Деятельность архиепископа Луки в Тамбове

Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий

В личном деле архиепископа Луки сохранилось прошение в Священный Синод РПЦ от 15 октября 1943 года о перенесе­нии его участия в работе Синода на более поздний срок, по воз­можности летом. Он объяснил это тем, что поездка в Москву из Красноярска и обратно занимает не менее трех недель, и он как ведущий хирург красноярских эвакуационных госпиталей не может ежемесячно отсутствовать по три — три с половиной недели. Владыка просил также перевести его в одну из епархий Центральной России, например в Тульскую или Горьковскую. Вопрос был согласован с наркомом здравоохранения А.Ф. Тре­тьяковым, и в январе 1944 года Святитель получил телеграмму от наркома: «Намерены перевести Вас в Тамбов, широкое поле деятельности в госпиталях и крупной больнице».

Ко времени приезда архиепископа Луки в Тамбов в области уже два с половиной года действовала мощная госпитальная база, состоявшая почти из 250 госпиталей, которая формировалась в четыре очереди. Первая очередь начала создаваться сразу после объявления войны до конца битвы под Москвой в декабре 1941 года. Были развернуты госпитали в Тамбове, Мичуринске, Знаменском, Котовске и Моршанске, а также в районах Кирсановском, Мичуринском, Знаменском, Мордовском, Жордовском, Мучкапском, Никифоровском, Первомайском, Сампурском, Сосновском и Тамбовском.

Лучшие здания санаториев, школ, клубов, общежитий в этих городах и районах были отданы под госпитали. В дело спасения раненых бойцов и командиров включились не только медицинские  работники, но и все жители области, которые делились с ними последним куском хлеба.

Вторая очередь формирования госпитальной базы при­шлась на начало 1942 года. В связи с тяжелыми боями под Сталинградом и Воронежем была развернута третья очередь госпиталей на дополнительные несколько тысяч коек в период с 9 по 19 июля 1942 года.  В преддверии и во время Курской бит­вы в 1943 году была создана четвертая очередь, в основном госпиталей хирургического профиля.

Приехав в Тамбов 19 февраля 1944 года, архиепископ Лука поселился в доме у Зайцевых на ул. Комсомольской. «По окон­чании моей ссылки, в 1943 году, я был назначен в Тамбов, в обла­сти которого до революции было сто десять церквей, а я застал только две: в Тамбове и Мичуринске. Имея много свободного времени, я и в Тамбове около двух лет совмещал церковное слу­жение с работой в госпиталях для раненых», — вспоминал Свя­титель. Ему шел в то время 67-й год.

«Город недурной, почти полностью сохранивший вид ста­рого губернского города. Встретили меня здесь очень хоро­шо…   По   просьбе  президиума  хирургического   общества я сделал доклад об остеомиелите на окружной конференции Орловского военного округа, выступал и заседал в прези­диуме в рясе, с крестом и панагией» (из письма к сыну Михаи­лу от 26 марта 1944 г.). «Только теперь, в Тамбове, я чувствую себя в полной мере архиереем» (из письма к сыну Михаилу от 15 мая 1944 г.).

Хирургической работы в Тамбове оказалось значительно больше, чем в Красноярске. Помимо городской и районных больниц там действовали госпитали. Они находились в зда­ниях Дома колхозника на ул. К. Маркса, 142 (госпиталь № 5355 на 700 коек), автотехникума на ул. К. Маркса, 153 (госпиталь N 5356 на 400 коек), школы № 7 на ул. С. Рахманинова, 4 (госпи­таль N 5356 на 500 коек), школы № 21 на ул. Пионерская, 11 (торакальный госпиталь № 5894 на 500 коек), школы № 5 на ул. Пензенская, 62 (госпиталь № 5358 на 600 коек), в доме № 176 по ул. Советской (госпиталь № 5362 на 400 коек). И во всех этих госпиталях операции проводил В. Ф. Войно-Ясенецкий. Как главному хирургу Тамбовской госпитальной базы ему приходилось курировать около 150 госпиталей, в каж­дом из них было от 500 до 1000 коек.

