Cолдаты МПВО
Королева (Гриц) Елена, младший сержант медсанроты 23 батальона МПВО Смольнинского района
Мы с Розой Игнатьевой добровольно попросились в очаг поражения. Это было на углу Парадной улицы и улицы Некрасова. Пожалуй, за всю войну я такого обстрела не видела. Немец бил все больше шрапнелью. Пострадало много жилых домов и воинских зданий. Водопровод разорвало и вода хлынула на улицу. Мы на санитарной машине еле-еле выбрались из воды. Первое, что я увидела, это труп мужчины, распластанный посередине дороги. У него была перебита ладонь, голова и еще что-то — трудно было понять. Кругом лужи крови и куски мяса. Как я ни старалась быть спокойной, все же на правой ладони появились крупные белые пятна, потом возле кисти, затем стали появляться волдыри — все чесалось. Вскоре зачесалась спина, да так, что не удержаться. Это была крапивная лихорадка. Одной из пострадавших была женщина. Ее контузило, она все причитала: «Ой, моя головушка болит». У этой женщина сильно шла кровь из носа. У ворот дома мы увидели страшную картину — человек лежал весь раздробленным. Это был мальчик—ремесленник, лет шестнадцати — семнадцати. Он оказался еще живым, но вряд ли выживет.
После улицы Некрасова мы работали в очаге поражения в Басковом переулке.
Всего в этот день мы оказали помощь шестнадцати раненым, четверо были убиты. При обыске убитых мы обнаружили у одной старушки маленький мешочек с золотыми вещами. Присутствовавший квартальный милиционер и наш врач составили акт, и мы все под ним подписались. Закончив работу в очаге поражения, вернулись в роту, но снова прозвучала воздушная тревога. Во время работы усталости не чувствовали, а вот когда пришли да сели — все… Есть не хотелось, хотелось пить и спать, тошнило, голова — как чурбан. В этот день тревога продолжалась почти без перерывов до двух часов ночи.
Решеткина Зоя, боец медсанвзвода 4 спецроты при Смольном 23 батальона МПВО Смольнинского района
Мой отец работал на ГОМ-Зе (ЛОМО) шлифовщиком высокого разряда. У нас дважды была возможность эвакуироваться с заводом. Но в тот момент, когда отправлялись эшелоны меня не оказывалось дома. Я была на оборонных работах за городом как тогда говорили, на окопах. И вообще, мои родители решили, что все невзгоды будут переживать вместе с Ленинградом. Так думали многие ленинградцы. Потом все это горем обернулось, но в самом начале войны мы даже представить себе не могли того, что случится с нашим любимым городом.
Папа ходил на работу до середины декабря. Но потом силы оставили его. Сначала он мог еще потихоньку передвигаться по комнате, а потом слег совсем. Мама не вставала с постели уже целый месяц, у нее было воспаление легких. Во время воздушного налета на Смольнинский район недалеко от нашего дома разорвалась фугасная бомба. Дом устоял, но стекла все вылетели. В этот день она и простудилась.
Перед Новым годом пришел домой брат, он служил в МПВО и был на казарменном положении. Как же он был худ — одна кожа да кости. Я была еще на ногах. Но как смешно стала ходить! Как столетняя старушка. Сначала одну ногу поставлю, потом к ней подтягиваю другую. Но все-таки хожу. Все хозяйственные заботы лежали на мне. Ходила за хлебом в булочную и в магазин, к которому нас прикрепили. В магазинах ничего не было, но очередь всегда выстраивалась с раннего утра, на всякий случай — вдруг что-нибудь «выбросят». И стояла такая очередь, пока не объявят: «Не стойте, граждане, сегодня ничего давать не будут». В таких очередях я простаивала часами, дрожа от холода, но с места не сходила. Иногда кто-нибудь из очереди скажет: «Иди, девочка, погрейся». А я боялась, что отойду, а это время что-нибудь привезут. Перед Новым годом я тоже стояла в очереди. Что-то давали, я уже не помню. Помню только, что мне не досталось. Было очень обидно. Пришла домой и расплакалась. Мама, утешая меня, говорила: «Не плачь, доченька, трудно тебе, но ты одна на ногах, без тебя мы совсем пропадем». И она дала мне маленький кусочек хлебца. Бедная моя самоотверженная мама! Где она только силы брала? Она и успокоить умела и кусочек хлеба, который побольше подсовывала мне да брату. И делала все это незаметно. Если бы она не заболела!
