Лицо войны

Василий Латушкин родился в 1935 году в одном из уголков древней славянской земли, где река Палуж как пуповина связывает брянские леса с ромашковыми полями Белоруссии. Это край трудолюбивых, спокойных, мирных людей. Но они оказались воинственными, смелыми и беспощадными, когда фашисты напали на их землю, стали убивать, грабить, жечь дома. Даже старики, женщины и дети, уйдя в леса, вели с варварами партизанскую войну. Василий Латушкин написал романы «Женщины Петра Великого», «Сиреневый туман». Работает над новой книгой «От Куликова поля до садов Рублевки». Герои романа – люди, сыгравшие ведущую роль в становлении Руси на протяжении 700-летнего периода. Член Союза писателей России.

Вековая природная сила гнала свои воды на восток, петляя между серыми вербами и багряными ракитами. Река, как пуповиной, связывала ее лесистые живительные истоки с нанизанными на берега деревушками. Как и сотни лет назад, село Доброе встречало мирный восход солнца. Люди привычно выгоняли скотину на пастбище, мужчины, дымя самосадом, отбивали косы, женщины готовились в поле, чтобы вязать снопы жита.

Вдруг треск налетевших мотоциклов, а вслед непривычная немецкая речь взорвали мирную тишину. Ворвавшаяся в село группа немецких разведчиков, приглушив рев мотоциклов, сбилась в кучу и стала совещаться. Скоро вооруженные люди оседлали свои машины и, как стая испуганных ворон, взлетели с места.

Один мотоциклист развернулся и уехал в обратном направлении, часть осталась на дороге и переговаривалась между собой.

Неожиданное появление людей в форме, да еще на мотоциклах, меня не только не испугало, а даже обрадовало. Обычно жизнь в деревне идет спокойно, однообразно. Любые новые события вызывают повышенный интерес. А тут такое…

— Бабуль! – оторвавшись от подола своей бабушки, спросил я, — а немцы где?

Когда началась война, бабушка рассказывала детям, что немцы, которые воюют с нами, это даже не люди, немцы – это такие рогатые существа.

— Нехристи, — говорила она и крестилась.

И вот эти немцы стоят на дороге, размахивают руками, весело объясняются на своем языке. А я подумал: «Война еще не пришла в наше село, и никакой опасности пока нет». Я рванулся от бабушки и в одно мгновенье оказался возле мотоциклистов.

— О! Гут морген, — открыв широкий, покрытый серой пылью, улыбающийся рот, захрипел немец. Он достал из кармана кусок сахара, протянул мне и что-то сказал.

Сахар для нас был редкостью необычною, и я боязливо схватил сахар и тут же спрятал его за рубашку. Раздался хохот. Я осмелел и тоже заулыбался. И чего все так боятся немцев? Они нисколько не страшные, такие же люди и даже сахаром угощают. А бабушка говорила, что немцы убивают людей и даже детей не жалеют.

— Это, может, не жалеют плохих детей? – думал я, — но меня-то за что убивать? Мама и бабушка меня любят, говорят, что я хороший мальчик. Нет! Меня не убьют!

Вспомнив, что за пазухой у меня кусок сахара, я решил отнести его домой. Я тут же представил себе, как все обрадуются. Бабушка положит сахар в кружку, нальет в нее воды и размочит сухарь. Потом завернет разбухший в воде сухарь в тряпицу и даст изнывающим от голода малышам – моим братьям. И они долго, сопя простуженными носами, будут сосать эти тряпицы.

Тем временем село наполнялось автомашинами, пушками и снующими взад вперед немцами. Раздавался предсмертный визг свиней, шум перепуганных кур и гусей, за которыми гонялись люди в немецкой военной форме, раздавались крики женщин и изнуряющий душу плач детей. Село наполнилось многоголосным непривычным шумом и стелющимся дымом. Немцы доили коров, неумело подсаживаясь под них, жгли костры, на которых жарили свиные туши, тут же справляли нужду, насиловали и глумились над женщинами, громко орали песни, напоминающие вой собачьей стаи.

Я увидел, как у колодца образовалась толпа. Туда стекались немецкие солдаты, некоторые тащили с собой метавшихся женщин. Там, у колодца, немцы привязали раздетую женщину к деревянной перекладине, на которой обычно висело ведро для воды, и подняли ее высоко вверх. Белое, красивое и вздрагивающее тело страдалицы висело на фоне плачущих облаков и напоминало распятие Христа. Только прикрепленная к ее груди картонка с надписью: «Смерть партизанам и коммунистам» — напоминала о страшной беде, опустившейся на землю.

