Разведка известила меня, что союзники создали сильные противотанковые рубежи в 5 километрах к западу. Мне стало очевидно, что выполнить поставленную задачу силами легко вооруженного разведбатальона мне не удастся. Однако я знал Роммеля, знал его размах и то, что он не потерпит, чтобы подчиненный командир не попытался сделать все возможное для достижения цели.

Смоленск казался брошенным. Промышленным объектам были нанесены огромные повреждения, то же можно сказать и о мостах через Днепр. Среди руин гордо высился, вздымаясь в небо, смоленский собор. По всей видимости, он почти не пострадал. Я пошел вслед за женщинами и стариками и, войдя в собор, поразился его красоте. Все выглядело в полном порядке.

Приговор был один — смертная казнь, и обжалованию он не подлежал. Напротив, специально отобранные военные судьи, сопровождавшие расстрельные команды, выносили смертные приговоры и немедленно приводили их в исполнение, даже не сообщая об этом командиру, не говоря уже о том, чтобы выслушать его мнение.

У кого-то может создаться ощущение, что мы неплохо проводили время. Но все не так просто. Главным стимулом служило желание выжить, которое давало нам силу и волю не сдаваться даже в тяжелейших ситуациях. Некоторые товарищи по плену нередко не одобряли нашу деятельность и указывали на то, что мы своим поведением даем русским основания считать, что сил у нас полно и мы можем выполнять даже еще более тяжелую работу.

Мы — уцелевшие — постепенно находили свой собственный ритм жизни и начинали приспосабливаться к русской ментальности. Не только шахтеры, но и рабочие из других бригад скоро заслужили уважение как специалисты, честно и добросовестно делавшие свое дело, при этом более порядочные, чем русские «коллеги». Если на нас начинали кричать, мы отвечали тем же. Что удивительно, тогда нас переставали погонять и принимались упрашивать.

Гитлер манипулирует дивизиями, которые на деле уже давно никакие не дивизии. А теперь еще, — не без горькой иронии, качая головой, заключил он, — Гитлер хочет развернуть танковое наступление на север из района Дижона, чтобы, как он изволил выразиться, «ударить Паттону во фланг, перерезать линии коммуникаций и уничтожить его».

Мы предупредили Гвардейскую бронетанковую, которая проходила мимо Каньи за нами. Несмотря на это они продолжали продвижение и в считанные секунды мы теряли под Каньи почти 20 танков. Мы видели, как передовой полк пытался обойти огневую точку в Каньи. В процессе этого они потеряли еще несколько танков, на сей раз от огня из леса к востоку. Атака захлебнулась.

В качестве подготовительных мер перед наступлением противник собрал наикрупнейшую воздушную армаду, которая только вводилась в действие с начала войны: около 2500 британских и американских бомбардировщиков. На участке шириной по фронту 4 километра и глубиной в 7 километров огнем артиллерии и авиации предполагалось уничтожить все живое…

Июнь прошел, наступил особенно жаркий июль. Мы страдали от нашествия комаров, для некоторых солдат дело не обходилось без медицинского вмешательства — вздувались веки глаз. Урожаи созрели и колосились в полях, но крестьяне не рисковали выходить на работу, опасаясь превратиться в мишени и погибнуть под обстрелом.