Новогодний вечер. Мама, брат и я сели около кровати папы, съели по блюдечку студня из столярного клея, по маленькому кусочку хлеба, который с трудом сохранили до позднего часа, запили водой и легли спать. Не спится. Уснуть бы, да сон увидеть хороший, вкусный…
Смерть! Такое страшное и непонятное слово. Мне ведь было всего 18 лет. О смерти слышала все чаще и чаще. Однажды вошел в магазин мальчик, похожий на старичка, прислонился к стенке, потом потихоньку стал сползать на пол, как-то неудобно сел и умер.
Мои родные были еще живы. Я все время внушала себе — нет, не может быть, никто не должен умереть. Ни мама, ни папа, ни брат. А свою смерть я просто представить не могла.
В победу мы верили. Честное слово, мы так верили! Несмотря ни на что, мы свято верили, что победим. Но скорее бы! А в голове стучало: только не отчаиваться, только не терять человеческого достоинства. «Не пищать!» — вспоминала я лозунг Макаренко. Утром решила встать и сделать уборку в доме. Это ли не подвиг! С тем и уснула. Вдруг проснулась от страшного, истошного крика: «Хлеба! Хлеба! Дайте хлеба!». Вскочили мы с братом с постели, подбежали к отцу. Это он кричал. Мы умоляли его успокоиться, потерпеть немного. Он ничего не слышал, не понимал и продолжал кричать. Бил кулаком по стенке и уже жалобно просил: «Дайте хлебца». Три часа непрерывно раздавалось то надрывное «хлеба, хлеба!», то жалобное «хлебца»… Наконец он затих. Мы решили, что он уснул.
Рано утром я встала и пошла за хлебом. Булочные открывались в 6 часов утра. В городе водопровод не работал. А хлеб, даже блокадный, без воды не испечешь. Рабочие хлебозавода воду носили в ведрах. Скоро ли ее натаскаешь! Долго я простояла в очереди в ожидании хлеба. Вернулась, в доме тихо. Мама дремала, закрыв голову одеялом. Прядка волос выбилась у нее из—под одеяла и превратилась в сосульку. Температура в комнате была ниже нуля. Я приступила к задуманной уборке. Брат решил перебраться с дивана к отцу, — вдвоем теплее. Не успел прилечь, как вскочил с криком: «Папа умер!» Вот она пришла и в наш дом. Страшная, неумолимая, беспощадная — смерть. «Нет, не может быть, я его отогрею». Брат взял отца в охапку и долго не отпускал. Мы с мамой долго просили его успокоиться. Наконец он сел на кровать, опустил голову и обреченно произнес: «Все, умер». Через месяц умер и брат. Мама умерла в марте 1942 года. Я осталась одна.
Итак, надо было начинать жить без родных. В марте наш институт эвакуировался. Я осталась в городе. Не могла уехать от родных могил, хоть и безымянных. Весь апрель я искала работу. Наконец с помощью директора школы, в которой я училась, устроилась воспитателем в детский дом. В августе 1942 года детский дом эвакуировался, а меня призвали в МПВО.
Каплун Зинаида
Раннее летнее утро. Улицы пустынны. Лишь изредка промчится военная машина да прозвенит грузовой трамвай. И снова тихо. Оранжевые лучи июльского солнца красочными пятнами легли на асфальт. Утреннюю тишину нарушила песня. Колонна бойцов МПВО вышла из ворот серого здания, и девушки, вдохнув полной грудью свежего воздуха, запели — «Марш МПВО». С песней колонна прошла по главной магистрали Ленинграда — Невскому проспекту, пересекла площадь, и тогда раздалась громкая команда командира:
— Стой! Приступить к работе!
За работу взялись дружно. Одна группа начала снимать доски и грузить их на грузовой трамвай, вторая — перепиливать рельсы, третья — поднимать линию. Отделение, которым командует Лида Махова, приступило к рытью котлована. В первое время, когда нам поручили эту работу — по существу, прокладку новой трамвайной линии, закрадывалось сомнение: а справимся ли? А вдруг только сломаем, а закончить не сможем? Но это было в первые дни. Сейчас, освоившись с новым непривычным делом, девушки работали энергично и уверенно.
