Фильмы о войне — живая связь

Владимир Алексеевич Андреев

Мне больно видеть, как молодое по­коление порой пренебрежительно, а то и с иронией относится к военной те­ме. В начале 90-х, в День Победы я был свидетелем такого случая: идет ста­рик с палкой, в медалях, орденах, по­четных знаках. Подходит к нему полу­пьяный молодой человек: «Вот если бы вы немцев-то не победили, мы бы тут сейчас жили в шоколаде, баварское пивко пили бы!» Видимо, этот человек ничего о войне не знает, иначе бы так не сказал. Для меня это глубокая боль…

Я помню, как по радио объявили о начале войны: Молотов, — нервно, вол­нуясь, чуть заикаясь, — говорил о веро­ломном нападении фашистской Гер­мании. Тогда впервые я услышал сло­ва: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Это было как раз 22 июня 1941 года. Я в это время сидел и кормил ручного грача, которого подобрал на улице. У него то ли крыло было пере­бито, то ли лапка… И вошла женщина, немка по национальности, Рита Кун, соседка в нашей коммунальной квар­тире. «Лена, война!» — сказала она, бледная, видимо, предчувствуя, что мо­жет ожидать ее, немку Риту Кун. По­том ее всей квартирой прятали, убере­гали от людей, которые ходили по до­мам и проверяли, нет ли дезертиров. Она с детьми осталась, потому что муж ее ушел в армию. Двое детей у нее было — одна девочка постарше, вторая совсем маленькая.

Я помню, — мне тогда было десять лет, и я многого не понимал, — как у меня все сжалось внутри от этих слов, потому что по тону этой женщины, по тому, как мать восприняла ее сло­ва, я понял, что пришла беда.

А потом в Москву ввели колонны пленных немцев — знаменитое шест­вие летом 1943-го года. Мы смотрели на них с высотного дома, близ Белорус­ского вокзала: как их вели, как шли не­мецкие генералы, подтянутые, некото­рые с тростями, некоторые попроще, кто-то вообще небритый… И хотя до конца войны было еще два года, мы почему-то чувствовали: победа будет за нами… Пленных поместили в казармах на углу Большой Спасской улицы, ра­но утром уводили на работы, а вече­ром приводили. На первом этаже бы­ли решетки, и мы, дети, ходили, раз­глядывали и приносили им черный хлеб от своих пайков, селедку, жмых (сухой остаток от семечек после приго­товления растительного масла). Жмых возили на санях, а мы его стаскивали, подъезжая сзади на коньках, привязан­ных к валенкам, и лопали сами и но­сили немцам… Мы не были сыты, но немцам еду носили. А в ответ видели растерянные, даже добрые лица… По­мню, как один немец, с рыжей бород­кой, подарил нам с братом колечки, которые они там сами мастерили, не­понятно из чего, непонятно чем… Ко­нечно, их охраняли. Ходил туда-сюда часовой, с длинной винтовкой, с при­стегнутым штыком. Но нас, детей, по­чему-то не гоняли, даже наоборот — разрешали что-то им приносить.

Все это теперь в прошлом. И наше поколение уходит, и живой связи с той войной у молодых все меньше. Для многих уже единственной возможнос­тью воспринять эту связь стали наши фильмы о войне. Большинство из них абсолютно правдивы, начиная с самых первых, снятых еще в военные годы: «Два бойца», «Парень из нашего горо­да», «В шесть часов вечера после вой­ны»… Мы росли на них. Многие моло­дые люди и сегодня смотрят это старое кино, не только военного, но и послево­енного времени, и 50-х годов и говорят, что получают удовольствие. И пусть эти фильмы в чем-то наивны, они необык­новенно добрые, они учат быть патрио­том.

