Мы встретили войну в Литве

Вячеслав Федорович Лемехов (слева) с сослуживцем.

В мечтах я уже примеривал матросскую форму, когда в 1939 году внезапно разра­зилась советско-финская война. Несмотря на призывной возраст, меня, как специалиста, оставили на заводе «Красная кузница», где тогда стояли на ремонте военные эсминцы, А через год, когда восстановленные корабли ушли на боевое дежурство, настал и мой черед отправиться в армию.

В дальний путь на вокзале меня провожали родители. Сначала нас в теплушках привезли в Ленинград, оттуда отправили а Кингисепп. Конечным пунктом нашего путешествия стал город Нарва. Ехали мы тогда в приподнятом на­строении — никто из нас даже не подозревал, что ждет впереди.

По прибытии на место меня определили ме­хаником на плавающий танк Т-37. Помню, как я удивился, увидев, что в Эстонии люди ходят в шляпах. В Архангельске тогда была другая мода — кепки.

Незадолго до начала войны мы выеха­ли в район Тарту и разбили в лесах лагерь. В конце мая было не по-весеннему холодно, но в начале июня неожиданно грянула жара и начались лесные пожары. Огонь подобрал­ся вплотную к стоящим танкам. Вначале мы со смехом пытались сбить раздувающееся пла­мя ремнями, но когда пожар с ревом набросил­ся на нас, поняли, что впору думать о спасении. Мы едва-едва успели вывести танки на доро­гу. Счет шел на секунды. В тот день мы чудом остались живы.

17 июня 1941 года нас отправили, как нам тогда сказали, на «учения Балтийского воен­ного округа», и 22 июня наша часть была уже в Литве. Здесь мы и встретили войну. До сих пор помню, как наш командир взвода бежал от здания станционного вокзала к вагонам. Уже на следующий день наш З3-ий отдельный разведывательный батальон получил боевую задачу — соединиться с частями своей дивизии, которые выехали на учения раньше и оказались отрезанными от остальных. Совершив стремительный марш-бросок, менее чем за день мы прошли около ста километров. От границы в глубь страны бежали испуган­ные, плачущие люди. Паника была страшная. Но нам как-то не верилось, что все это надо­лго. Все надеялись быстро разбить фашистов и вступить на территорию Германии. Осознание того, что война предстоит затяжная, пришло после того, как командование отдало приказ расстрелять из танков склады горюче-смазочных материалов, где хранились огромные запасы бензина. Пламя было видно на расстоянии в десятки километров.

Отступая, наша дивизия попала под бомбеж­ку. Немецкий снаряд разорвался совсем рядом с моей машиной, вспыхнул двигатель. Спастись удалось только командиру танка и мне. Осталь­ные члены экипажа сгорели заживо, запер­тые в стальной обшивке. Плавающий Т-37 был легким, с броней, гораздо более тонкой, чем на немецких танках. Наша техника предназначались, скорее всего, для быстрого продвижения в глубь территории противника по шоссейным дорогам. Возможно, именно поэтому в первых боях было уничтожено много наших танков.

После столкновений с противниками машины были похожи на решето. А ведь в начале войны мы думали, что немцев разобьем быстро. Осо­бенно когда видели, какое количество войск идет на запад. Но никто из этих шедших тогда людей не вернулся.

Поначалу предполагалось, что наша диви­зия остановится на старой русской границе в Эстонии. На подходе же к ней выяснилось, что немцы захватили Нарву, а мы едва не попа­ли в окружение.

До Ленинграда наша дивизия дошла с тя­желыми потерями. Расположились недалеко от Кронштадта. Именно тогда я стал свидетелем первого авианалета на Ленинград, во время ко­торого немцы разгромили Бабаевские склады. И это несмотря на то, что все небо в этот момент полыхало от разрывов наших зениток. Отчетливо помню, как во время этого боя одна из бомб попала в линкор «Марат», который сел на мель у стен Кронштадта, и как горящие книги его судо­вой библиотеки плавали в заливе.

Осенью начался голод. Дневной рацион солдат составляли 150 граммов хлеба из отрубей, несколько ложек чечевичной каши да пара стаканов горячей жидкости, имено­вавшейся чаем.

По утрам истощенные бойцы шли сооружать окопы и ставить заграждения. За день по нескольку раз налетали немецкие бомбардировщики, тогда приходилось ска­тываться в только что вырытые окопы и вжи­маться в мерзлую землю, прячась от летящих осколков. Вечером уцелевшие возвращались в землянки, валились с ног от усталости, а на следующее утро несколько человек не под­нимались на построение. В те дни при росте 180 сантиметров я весил всего 48 килограм­мов. Мне постоянно казалось, что следующая ночь будет последней.

