Детство на хуторе в годы войны

Великая Отечественная война оставила в моей памяти неизгладимый след. Горе и слёзы принесли нам немцы. И даже такая маленькая девочка, какой была тогда я, понимала, что случилась страшная беда. Я помню войну, ведь наш хутор был в немецкой оккупации.

Хутор

Отец мой Пантелей Михайлович Остроушко, как и другие жители большого села Юдино Воронежской области, основанного недалеко от Дона в первой половине XVIII века войсковыми казаками, поселился на хуторе Хайкино. Отца я не помню. В 1941 году, мне было три года, он ушёл на фронт. Через некоторое время был призван самый старший брат Пётр 1922 года рождения. Он закончил десять классов и поэтому его отправили на специальные курсы командиров. Он стал лётчиком. От него пришло домой только одно письмо.

Остались мы с мамой Пелагеей Сергеевной — семь детей. Самой старшей моей сестре Насте было 17 лет (умерла в 1994г.). Потом шли братья Иван (род 1928), Егор (род. 1929 – 1993) сестра Анюта (род. 1931), Дмитрий (род. 1934 — 1995), Катя (р.1940) и я 1938 года рождения.

Хутор наш располагался вдоль Юго — Восточной железной дороги, по которой проходили на юг грузовые и пассажирские поезда. Сразу за огородами начинались лесные посадки. Они защищали хутор от снежных заносов и бурь, кормили хуторян лесными яблоками, грушами, тёрном, боярышником.

Немцы

Стояло жаркое лето1942 года. В огороде буйно цвёл картофель. В один из таких дней встревоженная и испуганная прибежала наша соседка, тётя Фрося, путевой обходчик. «На станции — немцы!»,- кричала она. Страшная весть мгновенно облетела все дворы.

Перепуганная мать собрала нас в избу. Мы уселись на деревянный диван, глазея в окна. Никто не знал, что делать, как себя вести.

Скоро, в нашем затихшем хуторе послышался рокот мотоциклов, немецкая речь. Немцы расположились и в нашем саду в тени яблонь и груш, на отдых. Солнце палило нещадно. Изнывая от жары, немцы снимали с себя гимнастёрки, обливались холодной водой, заставляя моего брата Митю, доставать её из колодца. Каждый день теперь проходил в тревоге. По железной дороге шли немецкие военные поезда. В небе часто появлялись наши, русские самолёты, в основном ночью. Как только начинался рёв авиационных моторов, мы просыпались, вскакивали, выбегали из избы в погреб, находящийся недалеко от дома, в саду. Когда наступала тишина, мы выбирались на землю и возвращались, но заснуть уже не могли. Каждый раз мы ожидали, что на наши головы посыпятся бомбы, но всё обошлось.

Лето прошло — наступила осень. Немцы оставались на хуторе. Они отбирали у нас продукты: яйца, молоко. Из хлева увели единственную овцу. Забрали мандолину старшего брата. Даже свареную для детей картошку забирали из чугунка и съедали.

Ночные гости

До войны отец занимался пчеловодством. Когда он ушёл на фронт, за пчёлами стала ухаживать мама. Перед самым приходом немцев мать выкачала из ульев почти весь мёд, а его было очень много, и раздала хуторянам, чтобы не достался немцам.

На зиму четыре улья мама поставила на чердаке, утеплив их, чтобы пчёлы не замёрзли. «Весной снова я поставлю их в саду», — рассуждала мама.

Немцы узнали, что у нас есть мёд. Они повадились ходить к нам за ним. Как только наступала ночь, немцы колотили в дверь нашей хаты, так что стены сотрясались от ударов. Когда мама впускала солдат, они, освещая фонариками все углы, осторожно входили в избу. По высокой лестнице забирались на чердак, вынимали из ульев соты с мёдом, разрезали их на столе по кусочкам и с удовольствием съедали. Поев, уходили.

Мама так привыкла к ночным непрошенным гостям, что перестала их боятся. В один из вечеров снова раздался стук в дверь. Мама всё медлила, долго не открывала: ей не хотелось, чтобы немцы съели последний мёд. Но грохот по двери становился всё сильней и сильней. Старшая сестра Настя взмолилась: «Открой мама! Пусть всё забирают, а то они перестреляют нас». Отрыв дверь в сени, мама спряталась за ней. Немцы вбежали в избу, с автоматами в руках, крича: «Партизаны! Партизаны!» Мама, выскочив из — за двери, убежала к соседке. Мы с сестрой, притихли на печке, прижавшись друг к другу, как испуганные зайчата. Убедившись, что никаких партизан нет, немцы снова наелись нашего мёду и ушли. Через некоторое время вернулась мама. Мы успокоились. На этот раз всё обошлось.

Немцы к нам лазили по ночам, по всей видимости, потому, что их начальство им это запрещало. Мать потом рассказывала мне, что как — то пожаловалась их командирам и виноватые были наказаны плетью.

Зато нашего молока немцам так и не удалось попить! Наша корова позволяла доить только маме, а остальных била копытом.

Немецкие подруги

Две молодые девушки из хутора гнали самогон и гуляли с немцами. Люди на них за это зло держали. И после войны их долго по допросам таскали. Одна из них после войны в колхозе бригадиром работала.

Когда в хутор входили наши части, один из солдат на коне и с пистолетом в руке зло кричал: «Кто гулял с немцами?!! Сейчас расстреляю!!!»

Всадник проезжал мимо брата моего Мити, но братишка не рассказал солдату. Из хуторян тогда тоже никто не выдал немецких подруг. Пожалели.

