Детские заботы

При отступлении немецких войск с территории Белоруссии население подвергалось жестоким насилиям и унижениям. Оккупанты жгли дома, угоняли людей в Германию, морили их голодом. Не щадили даже детей.

Однажды старший брат сказал мне: «Пойдем в лес. Если партизаны еще там, они накормят нас. Даже если и нет их в лесу, то что-нибудь съестное найдем там».

Когда фашисты только наступали, передвижение местных жителей резко не ограничивалось. Мы не один раз ходили в лес и были на одной партизанской стоянке в Дубовой роще и знали наиболее безопасные подходы к ним.

Фашисты ведут бой за деревню

На этот раз мы решили пробираться со стороны Брянской области, где немцы, опасаясь партизан, появлялись реже. Обогнув с востока реку Палуж, мы оказались на знакомой тропе. Она проходила между речкой и урочищем. Огибая кусты и петляя по низинам, тропа выходила к одиночно стоящим деревьям, взбираясь на которые, путники оценивали безопасность местности. Блестящая прозрачная масса реки, извиваясь между крутых берегов, бежала на восток, увлекая за собой два движущих призрака, ищущих себе пропитания. У крутого обрыва, где сползающая в реку земля цеплялась за одиночные кусты, мы наткнулись на кости. Очевидно, волки или собаки, расправившись с каким-то животным, устроили себе привычное пиршество. Повсюду валялись объеденные кости, клочья шерсти и окровавленные куски шкуры. Мы принялись выковыривать из костей содержимое и жадно поглощали то, что могли достать. Некоторые крупные кости удавалось разбить булыжником, которого здесь оказалось в достатке, и мы собирали с земли жидковатую серую массу, очень вкусную и сытную. Изрядно поспорив, идти дальше или вернуться в землянку к родителям, мы, по настоянию Николая, продолжили путь в сторону Дубовой рощи.

Войдя в лес, остановились и прислушались. Тяжелый, непривычный лесной мрак сковывал движение, заставлял напрягать слух и огладываться по сторонам. Всматриваясь вперед округлившимися до предела глазами, мы пробирались вглубь леса. Пройдя болотистое, топкое место, мы поднялись на возвышение, где и находились партизанские землянки. Но людей мы не встретили. По царившему на территории беспорядку, стало понятно, что партизаны куда-то ушли.

Облазив все землянки и окопы, обойдя территорию бывшего партизанского лагеря, раскопав несколько приямков, в которых могло что-то оставаться, мы убедились, что пришли поздно и возвращаться придется с пустыми руками и голодными животами.

Вдруг Николай, уставившись в крону огромного дерева, озабоченно постояв на одном месте, подошел к дереву и начал взбираться по сучковатому стволу вверх.

Я подумал, что он хотел посмотреть с высоты, где мы находимся, но скоро рука его оказалась в дупле дерева, и он достал оттуда какой-то тяжелый тряпичный сверток. «Держи», — крикнул он мне. Я расставил руки, но стремительно падающий сверток не стал ловить и еле увернулся от него. Я услышал какой-то хруст сверху и, когда поднял вверх голову, увидел, что Николай висел на левой руке и беспомощно балансировал ногами. Он стонал от боли, и я не знал, что мне делать, чтобы помочь ему. Наконец сообразив, что мне надо залезть на дерево и как-то помочь сверху, я ухватился за ветку, подтянулся, уперся в другую ветку, и мои плечи коснулись ног брата. Освободив левую руку, Николай встал мне на плечи, и в это время ветка, за которую я держался, отделилась от дерева, и мы грохнулись вниз. Николай отделался легко, я — ссадинами на виске и болью в ноге, которая долго потом не давала мне покоя своим внутренним тупым нытьем.

Но добытый кусок партизанского сала придавал силы и, как добытая дичь у охотника, вызывал чувство удовлетворения. Представлялось, как мы принесем в землянку столь богатую добычу, и как все будут радоваться нашему старанию и везению, радоваться, что теперь все не будут голодны.

На тот случай, если нас встретят немцы и изымут партизанский реквизит, с помощью консервной банки мы разрезали сало на 4 части, обваляли их в собранной соли, подмяли края, чтобы нарушить форму кусков и, завернув в тряпку и листья лопуха, запрятали за рубашками.

