Медаль за Отвагу

Шел 1943 год. Наши войска вели упорные бои с противником на Центральном фронте, которым командовал генерал армии К.К. Рокоссовский. Я в это время был командиром взвода разведчиков. Как-то раз вызывает меня начальник дивизионной разведки и говорит: — Есть ответственное задание, согласованное с командиром твоего полка. В деревне Ольховка, что в пятнадцати километрах от передовой, расположилась большая группа немецких офицеров. По данным соседней разведки, вроде бы для инспектирования войск. Но это все предположения. Мой начальник заинтересовался работой этой группы и приказал уточнить сведения, для чего необходимо захватить «языка», желательно офицера. Задача ясна?

— Так точно, товарищ майор, — ответил я.

— На подготовку — два дня. Свяжись с командирами разведвзводов
соседних полков, получи у них необходимые сведения, они в курсе дела.
Через двое суток, в это же время, доложишь о готовности. Желаю успеха!

На прощание майор пожал мне руку.

Пятнадцать километров — в пределах боевых порядков войск противника — расстояние немалое, хотя приходилось проходить и по 50 километров в день, но это когда в своем тылу. Не стану описывать детали подготовки, но скажу, что план мой был одобрен.

Линию фронта перешли в два часа ночи. Главное на этом этапе было выйти за пределы переднего края обороны немцев и добраться до урочища Черный Яр, где можно было укрыться до вечера. А затем, под прикрытием темноты, выйти в намеченное место, выполнить задание и уже другой дорогой возвратиться к себе.

Группа состояла из шести человек. Мне в то время было 19 лет, остальным — от 20 до 35. Между собой ребята называли меня «батей», я знал об этом, но не обижался. В моем присутствии это слово не упоминалось. Все члены группы, за исключением меня и моего связного Габидулы Габидулина, состояли в партии, я был комсомольцем, а Габидула — беспартийным. Из вооружения у нас были автоматы, гранаты, ножи. Вступать в бой было разрешено только в самом крайнем случае.

Поначалу все шло хорошо, первые всполохи зари высветили темную полоску леса, в которую мы вскоре и вошли. Начинало светать. На объект было решено выходить в десять вечера. День необходимо было переждать в лесном массиве, в двух километрах от Ольховки.

В лесу было тихо, над головами изредка пролетали ночные птицы, где-то попискивала лесная мышь. Передовая молчала, создавалось ощущение, что никакой войны нет, мы просто забрели в лес и теперь возвращаемся домой. Солнце уже взошло, но утренняя роса еще обильно обмывала сапоги.

За лесом шли глубокие овраги, склоны которых густо заросли разнолесьем. Они то тянулись параллельными полосами, то под острыми углами меняли направление. Чтобы нам случайно не наткнуться на противника, один из разведчиков был послан вперед. Он находился в пределах прямой видимости. В одном месте, где овраг под прямым углом поворачивал на запад, связь с дозорным прервалась из-за густых зарослей подлеска.

Было решено проскочить открытое пространство оврага в месте его излома. И в тот момент, когда группа была уже на середине оврага, на встречу нам неожиданно вышли человек десять — двенадцать немецких солдат во главе с офицером. Мгновенно были вскинуты автоматы, но никто не выстрелил: мы тоже были одеты в немецкую форму.

— Кто вы? — по-немецки спросил офицер.

— Саша, ответь ему, что тыловая команда, — тихо сказал я своему переводчику.

— Не надо переводить, — на русском языке ответил немец. — Я понял, кто вы: разведка или партизаны.

— Откуда ты знаешь наш язык? — спрашиваю его.

— Я из немцев Поволжья, город Энгельс, — продолжает он говорить на чистом русском языке.

— А я из Саратова, — ответил я.

— Выходит, земляки. Ну что, стрелять будем друг в друга? — спрашивает он.

— А ты что предлагаешь?

Мирно разойтись.

— Не верь ему, командир, он фашист, — слышу голос своего солдата.

— Я не фашист, я немец, — резко ответил офицер. После этого он неожиданно повернулся ко мне спиной и отчетливо подал команду. Его солдаты опустили автоматы и отошли назад.

— Ну что, лейтенант, разойдемся? — снова спросил он.

— Ну как, бойцы? — обратился я к своим разведчикам.

— Ты командир, тебе и решать, — ответил парторг моего взвода. Он был старше нас всех по возрасту.

— Кругом! — подал я команду своим бойцам. — Десять шагов вперед, шагом марш!