Большинство раненых и больных, поступавших в там­бовские госпитали, были выходцами из крестьянских семей. Несмотря на атеистическую пропаганду 1920—1940 годов, они продолжали верить в Бога и перед каждым боем крести­лись и просили защиты у Спасителя и Пресвятой Богородицы…  Мы приведем одно письмо тяжелораненого, проходив­шего лечение в тамбовском госпитале № 5356 летом 1943 года после Курской дуги.

«Война не прошла бесследно, мы лежим на смертном одре в тяжелом состоянии, и нам очень хотелось бы, чтобы кто-то из духовных пастырей пришел бы навестить свою паству и сво­ей духовной беседой помог нам побороть в себе мучениче­ские страдания телесных повреждений, от которых нам тяжело в одиночестве…».

Курская битва по числу участвовавших в ней людей и тех­ники была самая грандиозная за всю историю человечества. В этом сражении с обеих сторон было задействовано более 4 миллионов человек, около 70 тысяч артиллерийских орудий и минометов, более 13 тысяч танков и самоходок, 11 тысяч боевых самолетов. Урон войскам противника составил около 500 тысяч солдат и офицеров. Но и наши потери тоже были велики. В десятках тысяч военных госпиталей круглосуточно продолжалась битва за жизнь русских воинов. Выдающимся участником этой великой битвы за жизнь солдат и офицеров был архиепископ Лука, врачевавший как телесные, так и душевные раны.

За первые шесть месяцев работы в тамбовских госпиталях им было проконсультировано более 1000 раненых, выполнено около 90 тяжелых операций. Как и в Красноярске, ему прихо­дилось делать уникальные операции, на которые кроме него ни один хирург не мог решиться. Врачи и больные его боготворили.

Заслуженный медработник 2-й городской больницы име­ни архиепископа Луки Людмила Семеновна Лесных (1917 г. р.), которая с самого начала войны была старшей операционной сестрой в эвакогоспитале № 1106 (в здании семинарии на ул. Набережной), рассказывала об одной из первых операций, сделанных Владыкой сразу по приезде в Тамбов: Когда прибы­вали раненые в Тамбов, то мы, медсестры, не поднимая головы, их принимали, обмывали, оперировали, бинтовали… В то вре­мя приезжало очень много профессуры из Москвы, начальство заранее предупреждало: «Смотрите, чтобы было все в порядке!» Если предстояла операция с каким-нибудь известным врачом, то ассистировать направлялись лучшие медсестры. Так было и с владыкой Лукой. Когда он приехал, из управления эвакогос­питалями пришло распоряжение направить наиболее опытных медсестер, чтобы перед приезжим профессором показаться с лучшей стороны.

Операция должна была проходить в госпитале, который размещался на втором этаже здания старого Детского мира. Мы вместе со второй медсестрой подготовили операционный стол и инструменты. Вдруг открывается дверь, и входит доктор с седой бородой, запомнились сразу его добрые глаза. Он вошел в операционную, сам перекрестился и перекрестил нас всех, обратившись со словами: «Ну что, голубушки, у вас все готово?» Мы были в волнении, зная, что должны были показать­ся с хорошей стороны приезжему профессору, но его мягкий и тихий голос как-то сразу успокоил и настроил на доверитель­ное расположение во время операции. В то время мы не были привычны к тому, что в операционной была полная тишина, как это было при Луке. Наши врачи были несдержанны, во время операции часто ругались, могли не только грубо сказать, поторопить, но и инструмент бросить, если что не так.

Эту операцию Луке помогали провести кроме нас, двух мед­сестер, еще два врача-ассистента. Как сейчас помню, опера­ция была полостная, то есть вскрывалась полость живота. Было тяжелое ранение с поражением печени и кишечника.

После операции, когда мы сняли перчатки, владыка Лука вновь всех благословил, перекрестив своей рукой, и, уходя, подошел к нам, медсестрам. «До свидания, спасибо, голубуш­ки. Ваши руки очень хорошо помогают!» — сказав эти слова, он поцеловал наши руки. Для нас это было так неожиданно, не от каждого доктора, да еще в такое время, медсестрам оказывалось такое почтение.

По воспоминаниям Л.С. Лесных: «Тамбов был перевалочным пунктом для раненых, здесь шла обработка больных, а дальше их везли вглубь, в Саратов, тех, которые были нетранспортабельны, оставляли». Вот таких-то и приходилось оперировать архиепи­скопу Луке. В среде медперсонала о нем говорили как о необык­новенном человеке, который сразу мог поставить точный диа­гноз и определить, стоит ли проводить операцию или нет.

