Мой отец

Да благословит Бог, добрые люди, труды ваши праведные!

Послушайте воспоминания отца моего Камардина Василия Ивановича 1906 года рождения, преставившегося 27 марта 1974 года, и Божией милостью выдержавшего все муки ада фашистского плена в Германии в 1941 — 1945 годах. Отец очень мало и очень скупо рассказывал о своей жизни в плену, так как сразу же начинал плакать. Если бы он рассказывал нам все, наши души не смогли бы выдержать даже просто слушая о его муках, не то что испытывая их. А то, что он на самом деле перенес в неволе, осталось для нас тайной, которую он унес с собою.

Отца призвали на второй день войны, а спустя две недели часть тяжелой артиллерии на Западном фронте, где отец был наводчиком, была окружена немцами и без боя сдалась в плен. Никто не понял, что произошло. Они даже ни разу не выстрелили из своих совершенно новых пушек, которые были еще в заводской краске. И из винтовок они стрелять не могли, так как кроме пушек у них не было никакого другого оружия. Единственное, что успел сделать отец вместе со своим напарником, — снять замок с пушки, который весил более шести пудов. С большим трудом они оттащили его к оврагу и сбросили туда. Как только они это сделали, подъехали немцы на мотоциклах, ткнули отца в грудь автоматом и спросили:

— Веришь в Бога?

Отец ответил:

— Верую, — и показал нательный крест.

То же спросили и у напарника. Тот ответил:

— Я комсомолец, — и был тут же расстрелян автоматной очередью.

Отца ударили прикладом в спину и втолкнули в колонну военнопленных. В этот момент он увидел командира своей части, садящегося в машину с немцами. Тут стало понятно, почему они ни разу не выстрелили из своих новых пушек. До конца своих дней отец сильно переживал это предательство.

В плену отец был в Германии и о своей лагерной жизни рассказывал так:

Сначала у них был хороший начальник, заботливый. До того заботливый, что каждую ночь без перерыва приходил в барак с конвойными и солдатами, укладывал заключенных на длинные столы вдоль барака и приказывал пороть плетью в кровь. Следы этой «заботливости» остались на теле отца на всю жизнь. Когда после войны мы ходили с отцом в баню, я видел на его спине и ягодицах шрамы от вырванных кусков мяса.

В другом лагере начальник был «совсем хороший». Он их жалел, никого не бил. Только раз в неделю, по воскресеньям, выстраивал всех на плацу и приказывал рассчитаться на первый-седьмой. Каждого седьмого тут же расстреливали. Отцу часто доводилось быть шестым. От такой «хорошей жизни» да еще и «хорошей еды» (а едой была только брюква и кусочки черного, как уголь хлеба) отец приготовился уже помирать, так как начал ходить одной кровью.

Многие из его товарищей не выдерживали и накладывали на себя руки. Не было, вспоминал отец, ни одного подъема, чтобы кого-нибудь, а то и нескольких сразу, не находили повешенными на крючьях, которые «благодетели» немцы специально для этого вбивали в стены бараков. Каждый желающий имел возможность сам себя повесить, не утруждая лишний раз «заботливых» хозяев. Но мой отец твердо знал, что самоубийство – смертный грех, и, предавая себя воле Божьей, все терпел до конца.

Много раз при построении на плацу представители русской освободительной армии (РОА) предлагали им вступить в ее ряды, обещая все блага, лишь бы только они пошли убивать своих братьев. Слава Богу! – как вспоминал отец, почти никто никогда не выходил из строя. Несмотря на невыносимую жизнь, иуд были единицы.

И вот дошел мой отец от этой жизни до того, что остались в нем одна душа да кости, а тела почти уже не было. Да и крови тоже, так как ходил он все время кровью. И тут-то, когда он совсем уж было собрался помирать, построили их и спрашивают, кто умеет ходить за коровами. А отец вырос в деревне и жил там, пока не раскулачили нашего деда Ивана, в 1928 году. Из-за этого моего отца раньше времени комиссовали из РККА и в 1930 году лишили гражданских прав. Слава Богу – в том же году ему вернули права и позволили уехать вместе с матерью в Москву на работу. Вот отец и ответил, что умеет ходить за коровами. Его вывели из строя и отдали в рабство. Жил он в коровнике, вместе с коровами, стало и ему перепадать и жмыха, и молока, и начал он потихоньку оживать.

