Команда становится все более малочисленной: голод уносит одного бойца за другим. Умер Веселов, мужчина-богатырь, косая сажень в плечах. Это его умелыми руками были сделаны железные печурки — «буржуйки», около которых мы отогревались. Люди его комплек­ции, здоровые, сильные, нехватку еды ощущали острее… Абрамов ушел получать зарплату в свое учреждение и не вернулся.

Когда спустились на лед, признаюсь, было страшно. Местами поверх льда столько воды, что не видно колес. Кажется, что грузовик плывет по озеру. Но водители не обращают на это внимания. Мы вздохнули спокойно лишь тогда, когда почувствовали под ногами твердую землю.

Приказано срочно подготовить АГВ для отправки в распоряжение Волховского фронта. На той стороне Ладожского озера будет организован пропускник для санитарной обработки людей, направляющихся в Ленинград — чтобы не занесли какой-нибудь эпидемии, прежде всего эпидемии сыпного тифа. С АГВ ехать мне и семерым бойцам, обслуживающим установку. На сборы дали один час.

Быть может, только здесь каждый из нас осознал, прочувствовал меру и масштаб трагедии, разыгравшейся по вине фашистов. Трупы везут каждый день. Я как-то попробовал посчитать, быстро дошел до шестисот, сбился и бросил… Везут в одиночку, на саночках… Одна картина горестнее другой.

Декабрь. Не стало электрического освещения. В школьных классах, превращенных в казарменные помещения, тускло мерцают самодельные коптилки. Заглохла кочегарка: нечем топить, нет ни дров, ни угля. У кого были в квартирах чугунные печки, разобрали. Принесли в команду. А ведь и эти печи топить надо.

Поразительно, каковы судьбы людей! До воздушной тревоги мать лежала в постели, трехлетний сын играл рядом на полу. Взрыв обрушил потолок, но бетонная плита — чудо из чудес! — ровно легла на спинки железной кровати, не затронув ни матери, ни сына, прикрыв их от других тяжелых обломков. Мальчика лишь до шеи засыпало битой штукатуркой. Когда после десяти часов изнурительного труда мы извлекли их на свет, оба были живы и не имели никаких телесных повреждений. Конечно, не обошлось без нервного потрясения.

Сирена воздушной тревоги звучит по нескольку раз в день. Но бомбардировщикам врага в город ходу нет, их рассеивают еще на подступах. По-прежнему прорываются только самолеты-разведчики. Они то проносятся на огромной скорости низко над домами, то летают на большой высоте, в почтительном отдалении от разрывов зенитных снарядов.

Все жадно читают в газетах, слушают по радио скупые сводки. Де­ла на фронте не радуют. Фашисты уже к началу июля захватили Литву, значительную часть Латвии, Западную Белоруссию и Западную Украину. Гитлеровская авиация, расширяя зону действия, бомбит Могилев, Смоленск, Оршу. В сводках день ото дня появляются новые направления. Не надо быть стратегом, чтобы понять: танковые колонны гитлеровцев идут и на Ленинград.

О начале войны я узнал не дома, как многие другие в тот памятный воскресный день, и не на работе. Работал я, к слову сказать, мастером краскозаготовительного цеха обойной фабрики, растил пятерых детей. Но как военнообязанный, был еще за месяц до 22 июня, именно на этот день, вызван повесткой на сбор.