Вот что рассказывает один из прооперированных прослав­ленным хирургом — Н.З. Тишкин.

«Родился я в Хвастовичском районе Калужской области. Наш край был богат лесом, и все мужчины нашей многодетной семьи занимались его переработкой. Семья была работящая, но большевики почему-то таких не любили. Отца за случайно ска­занное слово в адрес председателя колхоза отправили в ссыл­ку. Во время войны меня взяли в армию, а в конце ее под Кениг­сбергом я был ранен. Лежал в Польше в госпитале, весной меня привезли в Россию в г. Тамбов. Как-то на второй или третий день в палате говорят — «Шеф приехал! Видимо, какому-то ране­ному плохо стало». В Тамбовской области было примерно 19 госпиталей. Войно-Ясенецкий был назначен главным консуль­тантом всех госпиталей. Он как старший сказал каждому глав­врачу: «Как только плохо будет раненому, вызывайте меня».

В самом Тамбове было шесть госпиталей. Они размещались в школьных зданиях. Война подходила к концу, и обком попро­сил Войно-Ясенецкого освободить хотя бы две школы. В одной из них лежал я. И вот однажды он сам приехал к нам и стал лично осматривать раненых. Тех, кто не вылечился, дал указание перевезти и другом госпиталь.

Подхожу я.  В Польше у меня вынули два ребра. Рана моя затя­нулась, но образовался свищ, видимо, из-за долгого переезда из Польши в Тамбов: мы ехали 15 дней, потому что в первую оче­редь поезда отправляли на фронт, с солдатами, пушками, танками и всеми боеприпасами. На завтрашний день мне назначали операцию. «Тишкин, знаешь, кто тебе будет делать операцию?  — сказала медсестра. — Сам шеф!» На душе у меня повеселело.

Захожу я в операционную и докладываю по-военному: «Товарищ шеф, Тишкин прибыл на операцию!» — «Вот моло­дец!» — отвечает он. А я ему: «Дадите наркоз — дамся, не дади­те — не дамся». «Нет, — сказал он, — наркоз не дам».

Я ушел. Поднялся на одну лестницу второго этажа. Слышу, он говорит девчатам: «Ну-ка, догнать!». Меня привели и положили на стол. Он мне: «Ну что, убежал?» — «Куда тут от Вас убежишь!» И вот слышу, как он концы ребра загнившие зачищает, словно рашпилем. Были, конечно, боли, но не такие сильные. «Ну что, тебя на носилках снести?» — спрашивает он. «Не надо, — отме­чаю я, — сам пойду». С тех пор никакого нагноения, рана затяну­лась полностью. Меня выписали, и я самостоятельно добрался вначале на Урал, где отбывал ссылку мой отец, а затем вернулся в родные места. И лишь спустя много лет, уже в Обнинске, я узнал, что оперировал-то меня святитель Лука».

Многие из тех, кого Владыка исцелял, становились веру­ющими людьми, активно посещали церковь, в которой служил святитель. Покровский собор сделался центром, где люди стремились получить исцеление души и тела. Александра Емельяновна Кашеварова (1919 г. р.) вспоминала, как владыка Лука помог ее сестре получить не только исцеление, но и найти дорогу к храму. «У моей сестры Серафимы Емельяновны Акимушкиной с 3-летнего возраста сильно болело колено правой ноги, она много лечилась, но ничто не помогало, встал вопрос об ампутации ноги. В 1946 году мне удалось попасть на прием к владыке Луке, он, выйдя из своего кабинета, несмотря на то, что было много больных, просящих об операции, поглядев на всех, сразу указал, кому будет делать операцию. Среди них была и моя сестра. Для того чтобы договориться о конкретном времени и месте проведении операции, мне пришлось ходить к вла­дыке Луке домой  на  Комсомольскую улицу.  Владыка Лука посоветовал договориться о проведении операции в железно­дорожной больнице, так как здесь были лучшие условия, как он сказал, это была более чистая больница, чем остальные… Сер­гей Николаевич Глагольев, главный врач этой больницы, дал свое разрешение на проведение операции… Операция была зимой. Владыка Лука оперировал правую коленку сестры, сни­мал чашечку, все очищал от нагноения, после этого была отпи­лена кость на 3 сантиметра. Операция прошла удачно. Оказа­лось, что вместо туберкулеза кости, от которого сестру лечили все врачи, владыкой Лукой был определен диагноз — остео­миелит кости. На второй день у сестры появилась небольшая опухоль, ассистировавший при операции врач обследовал эту опухоль и неожиданно заявил, что якобы она появилась в результате халатности профессора Войно-Ясенецкого. Он заявлял, что с бороды владыки Луки во время операции упал волос, который был зашит в колене. Своим видом этот врач показывал неприязнь к Владыке, но, несмотря на это, сестра вскоре встала на ноги и в этом же году поступила в педагогиче­ский институт». Серафиме Емельяновне в это время было 23 года. После операции она приходила к Владыке, который сказал ей: «Я тебя лечил, а теперь учить буду», — и дал две свои фотографии, на одной из которых он изображен в нижнем хра­ме Покровского собора, на второй подписал: «Стала крепкой нога твоя, Сима. Иди же, не хромая, по пути Христову и поминай меня, исцелившего тебя. Архиепископ Лука 19 мая 1946 года».

