Проснулся дядя рано и услышал, как по улице двигается большая масса людей с повозками и автотранспортом. Он решил, что это отступает какая-то наша часть, и стал быстро одеваться, чтобы присоединиться к ней. В этот момент входит хозяин дома, а с ним немецкий фельдфебель с автоматом. Немец направил на дядю автомат и стал что-то кричать по-немецки. Дядя немецкого не знал, но понял, что немец берёт его в плен.

При подходе немцев к Москве в октябре 1941 г. (говорят, что немецкие мотоциклисты появлялись в Химках) в городе началась паника. Какие-то руководители предприятий, имевшие автотранспорт, старались уехать самостоятельно. Михаил Николаевич рассказывал, что директор ВИГМа приготовил себе грузовик для бегства, но рабочие, узнав об этом, прокололи у грузовика шины.

Меня демобилизовали 8 марта 1948 г., и, приехав в Москву рано утром, я пришёл к Рудзским, у которых жила семья моего друга, Жени Амбарцумова. Вечером мы с ним пошли в булочную и, так как у меня были деньги выходного пособия, решили отпраздновать моё возвращение. Всё ещё была карточная система, но в комиссионных магазинах продукты продавали по двойной цене.

Кроме обычной писарской работы, мне надо было составить книгу личного состава роты, в которой заносились все сведения о каждом солдате, — год и место рождения, адрес и сведения о родных, гражданская специальность и т.п. В книге существовала и особая графа: был ли в плену или в оккупации. Этим пунктом особенно интересовался капитан из «Смерш». Однажды он явился в роту и попросил показать ему книгу личного состава, которая была ещё не закончена.

При распределении на работу на Базе меня как «грамотного» направили в тракторный отдел. Там я стал вроде заведующего хранилищем тракторных запасных частей. Тракторное имущество поступало и выдавалось довольно редко, и мы, — два офицера и я, рядовой, — изрядно бездельничали. Женя привёз мне из Москвы карманное Евангелие, и, поскольку База располагалась в лесу, всегда находились укромные места, где можно было читать и перечитывать его.

О конце войны мы узнали в ночь с 8-го на 9-е мая по феерической стрельбе ракетами и трассирующими пулями в Могилёве, который хорошо просматривался с нашего высокого берега Днепра. На следующий день и мы, выстроившись у избы, к радости деревенских мальчишек тоже дали залп из автоматов. Утром же по деревне громко голосили и рыдали вдовы, чьи мужья уже никогда не вернутся домой.

Сначала в войсках не было даже миноискателей и бойцы гибли, подрываясь на минах. Даже в нашем отдалённом белорусском г. Могилёве знали об этом, а две большие школы в городе были заняты под госпитали для раненых и обмороженных. Несмотря на наше подавляющее численное превосходство, только к началу февраля войска подошли к «линии Маннергейма» и, прорвав её, стали двигаться к Выборгскому укрепрайону.

Разведчик должен хорошо ориентироваться на местности и ходить «по азимуту», он должен уметь читать карты и выбирать дороги для проезда пушек. Кроме того, он должен оценивать расстояние от наблюдательного пункта до цели с помощью бинокля или стереотрубы. Хорошо бы разведчику и уметь ещё подготавливать данные для стрельбы с закрытых позиций, но для этого надо немного знать тригонометрию, чтобы решать треугольники.

Кроме муштры и обычных занятий, нам всё же дали по одному разу выстрелить из противотанкового ружья, но не настоящим противотанковым патроном, а патроном от обычной винтовки, вставленным в соответствующий вкладыш в противотанковом ружье. При таком длинном стволе, как у противотанкового ружья, и маленьком заряде винтовочного патрона, ружьё стреляло без отдачи, и совсем не трудно было попасть в мишень. Однако большинство солдат стреляло впервые и промазало, или, как шутили в армии: “Попал в белый свет, как в копеечку».

Кажется, на этом собрании вместо довольно молодого председателя колхоза, которого забрали в армию, председателем выбрали совсем пожилого мужчину по прозвищу Степан Трубка. Так его прозвали в деревне за то, что он всегда курил большую трубку. Он был очень добрый и справедливый человек, и мама рассказывала, что в конце 1942 г. Степан распорядился выдать колхозникам по 300 г. зерна на трудодень. Узнав об этом, партийное районное начальство отдало его под суд.

Наша мама объясняла аресты мужей тёти Веры и тёти Зины неосторожными разговорами. На следствии дядя Женя не подписал ложных показаний. По-видимому, поэтому его не расстреляли, а присудили к 5-ти годам лагерей. Возможно, что такой малый срок по тем временам, он получил за свой внешний вид, который после лишений и пыток, предсказывал его близкую смерть. После суда его отправили в лагерь на Колыму.

Военные занятия состояли из шагистики, бега и отработки всяких артикулов и положений винтовки. За полгода учёбы мы только по одному разу выстрелили из винтовки, но большинство солдат «промазало», т.к. стреляло впервые. Похоже, нас учили не воевать, т. е. стрелять и владеть оружием, а выправки и прочим «премудростям» армейской жизни. Отсюда понятно, почему в действующей армии было так мало солдат, умеющих метко стрелять.