Попасть в землянку следовало до захода солнца. С наступлением темноты немцы выставляли усиленную охрану внутри деревни и за ее пределами, так что пройти даже по полю никто не мог.

Нога в коленном суставе опухла, я с усилием наступал на нее и, превозмогая себя, чуть ни прыжками продвигался вперед. Пришлось идти в обход между кустарниками и болотами, где нет наезженной дороги. Перед входом в деревню свернули в сторону, чтобы обойти деревню. Мы отметили, что параллельно дороге к деревне шел человек, и узнали его — это был юродивый Гриша, который жил со своей бабушкой в соседнем поселке. Когда он подходил к деревне, от домов отделилось двое вооруженных немецких солдат с собакой. На сигнал немцев, испугавшись, Гриша развернулся и побежал, размахивая руками. В погоню за ним немцы пустили собаку. Последовал выстрел. Гриша упал. Скоро к нему подошли фрицы и выстрелили еще раз.

Потом знаками стали показывать нам подойти к ним и сами тоже спешно двинулись в нашу сторону. Приблизившись к нам, один из них придержал за поводок овчарку, которая с бешеной злобой бросалась на нас. Второй уставился на меня колючими стеклянными глазами. Несмотря на то, что глаза его были голубые, они казались мертвыми, холодными, в них отсутствовало человеческое выражение. Почему-то мне стало страшно. Страшно не потому, что он сейчас убьет меня, а стало страшно этих пугающих глаз. Они напоминали глаза злобной овчарки, и от них бросало в пот.

Немец пнул меня и Николая штыком и что-то проговорил. Второй оттянул у ремня свою рубашку, потряс ее и посмотрел на нас. Мы поняли, что он показывал, последовали приказу и начали вытряхивать лежавшие за рубашкой небольшие свертки. Из карманов вытряхнули куски костей, хрящей и небольшие жилистые обрывки сухожилий. Собака обнюхала куски сала, кости, но реквизиты не привлекли ее внимания, и она уставилась на нас.

Немец, очевидно, убедившись, что мы не представляем никакой опасности, ткнул мне в бок штыком и показал вперед. Дрожа от страха, что немец сейчас расстреляет нас, мы пятились, куда он нам показал. Мы уходили дальше и дальше, но выстрела не последовало. Подойдя к болоту, хотели свернуть, чтобы не идти в воду, но немец гнал нас именно в грязную, вонючую воду. Он что-то кричал, угрожая оружием. Оказавшись в воде по колени, мы смотрели на него, чтобы понять, что от нас требуется еще. Немец расставил руки в стороны и грузно присел, приказывая нам делать то же. Мы опустились в воду. Немец изобразил, что надо встать, а потом опять сесть. Ему это показалось так забавно, и он так громко смеялся, что, казалось, вода плескалась не от нашего плюханъя в нее, а от его горластого крика. Вволю натешившись от необычных наших упражнений, фашисты не стали нас расстреливать, оставили в болоте и весело удалились в деревню.

Выбравшись из болота, мы подошли к рядом возвышающимся в поле трем курганам. Сняли одежду, отжали воду и сели отдохнуть.

«Говорят, что в этих курганах захоронены наши далекие предки, — сказал Николай, — они все видели и спасли нас», — добавил он. Каким образом могли влиять на мое спасение эти курганы, я не понимал. Но мне очень хотелось жить, и я стал благодарить эти земляные насыпи за спасение.

Мы дождались темноты, вернулись к месту, где остались реквизиты, аккуратно собрали все и скоро сидели в своей землянке и аппетитно хлебали приготовленный на костре костный бульон с расплывшимися блесками жира.

Думаю, что такие картины изуродованного, дикого детства моего поколения должны сохраниться в памяти людей. Сохраниться для того, чтобы такие преступления не повторялись.

Февраль 2005 г.
Подготовил и прислал для публикации: В.А. Латушкин,
Член союза писателей России

Читайте также:
Лицо войны
Фашистская власть
«В здоровом теле — здоровый дух?»