Помню, густой лес, пасмурно, холодно, нас, трех девчонок вызвали из землянки, велев взять с собой личное оружие, и повели вглубь леса. Как под конвоем. С другой стороны приводят молодого избитого парня. Лицо интеллигентное, гордое. Командир отряда читает приказ: «За измену Родине расстрел!» Этот парнишка якобы из школы разведчиков, организованной немцами в Минске, и он специально заслан к нам в бригаду. Как его разоблачили, я не знаю. И вот прочтя приговор, командир приказывает нам – девчонкам, его расстрелять.

Начальник толочинской полиции, некий Мачульский, пообещал в листовке местному населению освобождение от налогов за поимку «московских бандитов» и даже какие-то награды. Мы эту листовку читали и тогда и после войны: она была в Минском музее истории Великой Отечественной войны. В музее был большой стенд, посвященный нашей бригаде №8, нашему отряду №36 и мне тоже. Этот Мачульский со своей полицией решил сам нас выловить. Нас обкладывали со всех сторон.

Помню: расстеленный на траве парашют, маленький инструктор объясняет нам его устройство, мы толпимся вокруг, и кто-то из девчонок спровоцировал истерический смех. Хохочем, не можем остановиться. Инструктор не знает, что делать, кричит на нас, а мы – как невменяемые. Думаю, что несколько дней так с нами бились, пока не объявили: ночью пробный прыжок!

Уже с начала мая 1942 года в школе ходили упорные слухи, что нас вот-вот будут забрасывать в тыл врага, группами по десять человек. Мы все уже сдружились, знали, кто с кем будет в группе. В нашей: Валюшка со своим парнем, я с Левой и Сергеем и еще пять ребят из Ельца. Вся школа разбилась на группы, были уверены, что так и будет.