Все мы рвались в бой. И дело было не толь­ко в патриотизме — на передовой кормили три раза в день и давали настоящий хлеб! Когда в наш резервный полк прибыли старшие офицеры, критерий отбора был один. Они ко­мандовали «Кругом!», и если человек после разворота не падал, его брали в действующую армию. Таких, признаться, оказалось немного в том числе и я.

В ноябре мою часть перебросили на так называемые Невский пятачок, где погибла целая армия. Затем были Пулковские высоты. Немцы стояли буквально напротив нас. Поскольку шла постоянная позиционная война, нам приказали выбить противника из укреплений. Мы пробо­вали обойти их с фланга через деревню. В на­шей группе были танки Т-28, Т-26 (у которого вместо пушки огнемет), и БТ-7 (в его экипаже был я). Когда стали приближаться к немецким позициям, тяжелый башенный Т-28 подбили.

Командир нашего экипажа приказал спасать танкистов. Как только мы выбрались из маши­ны, командиру осколком оторвало руку. При­шлось вынести его на себе в пункт медицинской помощи. Как я сумел, не знаю — мы ведь тогда все сильно ослабели от голода. Но командира я все-таки дотащил.

В те годы мы не могли на равных сражать­ся с немцами. Их танки были лучше: пушки большего калибра, толстая лобовая броня, отличная оптика наведения. Экипаж состоял из пяти человек, при этом командир, в отличие от нашего, лишь отдавал приказы и наблюдал за боем. У нас, правда, была более маневренная бронетехника, но скажу откровенно: поначалу немецких танков мы боялись. Однажды подбили «тигр». Великолепная машина! Внутри отделана кожей, легкая в управлении, 100-миллиметровая лобовая броня, мощная пушка. Позднее наши тридцатьчетверки модифициро­вали, и они уже ничем не уступали немецким. 1942 год был самым тяжелым. Катастро­фически не хватало боеприпасов. Когда тан­ки шли в бой, на каждую машину выдавалось по три снаряда. Поэтому чаще всего сражение заканчивалось лобовой атакой.

Лишь в 1943-м нашим войскам удалось про­бить брешь в немецких укреплениях, а в январе следующего года завершилась блокада Ленинграда. Нас перевезли в Ораниенбаум, откуда мы начали наступление, отрезая 125-ты­сячную группировку противника. После того как была освобождена Прибалтика, стало ясно, что немцы проиграли. К тому времени я уже был гвардии старшиной.

После освобождения Прибалтики нас перевели на 1-й Украинский фронт. Прорвав че­тыре оборонительные линии, мы двинулись к Варшаве. Нас встречали как освободителей! Красавицы-полячки выходили к дороге и забрасывали нас цветами. Жители несли в котелках горячую еду. Я на всю жизнь запомнил маленькую жительницу Кракова, которая про­тянула мне свою куклу. Как знать, может, и она до сих пор вспоминает меня, русского солдата, который спрыгнул с танка и отдал ей кусок ду­шистого хлеба?

Война для меня закончилась в Дрездене 5 мая, за три дня до капитуляции фашистской Германии, мы с однополчанами бродили по древним улицам этого города и кричали: «Победа!» Казалось, что это слово понимают все, независимо от того, на каком языке они говорят.

Планов на мирную жизнь было много. На моей гимнастерке красовались два орде­на Славы (II и III степени), медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда» и «За по­беду над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», но заветной целью до сих пор оставалось море. Однако мечта так и осталась мечтой. Когда вернулся в Архангельск, в райкоме партии меня направил, в отдел кадров УВД. Уже в ноябре 1946 года, меня оформили на должность инспектора боевой и политической подготовки в городской отдел милиции. Здесь я познакомил, со своей будущей женой, которая в то время работала начальником секретариата. Bcкоре у нас с ней родились двое замечательных сыновей.

Я заочно окончил высшую школу МВД, рабо­тал оперуполномоченным, заместителем и на­чальником Ломоносовского отдела милиции. Когда переводился в областное управление на должность заместителя начальника уголовно­го розыска, сотрудники просили: «Федорович, не уходи!»

После увольнения из органов внутренних дел работал в школе. Учил старшеклассников военному делу, рассказывал им о своей фронтовой молодости: как дважды горел в танке, умирал от голода в лесах под Ленинг­радом, как вместе со своими товарищами выстоял в тяжелейших сражениях Великой Отечественной войны.

Источник: Мы сражались за Родину. Москва, 2010 г. с. 216-219.