Вот наклонилась девушка с очень юным лицом и по-ребячьи вздернутой губой. Это Женя Любимова. Учась в школе, она хотела стать продавщицей. Эта детская фантазия часто забавляла ее подруг. Но война помешала Жене осуществить свою мечту. И вот она отбивает кувалдой шпалы. Удар получается точный и крепкий. Мускулы, как у мужчины. Шпала за шпалой отваливается и ложится на взрыхленную землю, где несколько дней тому назад лежал плотно утрамбованный булыжник, обрамлявший трамвайные рельсы.
Лида Махова работала со сноровкой опытного землекопа. Нажимом правой ноги она глубоко вгоняла лопату в грунт и, набрав как можно больше земли, сильным взмахом отбрасывала ее в сторону. Ее бойцы шли рядом с ней. Работа срочная, и отставать никому не хотелось.
На трассе показалась фигура невысокого человека в кожаном коричневом пальто. Это командир части. Медленно шел он по трассе, останавливаясь около каждой группы людей, подбадривал.
— А у вас, товарищ Махова, получается крепко.
— Как умею, товарищ командир, стараюсь. Свисток возвестил перерыв. И тут, где работала Лида, вокруг командира собрались бойцы, примостившись, кто на чем.
— Товарищ командир, расскажите что-нибудь новенькое.
Он отшутился:
Пусть лучше расскажет что-нибудь Лида Махова, она у нас старый воин.
— Верно! Верно! — зашумели все вокруг.
— Лида! Ты ведь давно нам обещала рассказать про случай, который был, когда ты работала в РОККе.
Но разговор был внезапно прерван ударом. Разорвавшийся неподалеку снаряд заставил вскочить на ноги.
— Немедленно в укрытие! — скомандовал командир.
— Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Район подвергается артил…
Но конца оповещения штаба МПВО бойцы не слышали. Снаряд, разорвавшийся у парадной, где только что успели укрыться девушки, а за ним, второй, почти одновременно врезавшийся в стену дома, окутали пылью и дымом всю улицу. Послышались стоны и крики. Убедившись, что все девушки укрылись, Лида Махова, быстро вынув индивидуальный пакет из сумки противогаза, выбежала из подвала. Не успела она вглядеться в оседавшую пыль, как в шагах двадцати справа на середине улицы разорвался новый снаряд. Лида побежала на крик. Градом сыпались осколки, и она стала двигаться ползком. Цепляясь руками за неровности панели, спешила она на зов раненого. Наконец добралась. Перед ней лежал мальчик с оторванной по локоть левой рукой. Теперь он уже не кричал, а только тяжело дышал, устремив вверх широко раскрытые глаза. Когда Лида, разрезав индивидуальный пакет, начала быстро и уверенно перевязывать предплечье раненого, мальчик бессвязно заговорил.
— Кто там? Не трогайте меня. Я сам без помощи добегу. Мне ведь только хлеб выкуп…
Слова оборвались, и мальчик, спешивший за хлебом, умер.
— Эх, и хлеб тебе больше не нужен! — вздохнула Лида.
И вытерев о комбинезон вымазанные в крови руки, она направилась помогать старушке, которая сидела на ступеньках парикмахерской и плакала. Снаряды рвались теперь где-то далеко. На улице, наконец, воцарилась тишина. А когда из репродуктора донеслись слова «артиллерийский обстрел района прекратился, движение транспорта восстанавливается», тишина сменилась обычным деловым шумом. Началась работа на трассе. Бойцы с еще большей энергией принялись за нее. Лида работала молча.
Дни становились короче. Работу перестроили в две смены, дела было еще много, а срок сдачи объекта неумолимо приближался.
Солнце пряталось за крыши высоких домов. Надвигался вечер. «Скоро смена», — как будто бы негромко сказала боец Емельянова. Ее слова, предвещавшие отдых, услышали. «Смена-то смена, а как мы сегодня работали? Сейчас узнаем». Все повернулись в сторону, где агитатор Козей вывешивала «боевой листок». Он сообщал о том, что работа идет хорошо, отставаний нет. А Лида Махова со своими как всегда впереди. Ее, наверное, не обогнать.
Пасмурным утром в установленный день трамвай пошел по новому пути, по линии, сделанной руками солдат МПВО — девушек в серых комбинезонах. Трамвай уходил вдаль, и на нем первые пассажиры — сами девушки, среди которых Лида Махова в своем красном платочке.
Источник: Авторы-составители: Алексей Лещенко, Людмила Звонова. Смольнинское муниципальное образование. Отпечатано в типографии ЗАО «Электронстандарт-принт». Подарочное издание.