После этого Серафима на факультете иностранных язы­ков познакомилась с приехавшим из блокадного Ленингра­да преподавателем — Натальей Михайловной Переплётчиковой, которая также была знакома с владыкой Лукой. Они вместе стали посещать Покровский храм, слушать проповеди своего архипастыря и помогать ему стенографировать и перепеча­тывать проповеди. За такое активное проявление веры у обеих неоднократно случались неприятности. Наталье Михайловне пришлось вновь уехать в Ленинград, а Серафима Емельяновна, будучи учительницей английского языка, сменила не одно место работы, избегая преследований.

Многие вспоминают, что ассистирующие врачи часто кри­тиковали Святителя за то, что он носил бороду. Они говорили, что это негигиенично. Некоторые утверждали, что «профес­сор Войно-Ясенецкий вообще не дезинфицирует руки перед операцией, а просто, помолясь, моет руки под краном и идет оперировать.» Мало того на Владыку писали доносы, чаще всего это были молодые врачи. Они утверждали, что «в госпитале № 1494 в хирургическом отделении профессор Войно-Ясенецкий повесил икону» и что «профессор-архиепископ перед проведением операции предварительно начинает молиться Богу, становясь на колени…».

Тамбовская учительница О.В. Стрельцова со слов покойной подруги врача В.П. Дмитриевской рассказала такой случай:

«При обходе больных красноармейцев госпиталя Владыкой Лукой в качестве врача один больной красноармеец позволил себе нанести ему обиду, сказав: «Зачем здесь ходит длинноволосый?» И что же получилось: в тот же вечер этому обидчику было возмездие и вразумление. Ночью в двенадцать часов слу­чился с ним смертельный приступ… и он, больной, потребовал вызвать к нему профессора, то есть владыку Луку.

Он приехал ночью же, вошел в палату к больному который со слезами просил прощения у епископа-врача за свою обиду и умолял спасти ему жизнь, так как он, больной, чувствовал уже приближение смерти. Владыка Лука дал команду немедленно приготовить все к срочной операции. Принесли больного, подготовили к операции. Владыка, как он обычно поступал в таких случаях, спросил больного, верует ли он в Бога, так как не профессор возвратит ему жизнь, а Бог рукой доктора.

Больной… ответил, что он теперь верует и сознает, что поплатился за грубую насмешку над епископом. Владыка-профессор, сделав очень серьезную операцию, возвратил больного  к жизни. Этот случай очень подействовал на всех больных госпиталя».

Несмотря на зависть и недоброжелательство, которые про­являлись со стороны отдельных врачей, Владыка всегда стремился заступаться за своих собратьев по профессии, когда они попадали по тем или иным причинам в неприятности. Сохранились документы, свидетельствующие об этом. В одной из записок к заведующему отделом областного здравоохранения мы можем прочесть: «Прошу не лишать меня, и без того работающего в очень тяжелых условиях, весьма полезных и нужных мне для помощи при операциях и ведения послеоперационных тяжелых больных, врачей Попковой и Мазуркевич. Обе они за время работы в госпитале проявили интерес к хирургии  и в значительной мере усовершенствовались в ней. Без них работа в госпитале, и без того одолеваемая врачами, тяжело пострадает. Профессор В. Войно-Ясенецкий  19 марта».