— Вот и все, земляк, — сказал немец. — Разойдемся подобру-поздорову. Может быть, после войны встретимся — не стыдно будет в глаза смотреть.

— Не выстрелишь в спину? — спрашиваю его.

— Нет, — твердо ответил он.

— А твои солдаты?

— Они русский язык не понимают.

Офицер убрал пистолет в кобуру, повернулся и пошел к своим солдатам. В какой-то момент мелькнуло шальное желание выпустить в него очередь, но я не мог этого сделать, так как должен был выполнить задание начальника разведки.

Когда я подошел к своим разведчикам, некоторые из них стояли, опустив головы, явно осуждая мои действия, другие улыбались. Парторг одобрительно кивнул мне головой и спросил:

— Ну что, пойдем обратно?

— Пойдем выполнять задание, — ответил я ему.

На случай, если немцы решат понаблюдать за нами, мы пошли по направлению склона, с которого только что спустились в овраг, а затем, используя густой подлесок, резко свернули на противоположную сторону и устремились к хребту. Лес закрыл от нас и дно оврага, и немецких солдат.

Все дальше и дальше забираясь в гущу леса, мы, согласно карте, вышли к домику лесника. Строение располагалось у развилки двух оврагов, откуда хорошо просматривалась дорога к селу Ольховка.

Расположились мы в густых зарослях, метрах в двухстах ниже домика, оставив одного из разведчиков для наблюдения за дорогой. Отдыхали и ели по очереди, не ослабляя наблюдение. От домика лесника до деревни оставалось меньше двух километров. Единственное, чего я опасался, — это предательства со стороны «земляка», ведь в случае его доклада по нашему следу могли пустить собак. К счастью, опасения не подтвердились, да и вряд ли немцы могли подумать, что мы, вместо того чтобы пойти обратно, направимся в их тыл.

К вечеру по дну оврага проехала подвода, груженная мешками, два мужика, вооруженные автоматами, сопровождали возницу. В десять часов вечера мы вышли из оврага и направились к Ольховке. Когда-то это было большое село, сейчас оно походило на открытый рот гигантского человека, в котором вместо зубов чернели провалы — разрушенные дома. Не нарушая тишины, добираемся до середины села, здесь из сохранившегося большого дома под звуки аккордеона неслась немецкая песня. Не знаю почему, но я помню ее до сих пор.

Вокруг дома и вдоль дороги стояли легковые и грузовые машины. Два танка, развернув стволы в сторону леса, темными пятнами сливались с огородным кустарником. Укрывшись в обгоревших развалинах соседнего дома, мы наблюдали, как из проема распахнутой двери, освещенного электрическим светом от работающего рядом движка, выходили полуодетые офицеры. Они громко и пьяно кричали, что-то доказывая друг другу. К часу ночи солдаты, несущие охрану машин, задремали в кабинах. Наступало время нашей работы.

И в этот раз нам повезло: из дома в расстегнутом мундире, без головного убора, держа под мышкой большой портфель, вышел офицер. Пьяно шатаясь, он направился за угол, чтобы справить свои естественные надобности. Я слегка подтолкнул Габидулина и Сизова — это был приказ на взятие «языка». Все произошло бесшумно.

— Может быть, устроим фейерверк? — показывая на дом, где еще светились окна и заливисто выводил мелодии аккордеон, предложил один из
моих разведчиков.

— Запрещаю, — ответил ему я.

По огородам вышли на другой конец села. И тут ночную тишину разорвал гул моторов. С той стороны, откуда мы только что пришли, промчались мотоциклисты, раздались автоматные очереди. Через огороды, используя ночное замешательство фашистов, мы вышли в соседний лес, продолжая углубляться в тыл противника. По моим расчетам они вряд ли будут искать здесь своего офицера. Идти по той стороне леса было опасно: можно было нарваться на засаду, которую вполне мог устроить мой «земляк».

Первые сполохи зари нас застали в лесных зарослях, где и пришлось отсиживаться до наступления темноты. Все шло по плану.

Наш «язык», в чине капитана, долго не мог понять, что с ним случилось, и только к середине дня, когда его хмель частично выветрился, произнес первые слова:

— Рус партизан? — глядя на Габидулина, спросил он.

— Партизан, — подтвердил тот.

Увидев в моих руках свой портфель, набитый бумагами, немец рванулся из рук Габидулы, что-то громко крича по-своему.

— Он требует отдать ему портфель, — перевел Саша Болитер.