Комиссия

В один из сентябрьских дней, на рассвете, староста постучал в окно: «Всем помыться и придти в школу на комиссию!» Всей семьёй мы пришли к назначенному часу. В большой классной комнате толпились старики, женщины, дети. В другой комнате, за столами, сидели немцы и что — то писали. Мы заходили туда по одному человеку, совсем раздетые. Нас осматривали со всех сторон. Затем, одевшись, мы уходили домой. Для чего всё это было устроено, мы не знали. Возможно, нас хотели отправить в Германию; а может, немцы боялись каких — нибудь болезней.

Предатель

Однажды ночью из одного дома на окраине хутора, в котором жил рыжий зловредный дед, раздался его истошный крик: «Партизаны!! Партизаны!!!» После этого, спустя некоторое время дом этого деда сгорел. Сам хозяин жив остался. Может дом его, партизаны подожгли, а может кто из хуторских.

Позже стало известно, что партизаны посылали в наш хутор разведчиков узнать обстановку. Они и постучали в окно того деда.

Русское командование думало, что хутор был немцами хорошо укреплён, и собиралось обрушить на него при наступлении, залпы «катюш». Но разведчики выполнили свою задачу и хутор, поскольку в нём не было никаких особых укреплений, остался цел.

Свои пришли зимой

Приближалась зима. По хутору ползли слухи, что где — то близко наступают наши войска, и скоро они освободят нашу территорию. В домах ни у кого не было радио. Откуда шли добрые вести, никто не говорил. С первым снегом начались трескучие морозы. Зима выдалась суровой. Немцев она застала в пилотках, шинелях и ботинках. Беспокойство оккупантов становилось всё заметнее. Натянув свои пилотки по самые уши, и закутавшись в одеяла, немцы суетились, нервно о чём — то переговаривались. Затем стали собирать свои пожитки и покидать хутор. Началось наступление советских войск. Первыми в хутор въехали кавалеристы, чуть позже подошла пехота. Все жители вышли встречать своих освободителей. Помню, как мама носила в избу сено, стелила на полу, чтобы устроить на ночлег солдат. Жарко была натоплена печка «буржуйка». Воины пили чай и угощали нас конфетами. Всю ночь не прекращалась стрельба. Утром солдаты пошли дальше, на Запад, очищать русскую землю от врага. Хутор был освобождён в 1943 году.

А война продолжалась

Вестей от отца не было. Сражался он на Ленинградском направлении на передовой линии. А потом пришла «похоронка». Покоится мой отец на воинском кладбище, которое находится возле шоссе Ленинград — Москва, в 40 км. от города Чудова. Не вернулся с фронта и старший брат Пётр. До сих пор о нём нет никаких сведений. И сердце об этом болит.

Голод

Нелегко было маме растить семерых детей. Поэтому трудились в семье все. Сажали огород, работали в колхозе, держали кур, корову. Помогали друг другу. Так и росли. После войны осталось на земле много всяких снарядов и пуль. Два паренька из нашего хутора притащили мину домой, когда не было родителей, стали разбирать её и погибли – мина взорвалась. После войны было много всякой преступности, грабежей и краж. Брат Егор на ночь «минировал» наш погреб, который был в саду. Он закреплял гранату так, что если бы залез кто в погреб, она бы взорвалась.

В 1946 году начался голод. Хлеб не уродился. Летом мы собирали щавель, землянику, и ещё какие — то съедобные растения. Весной, когда вспахивали колхозное поле, собирали вымороженную картошку. Мама тёрла её на тёрке и пекла оладьи. Они были чёрные, но в отличие от котлет из листьев конского щавеля, их мы ели с удовольствием. Выжить нам помогла наша корова. Казалось, что трудностям не будет конца. Крестьянам жилось нелегко, и после войны. Они сдавали государству яйца, молоко, шерсть, платили непосильные налоги. Работали за трудодни (чёрточки на бумажке) по которым ничего не платили.

Сон и катастрофа

В 1955 году, мне уже 17 — летней девушке, приснился сон: произошло крушение грузового поезда.

Вагоны сталкивались и ударялись друг о друга, опрокидывались и переворачивались, объятые пламенем, чёрная копоть которого застлала всё небо. Некоторые вагоны, сошедшие с рельсов, быстро катились прямо на хутор, расположенный недалеко от железнодорожных путей, хутор, в котором я родилась и выросла… Земля под избами задрожала. Одни дома проваливались сквозь землю, другие были разрушены грузовыми вагонами. Хутор исчез… исчезло всё. Мрак постепенно рассеялся, вдали виднелось зелёное поле.

А в 60-е годы XX века в верхах решили, что малые хутора и деревни «неперспективны». Поэтому их надо укрупнять в централизованные хозяйства. И началось переселение людей на новые места. Хутор стал таять на глазах. Жители разъезжались, кто куда. А то место, на котором стоял наш хутор, распахали под поле.

Тяжело переживали хуторяне, покидая обжитые родные места. Как — то я приехала погостить на новый хутор, где жили некоторые из моих земляков. Одна женщина сказала мне: «Бывало, выйду я на бугор и смотрю вдаль — туда, где был наш хутор. Смотрю — и плачу…»

И мне почему — то до сих пор снится моё детство, прошедшее на хуторе. Сбылся мой страшный сон. Катастрофа произошла на самом деле. И кто знает, сколько ещё катастроф придётся пережить нам и нашим детям — одному Богу известно!

Из какого же материала сделан русский человек? Как его только ни притесняли, ни унижали, а он всё живёт, карабкается по извилистой каменистой жизненной тропе. И выживает всему миру на удивление!

Прислал для публикации: Роман Игнатов
www.world-war.ru