В управлении Тамбовской епархией Владыка столкнул­ся с многочисленными трудностями. Тамбовский храм, кото­рый долгие годы служил общежитием дли рабочих, находился в крайнем запустении. Иконы были расколоты, иконостас сло­ман. Святителю предстояла большая работа. Надо было отре­монтировать храм, собрать причт, возобновить службы, при этом он продолжать оперировать раненых.

«Приводим церковь в благолепный вид… Работа в госпита­ле идет отлично… Читаю лекции врачам о гнойных артритах… Свободных дней почти нет. По субботам два часа принимаю в поликлинике. Дома не принимаю, ибо это уже совсем непо­сильно для меня. Но больные, особенно деревенские, приез­жающие издалека, этого не понимают и называют меня без­жалостным архиереем. Это очень тяжело для меня. Придется в исключительных случаях и на дому принимать» (Письмо к сыну Михаилу от 10 августа 1944 г.).

Прихожане тамбовского кафедрального собора рассказы­вали: «Приехал он к нам в самом начале 1944 года. Но снача­ла не было у него облачения для службы. Прислали ему облаче­ние перед Великим постом. Он служил первый раз и обратился к верующим с кратким словом: «После долгого духовного голо­да мы сможем снова собираться и благодарить Бога… Я назначен к вам пастырем». Потом благословил каждого человека в храме».

Первую всенощную Владыка отслужил накануне Прощено­го воскресенья, в субботу, 26 февраля. Уже на следующий день проповедь архиепископа Луки была доставлена уполномочен­ному, который тотчас же направил ее в УКГБ по Тамбовской области как содержащую «нездоровые высказывания».

Проповедь Святителя сразу завоевала сердца паствы — слова утешения и призыв взяться всем миром за возрождение порушенных церквей уже давно были духовной потребностью мирян. «Свои храмы очищайте от грязи, скорее несите сюда все, что у вас есть, несите полотна, шейте ризы священникам… Давайте сюда живописцев, художников. Пусть они пишут ико­ны. Нам нужен ваш труд для восстановления уничтоженного, ибо храмы Божии должны вновь восстановиться и вера засиять новым пламенем».

Вскоре состоялась и встреча архиепископа Луки с уполномоченным, во время которой архиепископ держался с достоинством и независимо.

Однажды Владыка присутствовал при рассмотрении уполномоченным ходатайства об открытии церкви и селе Ламки, где храм был переоборудован под районный клуб. Архиепископ возмутился и резко заявил: «Клуб нужно закрыть, а здание отдать под церковь, так как церковь важнее клуба».

В связи с необорудованностью Покровского собора Святитель 29 февраля 1944 года обратился к властям с официальным ходатайством о передаче конфискованного церковного иму­щества (облачения, митры, антиминсы, иконы, крепы, сосу­ды, плащаницы, купель, богослужебные книги и др.) из краеведческого музея в храм. Власти разрешили передачу только 10% из бывшего церковного имущества. В марте 1944 года Владыка в письме уполномоченному просил разрешения созвать съезд православного духовенства области (зарегистрированного и незарегистрированного). И вновь получил отказ.

Активная деятельность архиепископа Луки по восстановлению епархии, открытию кафедрального собора в Тамбове и 14 церквей в области не на шутку встревожила уполномоченного Медведева, который 4 марта написал донос председателю Совета по делам РПЦ при СНК СССР Г.Г. Карпову.

Ответ на запрос тамбовского уполномоченного относи­тельно инициатив архиепископа Луки пришел незамедли­тельно.

«Разъясняю, — писал Г. Г. Карпов, — что Совет по делам Рус­ской православной церкви при СНК СССР не рассматривал вопрос и не принимал решения об открытии кафедральных соборов в городах, где имеются епископы.

Ходатайство архиепископа Луки об открытии в г.Тамбо­ве второй церкви (б. кафедрального собора) отклоните. Созыв съезда духовенства Тамбовской области также отклоните. Ставлю Вас в известность, что съезды духовенства могут созываться только с разрешения Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР.

Ваши мероприятия в отношении передачи епископу пред­метов культа, находящихся в краеведческом музее, правильны (из числа тех предметов, которые не представляют ценности для музея)».