В центр села въехали и остановились расписанные свастикой крытые брезентом автомашины. Из машины спешно выскочили вооруженные немецкие солдаты и рассыпались по домам. Через несколько минут в центр села начали сгонять людей: женщин, молодежь, детей, стариков. Из установленных немцами репродукторов зазвучала маршевая музыка.

Когда площадь, окруженная немцами с собаками, заполнилась людьми, музыка прекратилась, и из репродуктора послышался дребезжащий злой голос: «Немецкий армия навсегда освободила вас от коммунистическая неволя. Мы дадим вам новая жить, Великая Германия принесла вам свобода и счастье. Мы будем стрелять коммунистов, партизан и неподчиняющихся наша власть».

Говоривший стоял на возвышении перед толпой, но сначала я его не заметил. Вдруг его голос оборвался. Это заговорила Анна Ивановна — сельская учительница, оказавшаяся рядом с «новой властью».

— Не слушайте этого зверя, — пронеслось над людьми, — не место шакалам на нашей земле…

Автоматная очередь заглушила ее голос. Стоявшие в толпе люди сжались, качнулись и замерли. Над Анной Ивановной наклонились две женщины, пытаясь помочь. Но тут раздалась повторная автоматная очередь, и они упали замертво.

В репродукторе захрипело, и опять послышалась ломаная речь, отдающаяся в висках острыми ударами.

«Я повторяйт: мы будем убивать всех, кто против германский порядок и свобода. Слушать и выполняй мой приказ, — продолжил он,- всем партизан, коммунист, еврей и старики строиться сюда, — и показал в правую сторону. — Всем молодой девушка и парням 13 — 25 лет строится в этом места… Всем женщина и дети — здесь».

Толпа закачалась, зашумела и, расталкиваемая немецкими прикладами, стала формироваться в группы. Когда в первой группе набралось человек тридцать, вооруженные немцы с черными оскалившимися собаками повели их к противотанковому рву. Этот ров до прихода немцев копали «всем миром», чтобы не пропустить вражеские танки. Но танки свободно вошли в село, и противотанковый ров, отнявший так много сил у стариков, женщин и нас, детей, не стал препятствием для немецкой техники.

Когда первую группу подвели к противотанковому рву, их загнали на край ямы и открыли автоматный огонь. Такая участь постигла еще несколько пригнанных сюда людей. Позднее я видел, как трупы лежали в страшном могильном месиве, их долго не прикрывали землей. Потом, когда из глубокого рва стало нести трупным смрадом, пленным солдатам приказали присыпать землей расстрелянных. А после дождей кое-где трупы обнажились, и торчащие из земли руки и ноги как бы тянулись к небу, напоминая о себе.

В центре села на площади работа новой власти не прекращалась. Молодежь, выстроенную в очередь, немцы подгоняли к столу, у которого проходил медицинский осмотр. Парни досматривались у одного стола, девушки – у другого. Между столами было повешено одеяло. Подойдя к столу, следовало раздеться, отдать одежду санитарам, которые тут же опрыскивали ее из пузатого огромного пульверизатора, потом одежда опять возвращалась корчащимся от стыда парням и девушкам, уже прошедшим осмотр. После этой унизительной процедуры молодежь загоняли в машины и увозили далеко от своих мест. Мало кому из них удастся вернуться на Родину, даже после войны.

Из женщин, наших матерей и нас, детей, формировалась третья очередь. Мы должны были пройти через тут же установленную палатку. Перед палаткой нас строили по два человека: детей – справа, женщин – слева. В палатке стояло два стола, за каждым из которых сидело по два человека в белых халатах. У входа стояли два вооруженных немца. Немец брал руку вошедшего, засучивал ему рукав, а белый халат, сидевший за столом, протирал посиневшую от страха кожу на руке холодной ваткой и привычно втыкал иглу в тело. Темная жидкость медленно откачивалась из сосудов, и казалось, что из тебя железными клещами вытягивают душу… Белый халат выдергивал иглу, хмурый немец молча выталкивал испуганное тело из палатки. Уже перед выходом из палатки, второй белый халат совал в закоченевшие руки кусочек сахара. Когда я вышел из необычной палатки, меня тут же встретила мама и прижала к себе.

— Тебе больно? – спросила она.

— Нет, нисколько! Мне вот дали, — разжав сухожилистый побелевший кулачок, похвастался я. — Мише отнесу.