Увидев мою реакцию, немец опустил голову и что-то забормотал себе под нос, делая особое ударение на слове «капут». Стало понятно, что за утерю содержимого портфеля ему уготована смерть.

Чтобы пленный не проявлял особую ретивость, пришлось связать ему руки и заткнуть рот тряпкой. Это мы сделали вовремя. Наш наблюдатель доложил, что по дну оврага, на расстоянии не более двухсот метров от нас, движется колонна вражеских автомашин, а впереди нее два легких танка. Колонна двигалась к себе в тыл. Скорее всего, это был карательный отряд, возвращавшийся на свои позиции после выполнения задания. Немец попытался вскочить, но Габидулин быстро успокоил его. После короткого бессловесного объяснения тот больше не пытался вырваться из «объятий» Габидулы.

К двум часам ночи мы вышли на рубеж линии фронта. По плану именно здесь, по обе стороны от намеченного участка перехода, с нашей стороны будет произведена разведка боем — для отвлечения на себя сил противника, — а мы тем временем должны будем через образовавшийся коридор проскочить на нашу территорию. Начало разведки боем — три красные ракеты, начало перехода — две зеленые. И вновь нам повезло, переход произошел быстро, потерь с нашей стороны не было.

Пленного фашистского офицера и портфель с бумагами мы сдали начальнику дивизионной разведки, а тот по команде — начальнику разведки штаба фронта, которым руководил генерал армии К. К. Рокоссовский.

Рано утром меня вызвал начальник дивизионной разведки и потребовал подробный доклад о нашем рейде. Я доложил все подробности, рассказал о встрече с «земляком» и о желании устроить фейерверк, который я не разрешил.

— Молодец, младший лейтенант, представлю к награде. Все проделал профессионально.

— Он пожал мне руку и добавил: — Везет же тебе, Иванов, среди немцев встретил земляка, ведь это ж надо! — Он покачал головой. — Иди к моим ребятам, позавтракай, а я пойду в штаб, генерал ждет подробный доклад. Звонил начальник разведки полковник Огнев, сказал, что в портфеле — ценнейшие документы. Благодарит тебя и твоих ребят. Иди и приглашай с собой Габидулу, я вижу, он от тебя ни на шаг.

— Фронтовое братство, товарищ майор, — ответил я.

— Это я приветствую. Да, и обязательно дождись меня.

Вышли из блиндажа вместе. Он пошел в одну сторону, мы с Габидулой — к разведчикам.

— Ну, что он сказал, товарищ младший лейтенант? — поинтересовался Габидула.

— Говорит, что молодцы. Обещают представить к награде.

— Вот здорово, — улыбнулся Габидула. — Вас, видно, к ордену.

Мы еще не успели дойти до расположения разведчиков, как перед нами остановилась машина, из нее вышел капитан.

— Ваша фамилия, младший лейтенант? — он сверил что-то с записью в блокноте, который достал из планшетки.

— Младший лейтенант Иванов, — ответил я.

— Вот вы как раз мне и нужны, — сказал он и захлопнул планшетку. — Вас приглашает полковник Скуратов.  Знаете такого? — Он, хитро прищурив глаза, посмотрел на меня.

— Не имею чести быть знакомым, — отвечаю ему.

— Будешь иметь честь познакомиться с ним сегодня. Прошу в машину, — и добавил: — Он очень заинтересовался твоим подвигом в разведке.

— Габидула, я поеду, а ты иди к разведчикам, майору скажешь, что полковник Скуратов вызвал меня на беседу.

— Слушаюсь, товарищ младший лейтенант, — козырнул мой связной.

Блиндаж полковника Скуратова находился на опушке леса, справа была обозначена стоянка машин, слева виднелся треугольник входа в землянку, около которой ходил часовой. Второй часовой стоял у входа в блиндаж.

— Богато живете, товарищ капитан, если держите такую охрану.

— Не зубоскальте, младший лейтенант, придержите язык за зубами.

Машина остановилась.

— Выходите, — приказным тоном произнес капитан.

Вошли в блиндаж. Направо, в большой комнате, под портретом Сталина сидели за столом два полковника, третий ходил по комнате, держа в зубах незажженную папиросу.

— Товарищ полковник, — обратился капитан к тому, кто держал в зубах папиросу, — ваше приказание… — Он не договорил, полковник зло махнул рукой:

— Сколько можно ждать!

— Товарищ полковник… — капитан пытался что-то сказать.