С февраля по декабрь 1944 года Святитель во всех инстанциях добивался открытия большого, двухэтажного кафедраль­ного собора в Тамбове.

Тамбовская епархия была фактически уничтожена и 1920-1930-е   годы усилиями   ОГПУ (НКВД)   и   обновленцами-живоцерковниками. Однако в годы войны религиозная жизнь в области, особенно в сельской местности, была весьма активна. Богослужение, правда, проходило и частных домах по ночам, на источниках, кладбищах… Клир в основном был расстрелян или сослан, служения проводили монахини или благочестивые миряне. При этом они оставались преданными Патриарху Тихонy. Являясь активными противниками обновленчества, они вос­принимали Патриарха Сергия как самозванца, назначенного в патриархи властью, и призывали верующих не ходить в церк­ви, которые открывает советская власть, называя их антихристо­выми, где «просто дурака валяют бывшие обновленцы, которые раньше… бухгалтерами прислуживали советской власти».

Многие священники-обновленцы, формально признавшие Московскую Патриархию, проводили провокационную работу. Отец Алексей Ветринский, например, зная эти настроения, спе­циально спрашивал верующих: «А кто поставил Сергия Патри­архом?» И сам отвечал: «Правильно, советская власть». Такие провокационные беседы батюшек отбивали охоту верующих посещать храмы. Это очень осложняло проповедническую работу архиепископа Луки по нравственному и патриотическо­му воспитанию населения.

В борьбе с живоцерковниками и обновленцами архиепи­скоп Лука занимал бескомпромиссную позицию с начала своего служения. Будучи твердым и убежденным сторонником Патриарха Тихона, он и в Тамбове ясно и недвусмысленно осуждал обновленческую ересь и раскол. Это привело к откры­тому столкновению с секретарем епархии отцом Иоанном (Леоферовым) и его соратниками.

Владыка собственноручно составил чин принятия обнов­ленцев в православие, по сути своей — покаянный и в то же время обличительно-торжественный, показывающий лукавую сущность обновленческого раскола.

5 марта 1944 года в Покровской церкви Тамбова во вре­мя совершения Божественной литургии был совершен при­ем в общение с Московской Патриархией священника Семена Алексеевича Петрова из г. Кирсанова. Священник каялся принародно: «Перед Великим Богом и перед народом православным исповедую мой смертный грех нарушение единства церкви и участие в расколе живоцерковном и обновленческом. Уча свою паству идти за Христом путем тесным и прискорбным, я сам в малодушии своем убоялся страданий за Христа и избрал путь лукавства и неправды».

Завершив чин, архиепископ Лука произнес обличительную проповедь: «Ваш храм и община были обновленческими, и вы повинны в этом грехе. Горе, горе вам! Вы слышали, как каялся, как плакал об этом грехе священник Симеон, осознав тяжесть греха раскола. Так и вы кайтесь в нем».

На следующий же день отец Иоанн (Леоферов) донес уполномоченному: «Арх. Лука вызвал радость фанатиков, радующихся унижению обновленцев, слезы и плач людей, не понявших, в чем кается священник, возмущение и презрение к епископу, унижающему личность и авторитет священника со стороны сознательных людей». По сообщению С.М. Чистякова, по окончании Литургии произошло открытое столкновение Леоферова с архиепископом Лукой, причем протоиерей заявил, что гонимы были обновленцы, на что Владыка парировал: «Это было не гонение, а выражение презрения народа, а обновленцы были агентами власти!» Среди обновленцев, по мнению Святителя, было совсем немного людей принципиальных и идейных, которые еще до революции были социалистами и считали, что социализм и христианство совместимы». Сам архиепископ Лука «считал для себя недопустимым убивать время на чте­ние Ленина, Энгельса и других. «Лучше изучать Библию и труды св. отцов», — заявлял он. Архиепископ предложил Леоферову «отпустить волосы, бороду и не ходить по городу в светской одежде, тем самым стыдясь своего духовного звания.