— Съешь, сынок, сам, тебе надо, — грустно сказала она.

— А Мише?

— Не надо, съешь сам.

Село по-прежнему переполнялось многоголосым гулом, движением машин и вооруженных немцев. Жителей села, которых не расстреляли или не увезли в Германию, немцы выгоняли в ближайший овраг за противотанковый ров. Женщины, дети, уцелевшие старики копали там траншеи-землянки, новые для себя жилища, прикрывали их ветками, травой и землей, чтобы укрыться от непогоды. Люди пухли от голода, но ждали и верили в победу, ждали отцов и мужей с фронта.

Откуда была эта вера, я не могу объяснить даже сегодня, когда приближается шестидесятая годовщина победы русского народа в Великой Отечественной войне. Но эта вера в победу была в каждом советском человеке, она воспитывалась и жила в крови у каждого. Очевидно, такой дух русской души постоянно есть в людях, он сохраняется и передается из поколения в поколение, и проявляется в русском народе в самых неожиданных случаях.

Была только половина дня, тяжелого и страшного дня моей жизни. Но он еще не закончился и ледяной тучей висел над моей головой, и, казалось, этому страшному дню нет и не будет конца. Ветер чуть утих, и наступила такая тишина, как будто мир умер. Мне надоело сидеть в этой сырой яме-землянке и, изловчившись, я шмыгнул из окопа и убежал в село. Непривычный гул села, казалось, засыпал. Не было прежней беспорядочной суеты немцев, спокойно догорали костры, у которых дремали или спали на свежей соломе вооруженные немецкие солдаты. У забора сидел седой сухой старик. Стиснув руками голову, он медленно раскачивался и тихо стонал. Но никого не трогала его скрытая боль, никто не обращал на него внимания. Я подошел к нему.

— Дед, вставай. Давай я отведу тебя в землянку.

— Стар я, и сил уже нет. Водички бы испить, — сказал он просящим тихим голосом.

Я подошел к колодцу, где еще раскачивалось на ветру подвешенное белое тело женщины, нашел ржавую банку, набрал из корыта мутноватой воды и принес старику. Он жадно глотал теплую воду, и тусклые его глаза оживали.

— Спасибо тебе, Виктор. Хорошая у нас водица, живительная.

Опираясь на забор, старик поднялся. Перекрестив меня, он заговорил опять.

— Ступай, Витя! Я с тобой не пойду и тебе не велю ходить за мной. Ступай с Богом, спасибо тебе.

И собравшись с силами, старик направился к группе немцев. Одни из них лежали у костра, кто-то сидел, а несколько вооруженных фашистов стояли и громко смеялись. Увидев приближавшегося к ним старика, немцы повернулись в его сторону, один из них показал на старика рукой, и громкий хохот взорвал округу. Подойдя к немцам, старик остановился и стал высказывать им свою боль, будто они понимали его.

— Разве так воюють, — сказал он, — разве можно так издеваться над людьми? Дерьмо вы, а не германцы.

Напружинившись, он неожиданно вцепился в стоящего рядом с ним фрица. Трудно было поверить, что этот слабый старик представлял для молодого рослого немца какую-либо опасность. Но старик вцепился зубами в лицо, и его зубы цепко держали нос фашиста. Даже удары прикладом не помогали. Пришлось штыком разжимать зубы старика. Последовавший глухой хлопок-выстрел, как удар в сердце, встряхнул меня, и я с болью отвернулся. Меня бросило в жар, воспаленное тело покрылось горячим потом. Собравшись с силами, я медленно пошел к оврагу, где были наши землянки.

***

Вспоминая картины прошлого, моего детства, я и сегодня отчетливо вижу фашизм. Вижу, как пришельцы дико хозяйничают на нашей земле, как безжалостно они обращаются с беззащитными женщинами, стариками и детьми. Я отчетливо вижу своих сверстников, у которых немцы забирали кровь, вижу печальные глаза увозимых в Германию, слышу предсмертные стоны расстрелянных в противотанковом рву.

Мы не в силах забыть о прошлом. Нельзя, чтобы у людей нового поколения ослабевало внимание к нашему прошлому, историческому прошлому России. Ныне живущие должны знать, какой ценой досталась нынешняя мирная жизнь. И долг живущих оберегать эту жизнь, сохранять мир для себя и будущих поколений.

февраль 2005 г.
Подготовил и прислал для публикации: В.А. Латушкин

Читайте также:
Фашистская власть
«В здоровом теле — здоровый дух?»