Вспомни­те удивительные актерские работы Бори­са Андреева, Марка Бернеса, который поет: «Шаланды, полные кефали…», «Темная ночь…», сероватый свет перед боем… Ведь эти песни действительно жили — и на фронте, и в тылу, и как они помогали! И мы, мальчишки, смо­трели эти фильмы с детским восторгом. Вот люди! Уж они-то выстоят! А моло­дой Крючков — он же героем был для нас. Мы смотрели на него, затаив дыха­ние: он в бой ради земли родной идет! А «Небесный тихоход» — какое очарова­ние! Кто-то скажет: это наивный фильм. Пусть так, но настрой такой оптимисти­ческий! «В шесть часов вечера…» — тоже наивный фильм, но какой светлый! В этих фильмах душа была. Они до сих пор помнятся. Когда говорят, что все кино тогда снималось по заказу, — это неполная правда. Работы сценариста, художника, режиссера — от чистого сердца, в эти фильмы вдыхали саму жизнь. Они ра­ботали с тем настроем, чтобы их филь­мы помогали выстоять, чтобы их пес­ни пели. «Жила бы страна родная, И нету других забот!» Что это, о Ста­лине? О партии? — нет, о Родине, о России. А это чувство одно во все вре­мена. Сколько было лиризма, теплоты — того, что спасало людей, помогало держаться в самые тяжелые годы, ког­да лучшие наши умы гноили в лагерях, когда величайшие изобретения появля­лись из стен заключения. Я, может быть, наивно-приподнято говорю, но это потому, что искренне.

В наше время, когда в открытую можно исповедовать веру в Бога, ста­рые фильмы стали упрекать в том, что там нет ни слова о вере. На войне, в окопах, как говорят, атеистов не быва­ет. Так ли? Я не пастырь, и потому не могу об этом проповедовать. Могу лишь высказать свое мнение. Всегда, когда человеку бывает страшно, когда сокрушительный огонь или приказ, вы­полнение которого — заведомо смер­тельный исход, человек Бога-то вспоми­нает. Не каждый день и час, а когда плохо. Человек понимает, что обраще­ние к Богу — это та последняя инстан­ция, которая поможет ему уберечься. Да, герои стихов Александра Межирова кричали в бою: «Коммунисты, вперед!» Но ведь писал-то он про людей! Про героев, которые защищали Родину. А это может написать только человек, ин­туитивно обращающийся к Богу.

В самые тяжелые моменты нашей жизни мы надеемся, что Бог милосер­ден к нам, грешным. Так и в окопах, в тяжелейших обстоятельствах, многие, мне кажется, к Богу обращались. Я не был в окопах, поэтому не могу навер­няка сказать. Но я так говорю, потому что знаю, что в определенные момен­ты, когда ты весь вдруг концентриру­ешься, собираешься с духом, молитва твоя — Богородице, спаси нас! — сов­сем по-другому поворачивается, она делается сильной. И ты вдруг понима­ешь, что тебя услышали. Не случайно ведь и Сталин обратил­ся к священству и помощи Церкви…

Хотя в советских фильмах в откры­тую не сказано ни слова о Боге, нам сегодня об этом судить не следует. Для то­го, чтобы картина вышла, приходилось о Боге молчать. Рассказывали — о лю­дях, которые выдержали чудовищные испытания. И если пристально вгляды­ваться в героев, в их поступки, то ста­нет видно, как они молились внутри. Господи, помилуй мя, грешною… А если это прочитывается, значит, так и было. Не надо сегодня судить людей, кото­рым тогда было очень непросто. Моя бабушка прятала иконы в шкаф. Каж­дое утро она открывала его и моли­лась, и там стояли Спаситель, святитель Николай, святой равноапостольный князь Владимир… Но она знала, что не должна их показывать, иначе у сына будут неприятности на работе.

Так же и в кино. Несправедливо го­ворить, что если в «Двух бойцах» нет ни слова о Боге, то этот фильм — без­божный. Я знаю точно: хотя об этом не говорили, но верили.

Сейчас некоторые молодые режиссе­ры стремятся говорить об Отечествен­ной войне, о патриотизме, что вызыва­ет только уважение. Это не вульгарный ура-патриотизм, а совсем иная грань. Например, фильм «Звезда» — абсолютно чистые тона. Мне кажется, что во мно­гом здесь повлияли старые фильмы о войне. Это очень важно. Мы теперь ухо­дим понемногу в ту страну, где тишь и бла­годать… — это про наше поколение. Но кино — остается. И то, что сегодня не так много таких вот молодцов, которые не понимают, что такое седины ветера­нов, по-моему, и его заслуга.

Записала Алла МИТРОФАНОВА

Источник: Журнал Фома №2 (25) 2005. С.29-30.