— Прекратите, капитан, можете быть свободным. — Капитан щеголевато приложил руку к козырьку, щелкнул каблуками, повернулся кругом
и вышел.

Я улыбнулся.

— А ты чего улыбаешься, младший лейтенант? — прищурив глаз, сделал мне замечание один из сидящих за столом.

— Это ты, значит, и есть младший лейтенант Иванов, командир взвода разведки? — подойдя ко мне вплотную, сквозь зубы процедил полковник, ломая так и не зажженную папиросу.

— Так точно, товарищ полковник, я и есть младший лейтенант Иванов.

Он подошел еще ближе, впиваясь злыми глазами мне в лицо.

— Вы посмотрите на него, совсем еще пацан, а до чего докатился. — Сидящие за столом полковники в знак согласия кивнули головами.

— Сдайте оружие, младший лейтенант, — приказал стоящий против меня полковник.

— Я расстегнул кобуру, вынул пистолет и положил на стол.

— Это все? — спрашивает он.

— Нет, не все, есть нож и… — я не договорил.

— Все положите на стол.

Я положил на стол нож, вытащил из кармана гранату-лимонку. И так получилось, что, поправляя на плече ремень, я взмахнул рукой, в которой сжимал гранату. В это время офицер, который стоял рядом, отскочил в сторону двери, сидящие за столом полковники пригнули головы. Я ничего не понял, все еще держа поднятую руку с гранатой.

— Положите гранату на стол, — придя в себя, распорядился сидящий за столом полковник. Не показывая своего испуга, он спросил: — А разве граната является табельным оружием офицера? — В словах слышится насмешка.

— Это мое личное оружие, товарищ полковник. Разведчик на тот свет один не уходит, он прихватывает с собой сопровождающих.

— Теперь все?

— Все, — отвечаю.

— Сержант Войтик, обыщите его. — Из другой половины блиндажа ко мне подскочил обезьяноподобный верзила и натренированными движениями рук ощупал меня. — Идите, сержант.

— А теперь снимите ремень, младший лейтенант Иванов, вы арестованы, — слышу я за спиной голос первого полковника. — Признайся честно, какие сведения ты передал фашистскому офицеру, за сколько сребреников ты продал Родину?

— Товарищ полковник… — хочу я ему объяснить.

— Молчать, предатель, здесь тебе товарищей нет. Мы о тебе знаем все. Ты даже пожалел пьяных фашистов, не разрешил их уничтожить.

— Товарищ полковник… — снова пытаюсь объяснить я.

— Молчать, изменник Родины! — слышу в ответ.

— Сержант Войтик, в землянку его, под стражу! Завтра ты, как изменник Родины, будешь расстрелян перед строем полка. Сержант, выполняйте!

Сержанту не надо два раза повторять приказ. Он вывел меня на улицу и втолкнул в темную яму землянки. Я растерялся и не знал, кому верить. Майор сказал, что я действовал правильно и достоин награды, — и вдруг я оказался изменником Родины. Может, кто-то оговорил меня, а может быть, один из моих разведчиков по простоте душевной, гордясь своим «батей», рассказал о нашем рейде. Я верил своим ребятам, не хотелось думать, что кто-то из них сдал меня.

Сидеть в темноте и ждать, когда тебя поведут на расстрел, не самое веселое занятие. Но я почему-то не верил этому. Про себя я знал, что я не изменник и не предатель. И, тем не менее, тяжелые мысли, и звенящая тишина землянки действовали гнетуще. Ах, если бы я был в то время верующим, то попросил бы защиты у Всевышнего, но я был комсомольцем и религию не признавал.

Уже сменился второй часовой. Я очень хотел пить, пересохло в горле. Постучал в дверь, попросил воды. Но мой стук и голос остались безответными — солдату не разрешалось разговаривать с арестованным.

В голову лезли самые разные и самые странные мысли. Меня вдруг заинтересовало: кто будет в меня стрелять и будут ли мои разведчики присутствовать при расстреле? Убьют меня сразу или ранят, а потом будут добивать? Как воспримет мой расстрел Габидула? Мысли водили какой-то странный хмурый хоровод. «А что сообщат моим родителям? — думал я. — Ведь я ушел на фронт добровольцем вместо пришедшего домой с войны искалеченного отца». Я представлял, как будут плакать мать и бабушка, и был уверен, что они не поверят в мое предательство. Это меня утешало. Потом я стал гнать от себя страшные мысли, пытался петь и даже декламировал стихи Лермонтова. Потом что есть сил стал колотить в дверь и кричать, что хочу пить.

