле дотащился до телеги. Хорошо рядом лес, туда фрицы боялись захаживать. В лагере врач определил у меня отравление мышьяком.

На допросе «кормильцы» юлить не стали, сказали, что гитлеровцы отобрали у них скотину, пообещав вернуть взамен на живого партизана. «Что же ты, разведчик, врагов прошляпил, — укорял меня командир. — Так немудрено и жизни лишиться». «Так свои же», — отвечал я.

И я точно знаю, что если бы не смог добраться тогда до телеги, подорвал бы себя гранатой.

— Как долго продолжалась Ваша партизанская служба?

— В 43-м году я получил новый неожиданный приказ: срочное отправление с Казанского вокзала для дальнейшего прохождения службы. И через несколько суток – Ташкент, Душанбе и конечный пункт – Пянджский пограничный отряд. Здесь необходимо было усилить государственные рубежи на границе с Афганистаном. Так 3 июля 1943 года я надел зелёную фуражку. Помню, думал тогда: куда я попал?! Не край – диковина. Жара нестерпимая, комары по-особому жгучие. Название местности: Файзабад Кала, Кумсай – кишлак, что рядом с нашей 6-й заставой, с налёта и не запомнишь. Верблюды, ишаки, минареты, женщины, паранджа. Да что там – вода, воздух, небо были другими и поначалу никак не глянулись. Жутко тянуло обратно в свою бригаду. Ребята, приехавшие со мной, человек 25, тосковали не меньше моего.

Когда мы приехали на место, выяснилось, что жить нам негде, надо строить казарму. И вот мы с ребятами днём то работали топорами, то вели наблюдение с вышки, а ночью патрулировали вдоль границы. Мы, можно сказать, полностью построили городок на заставе. Начальник заставы капитан Лабинов (как же он в душу влезал своими матюками) приводил нас в чувство на строительстве городка. Глины, соломы, камыша было предостаточно, благо река рядом. Глину заливали в самодельную форму, и под палящим солнцем вскоре получались готовые кирпичи. Стены – крепкие, крыша – надёжная. Потом привезли железные кровати, сено для тюфяков, накомарники. Надо было ещё и быстро оборудовать линию границы: выставили секреты, сигнализацию сделали по-фронтовому из консервных банок. Просто, зато весьма эффективно. Не то, что враг – дикобраз не проползёт!

— Александр Иванович, чему Вас обучали на границе?

— За время службы на границе я прошёл специальные курсы парашютной подготовки. Местность, которую контролировал погранотряд, была гористая, и руководство понимало, что пограничным нарядам тяжело догнать нарушителей, которые прекрасно знают все тропы, привычны к горам. Вот и готовили пограничников высаживаться с самолётов им наперерез.

Бывали, конечно, и несчастные случаи: у кого парашют не раскроется, у кого стропы запутаются. Я тоже один раз приземлился неудачно, ноги повредил. Совершил всего восемь прыжков, но научился. Причём прыгали мы с малой высоты, с крыла самолёта, так что вначале было нелегко…

— Как проходила служба советского солдата на Пянджской заставе?

Участок заставы, на котором я служил, проходил вдоль пограничной реки. Течение было очень сильное. И вот как-то раз мы ловили нарушителя, но он добрался до берега и попытался уплыть. Наш снайпер его достал, но тело вытащить не смогли – его мгновенно унесло течением.

А однажды мы вместе с младшим наряда издалека заметили человека, который горной тропой спускался к реке с «чужой» стороны. Он постоянно оглядывался по сторонам, да и одет был подозрительно. Мы спрятались недалеко и решили подпустить его поближе. Вдруг смотрим, он прямо на нас идёт! Я товарищу шепнул, чтобы он обходил сзади, а сам спрятался за угол, чтобы выйти наперерез. Когда нарушитель оказался совсем близко, мы с напарником почти одновременно вышли из засады и приказали неизвестному стоять. Тот, недолго думая, бросился на меня с ножом. Я успел увернуться и ударить его прикладом, но нарушитель оказался тренированным, после такого удара не упал! Пришлось мне вспомнить боксёрские приёмы: левой рукой я ударил его в грудь, а правой со всей силы в челюсть. Только после этого он прекратил сопротивление и рухнул на землю. Я связал ему руки и пустил сигнальную ракету. Наши быстро приехали на лошадях и увезли его. Позже начальник заставы поощрил меня десятидневным отпуском с поездкой на Родину.

Там, в приграничье, трудно было всем: и нам, и местным жителям. Ведь все мужики на фронт ушли, вот и помогали мы оставшимся женщинам выполнять тяжёлую работу, частенько таскали в тюках хлопок. Взвалишь тюк в 200 килограммов и идёшь – пыхтишь паровозом, девчат смешишь. Местные благодарят, приветствуют. «Ташакур» — говорят, щурятся. Да это даже в радость было: и помощь, и тренировка хорошая. А так, всё было: и нарушителей ловили, и с парашютами прыгали, и от тигров спасались, я даже малярией переболел, но всё-таки служба мне нравилась, интересно  было!

Вокруг красота была, будто из учебника. Оазис и только: арыки, пирамидальные тополя, заросли фисташки, дзюды, винограда, бахчи. А вечерком соберёмся в курилке – и всё больше о витебских лесах да о ребятах. Зайдётся сердце, скрипнешь зубами. Какая там красота, даже когда война!

Александр Иванович Анисимов, современное фото.

— Когда для Вас кончилась война?

— Помню, 9 мая 1945 граница взорвалась сполохами салюта – стреляли из ракетниц всех цветов. Так в отряд пришла весть о Победе. А я лишь в 1949 году вернулся в Москву и сразу пополнил милицейские ряды – стал участковым своего района. И как бы странно это не было, своё самое тяжёлое ранение я получил не в тылу врага на спецзадании, не на границе, а именно здесь, в мирном, на первый взгляд, городе. Несколько пьяных мужчин напали на женщину. Я тогда проходил мимо и вступился за неё. В драке получил многочисленные ножевые ранения груди, было проколото лёгкое. Тренированный организм, конечно, справился, восстановился, но я уже не мог оставаться в милиции по состоянию здоровья и ушёл работать на завод.

— Александр Иванович, снится ли Вам война?

— Знаете, что мне иногда снится? То, как на границе нас заставляли учиться ездить на лошадях. А куда денешься, надо! Был у меня конь Везучий. Меня как шифровальщика заставы частенько отправляли в отряд с донесениями. За 22 километра. «Анисимов! Пакет! Коня!» — взлетаю на Везучего, и он везёт меня до первой низинки. Спешиваюсь, даю хлеба коню, и он за мной следом, хвостиком готов идти на край света. Я хоть и футболистом был, и лыжником, ноги, что колонны Бранденбургских ворот. Но после коня так не хотелось появляться в отряде в раскорячку! Вечером в клубе кино, танцы, девчата подбегут, а я…

Беседовала Александра Рыбинкина
www.world-war.ru