Из плена отца освобождали американцы и многих молодых соблазнили остаться за границей, уверяя, что товарищ Сталин всех бывших пленных сажает в тюрьму и расстреливает. У отца с матерью нас было трое, и отец сказал, что он своих детей не бросит, и, что бы его ни ожидало, поедет домой.

Американцы оказались правы. Эшелон с бывшими пленными прибыл в Сибирь, в лагерь, на угольную шахту. Выходило так, что защитники отечества, пережившие ужасы плена, вместо заслуженного отдыха попадали в лагерь и становились бесплатной рабочей силой для своего правительства так же, как прежде для немецкого.

Но милостью Божией все устроилось благополучно для отца. На построении у них спросили, кто умеет класть печи. А отец в деревне до войны клал печи, и ответил:

— Я умею!

Его вывели из строя и отправили класть печь одному начальнику. И так хорошо он это сделал, что самому понравилось. Так он и пошел класть печи, а в шахту – слава Богу! – так ни разу и не спустился. Кто знает, вышел ли бы он оттуда живым. Много было обвалов и аварий со смертельными случаями.

Мать ничего не знала об отце. Только в начале войны она получила извещение о том, что он пропал без вести. Из лагеря писать домой не разрешалось. И вот в декабре 1946 г. отца вызвал начальник лагеря и сказал:

— Ну вот, Василий Иванович, проверили мы все твои слова. Ты никого не предавал и не виновен в том, что попал в плен. Езжай домой. А надумаешь вернуться сюда работать за деньги – будем только рады встретить тебя и устроим тебя здесь жить вместе с семьей.

Отец поблагодарил и поехал домой.

В декабре 1946г. он вернулся домой, к матери, как снег на голову. Мать ахнула от неожиданности, так как уже и не думала его дождаться, спросила только:

— Где же ты был так долго?

— Был я и в плену, в Германии, и в лагере, в Сибири.

— Так ты же предатель, изменник Родины, раз был в плену!

Отец горько-горько заплакал от таких слов и потом всю жизнь, при воспоминании об этих словах, плакал. Моя дорогая мама только в конце своей долгой 87-летней жизни осознала, что она нанесла такую тяжкую, несправедливую обиду отцу. Она раскаялась в том, что назвала нашего отца-мученика, столько перетерпевшего за нас, предателем Родины и исповедала этот тяжкий грех в церкви. Всю свою долгую жизнь до исповеди мама считала отца «врагом народа». Слава Богу! – здравый смысл по милости Божией все же победил в маминой душе, и в конце жизни она раскаялась в своих жестоких словах. Вот какую силу имела пропаганда советского правительства на души простых людей!

Несмотря на такую тяжелую жизнь, полную лишений и бедствий, я никогда не слышал ни слова упрека в адрес советской власти. Да и к немцам мой отец не питал никакой злобы.

— Да, — говорил он, — они культурные люди, куда уж нам до них. У них туалеты благоустроенные.

На память о плене у отца совершенно исчезли обоняние и вкус. Он не чувствовал никакого запаха, даже очень сильного, и не разбирал, что он кушает, сладкое или соленое. Когда еще не было холодильника, мама иной раз не успевала выбросить протухшие яйца. Придет, бывало с работы, а отец их ест, как ни в чем не бывало. А от них такой запах идет, что их даже в руки взять невозможно, не то, что есть. Вот какую память оставил о себе германский плен. Но даже это не вызывало никакой озлобленности в мученической душе моего отца. Воистину, только такие праведные христианские души могли победить и победили такого жестокого и беспощадного врага в минувшей войне. Дай-то Бог нам и нашим детям, и внукам быть такими же терпеливыми, кроткими, трудолюбивыми, как и наши родители, в тяжких, порой мученических испытаниях, которые неминуемо ожидают нас в этой временной жизни.

В 1962 году моего отца вызвали в военкомат и вручили медаль «За победу над Германией». Отец был очень рад, а медаль его я храню как святыню и передам по наследству своей дочери.

Материал передан для публикации В.С. Камардиным
Материал подготовлен Еленой Громовой

www.world-war.ru