Тамбовский уполномоченный, стремясь помочь своим агентам из обновленцев в окружении архиепископа, написал несколько доносов на Святителя, обвиняя его в реакционных взглядах: «Штат набирает из реакционно настроенного духовенства. Первым вопросом ставит, обновленец или нет, а вто­рым… был ли под арестом. Когда получает ответ, что священ­нослужитель из староцерковных и был под арестом, то от таких охотно принимает анкету…» Председатель Совета по делам РПЦ  Г.Г. Карпов, руководствуясь этими доносами, обратился к Патриарху, и архиепископ Лука вынужден был в письменном виде объяснять свою позицию относительно обновленцев:

«Обвинение в резких отзывах об обновленцах не считаю серьезными. Их нельзя считать проявлением контрреволюци­онности. Прогрессивных священников и архиереев было гораз­до больше среди «тихоновцев», чем среди беспринципных, по большей части политически приспосабливающихся обновлен­цев. Отрицательные отзывы об обновленцах свидетельствуют только о верности Церкви и политической честности».

Пасхальное богослужение в ночь с 15 на 16 апреля прохо­дило в Тамбове в маленьком Покровском храме и по согласова­нию с городской властью — по обе стороны от него на улице. На Пасхальной заутрене в областном центре присутствовало около четырех с половиной тысяч человек (по оценке уполно­моченного) и еще по три тысячи в действующих храмах Моршанска и Мичуринска. За многих священнослужителей, которых тогда не хватало в возрождаемой епархии, Владыка Лука ходатайствовал и добивался разрешении на их службу.

Валентина Ильинична Добронравова рассказывала, что ее отец, протоиерей Илья Федорович Добронравов (1875 — 1949), до 1917 года был священнослужителем в селе Рыбий Яр Мордовского района. После революции его семья переехала в Тамбов, где он как священнослужитель нигде не мог работать. Когда откры­лась Покровская церковь, то он не сразу стал там служить, а только после того, как получил на то разрешение и был приглашен через протоиерея Аристарха Кедрова владыкой Лукой. По словам Валентины Ильиничны, «как только церковь открыли и была первая Пасха, огромное количество народа шло по улице… Несли свои куличи освятить в церковь. Один сосед, рабочий, вышел на улицу и с радостью, указывая на людей, сказал: «Вот, смотрите, все сами идут, никто их не гонит. Вновь вера вернулась!»».

Стремясь доставить радость праздника жителям сел, Владыка «самовластно», без согласования с уполномоченным, разрешил проведение богослужений в некоторых уцелевших церк­вах, но они по приказу уполномоченного были пресечены местными райисполкомами.

Еще в Ташкенте совместно с архиереем Андреем (Ухтом­ским) архиепископ Лука разработал детальный план возрождения духовной жизни в епархии: укрепление прихода стойкими верующими, просвещение интеллигенции, воспитание в религиозном духе детей, в первую очередь детей своих прихожан, организация воскресных школ по изучению Закона Божия, истории Церкви и катехизиса для детей и взрослых; открытие всех сохранившихся в области храмов, а в тех населенных пунктах, где храмов не сохранилось, строить новые молитвенные здания типа «церкви-обыденки». Эти предложения он направил в Священный Синод.

В Тамбове, несмотря на свой непререкаемый авторитет хирурга и большое почтение властей, Владыка всегда подчеркивал, что, прежде всего он — архиерей, и все должны с этим считаться. Однажды его пригласили с докладом на межобласт­ное совещание врачей эвакогоспиталей. На заседание apxиепископ Лука явился в полном архиерейском облачении, что было интерпретировано партийным начальством как демонстрация. Уполномоченный сразу же донес: «Все были возмущены… А до совещания в хирургическом отделении госпиталя Лука повесил икону и перед операцией начинает молиться, стано­вясь на колени».