Наконец, солдат не выдержал. Он подошел к двери и шепотом произнес:

— Потерпи немного, скоро полковник уедет в штаб. — Вскоре он тихо прикладом стукнул в дверь. — Младшой, потерпи, твои приехали.

Сразу исчезли пугающие мысли. Я знал, я чувствовал, что мой командир, мои друзья не оставят меня.

Вскоре раздались рядом голоса, узнаю бас начальника дивизионной разведки и хрипловатый голос сержанта Войтика, который затолкал меня … в землянку. Противный скрежет замка.

— Выходи, — хрипит Войтик. — Иди получи оружие.

Майор меня обнимает.

— Молодец твой Габидулин, — сказал майор. — Он нашел меня в штабе командующего и рассказал, что иезуит повез тебя на беседу с полковником Скуратовым. А мы-то Скуратова хорошо знаем, не дай бог попасть ему в лапы. Я — к начальнику штаба, тот позвонил Скуратову и попытался выяснить, что случилось с тобой. И тогда мы узнали, что ты арестован как изменник Родины. Отсюда все и завертелось. Я лично докладывал о
тебе командующему.

Майор одобрительно похлопал меня по плечу.

— И это еще не все. Завтра в девять ноль-ноль он сам будет беседовать с тобой.

— Кто? — спрашиваю майора.

— Кто, кто — Рокоссовский.

— Может быть, вы ошиблись, товарищ майор?

— Не веришь, — смеется он. — Завтра убедишься.

Когда я приехал в свой полк, разведчики моего взвода жали мне руку, обнимали.

— А правда, что завтра поедете к Рокоссовскому? — спрашивали они.

— Не знаю, майор сказал — правда.

— Вот здорово, — восторгался Габидулин, — наверняка наградит орденом!

И никто из них не спросил меня об аресте и страшном приговоре, хотя они наверняка все знали. Молодцы ребята, они не хотели бередить еще не затянувшуюся душевную рану. А утром я с майором уже ехал в штаб к Рокоссовскому. В девять часов мы должны были быть в его приемной. Говорили мало, каждый был со своими мыслями. В приемной ждали недолго.

— Заходите, — открывая дверь кабинета, пригласил нас дежурный офицер.

Генерал армии Константин Константинович Рокоссовский вышел из-за стола и направился к нам.

— Товарищ генерал армии, младший лейтенант Иванов прибыл по вашему приказанию, — отчеканил я.

Улыбаясь, Рокоссовский подал мне руку.

— Вот ты какой у меня, Иванов! Не зря говорят, что вся Россия на Ивановых держится. Сколько же тебе лет, лейтенант Иванов? — спросил он.

— Девятнадцать, товарищ генерал армии.

— Ну что, спасибо тебе, хорошего ты нам «языка» доставил. Одним словом, ты со своими бойцами оказал нам большую помощь.

— Василий Сергеевич, — позвал он кого-то. Из смежной комнаты вышел полковник. На вытянутых руках он держал сверкающий позолотой кортик, золотая кисть на коротком шнурке свисала с рукоятки. — Товарищ лейтенант Иванов, за твою находчивость и храбрость награждаю тебя памятным оружием. Пусть оно всегда тебе и твоему потомству напоминает о твоем подвиге. — Рокоссовский взял из рук полковника кортик и подал его мне.

— Служу Советскому Союзу! — громко ответил я, принимая подарок.

— До свидания, лейтенант Иванов.

Мы вышли из приемной. Внимательно рассмотрели кортик и тут заметили прикрепленную к ножнам пластинку, на которой было написано: «Храбрейшему из храбрых лейтенанту Иванову В.И. Генерал К.К. Рокоссовский».

— Здесь ошибка, — показываю я на слово лейтенант. Дежурный офицер, присутствовавший при этом, рассмеялся.

— Товарищ лейтенант, генерал в званиях разбирается не хуже нас. Поздравляю вас с очередным званием!

А вернувшись в полк, я узнал, что вышестоящее начальство приказало меня и моих разведчиков представить к награде — медали «За отвагу».

В настоящее время бывший младший лейтенант Иванов Виталий Иванович является полковником медицинской службы в отставке. Он — заслуженный врач РСФСР, доктор медицинских наук, профессор, академик, член Союза писателей России, лауреат Всероссийской премии им. Петра Великого.

Источник: Заря Победы нашей: к 60-летию Победы над Германией. — М. Дельта, 2005.