Современник владыки В.А. Поляков вспоминал: «В один из воскресных дней 1944 года меня вызвали в Тамбов на совеща­ние начальников и главных хирургов госпиталей Воронежского военного округа. Совещание проходило в большом зале бывшего дворянского собрания. Собралось много народа, все расселись по своим местам. Стоял негромкий гул разговоров, и за столом президиума уже поднялся председательствующий полковник Легов, чтобы объявить название доклада и фамилию выступающего. Вдруг блеснула золотистая, начищенная медная ручка двери, и обе створки ее широко распахнулись. В зал вошел человек огромного роста, в очках, в черной широкой рясе. Его седые волосы ниспадали до плеч. Легкая прозрачная белая кру­жевная борода покоилась на груди. Ниже ее, колеблемые дыха­нием, на тонких цепях, большой серебряный крест и панагия, увенчанная русской императорской короной. Губы под усами вошедшего были крепко сжаты. Большие белые руки со следами экземы перебирали черные матовые четки. Человек медленно прошел в зал и сел в первом ряду. Председательствующий обра­тился к нему с просьбой занять место в президиуме. Человек не торопясь поднялся, прошел на подмостки и занял предло­женное ему кресло рядом с полковником Леговым. Тот накло­нился к нему, что-то спросил, выслушал ответ и встал. Обраща­ясь к присутствующим в зале, председатель собрания полковник Легов объявил: «Слово для доклада об огнестрельном остеомиелите предоставляется профессору Войно-Ясенецкому». Человек в черной рясе поднялся и подошел к трибуне.

Из всех инициатив архиепископа Совет по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР, как уже говорилось, под­держал лишь передачу из краеведческого музея незначитель­ного количества церковной утвари, не имеющей культурного и исторического значения. Все остальные притязания при­казано было отклонить. Совет потребовал не допускать участия архиепископа-хирурга в светских мероприятиях в церковных одеждах, категорически пресекать молитвенное слу­жение в госпитале. По всем этим вопросам Владыка лично в июне 1944 года давал объяснения председателю Совета Кар­пову и наркому здравоохранения РСФСР Третьякову.

14 мая 1944 года архиепископ Лука сообщил в письме сыну Михаилу: «Алеша уже написал вам, что мне присуждена «Сталинская премия». Только никто не знает, когда опубликуют список лауреатов и почему задерживается опубликование». Но особенно расстроен архиепископ был тем, что Совет в категорической форме отклонил открытие второго храма в Тамбове. И на замечание уполномоченного о том, что если его не устраивает ответ, он может поставить вопрос перед Сове­том. Лука заявил: «Я поставлю вопрос перед Святейшим о переводе меня из Тамбова по примеру того, как я уехал из Красноярска, где не было для меня храма, и я вынужден был ходить для совершения богослужения за несколько километров». Он еще несколько раз обращался с просьбой открыть второй храм в Тамбове, любой на выбор: кафедральный собор, Скорбященский, Казанский храмы, рассказывал о страшных давках в Покровском соборе, о том, что из-за больного сердца в такой невыносимой обстановке он не может служить, но все было бесполезно.

Прихожане отмечали, что богослужения, совершаемые архиепископом Лукой, отличались высокой духовностью и молитвенностью: «Службы Владыки были долгие. Все испол­нялось… Владыка не считался со своим изношенным здоровьем, и народ, видя его ревность, умилялся и безропотно терпел все тяжести».

«Домой Владыка шел пешком вдоль берега Цны в сопровождении верующих до Комсомольской улицы, где жил. К Литур­гии Владыка прибывал до чтения часов, читались они при нем. Облачали его всегда на кафедре. Часы читали большей частью монахини, их тогда было немало. Службы его чинные, спокойные, слезные. Нет той службы, когда бы служил Владыка и не плакал. Плакал во время своего облачения, когда хор умилительно пел «Да возрадуется душа твоя о Господе». Крупные они быстро катились из-под его очков, заливая все лицо, сло­вом, вся служба на слезах. Такое молитвенное настроение никак не могло не передаваться людям… От такого благодатного тепла невольно смягчались сердца и лились слезы». Прича­щал Владыка чаще всего сам. «После службы он всегда благословлял, сидя рядом со священником, подпускающим  ко Кресту. В этот момент на его серьезном, даже немного суровом лице всегда царила нежная улыбка. Он смотрел каждому в глаза, и казалось нам, что он нас так же безгранично любит, как любим мы его…».

За богослужениями Владыка часто произносил проповеди. В них он говорил о смерти и разрушении, которые нес с собой фашизм, воспитывал беззаветное служение вере и Отечеству, разъяснял, кто истинные друзья и союзники нашего народа. По свидетельствам очевидцев, проповеди были «то мягкими, утешительными, доходившими до сознания простых людей, то резкими, обличающими порой всю неправду настоящего вре­мени».

Источник: Лисичкин В.А. Военный путь святителя  Луки (Войно-Ясенецкого) М. Изд-во Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2011. С. 73-90.