«Арчер-Фиш»

Сигнальщики прикипели к своим местам. Главную угрозу для «Синано» представляли торпедные удары американских подводных лодок, но кэптен Абэ был убежден в том, что авианосец может развить скорость до 21 узла, что позволит ему уйти от любой подводной лодки, имеющей сравнительно небольшую скорость в подводном положении.

Что касается американских торпед, то у кэптена Абэ было явно пренебрежительное к ним отношение. Являясь одним из экспертов в области торпедного оружия, он был в деталях осведомлен о дальности стрельбы и скорости торпед Мк – 14 и Мк – 10, находившихся на вооружении американских подводных лодок.

Эта информация о торпедах стала доступной в результате опрометчивого заявления генерала Дугласа Макартура, которое он сделал на Рождество 1941 года. В нем говорилось, что Манила на Филиппинах должна стать открытым городом. В распоряжении американских подводников оставалось, таким образом, всего двадцать четыре часа на то, чтобы вывезти запасы торпед из Манилы и ее пригородов. Несмотря на все предпринятые усилия, много торпед Мк – 14 — основное оружие американских подводных лодок, а так же торпед старого образца Мк – 10 было оставлено и попало в руки противника. Таким образом, японцы получили бесценные данные о возможностях американских торпед.

Кэптен Абэ имел доступ к этой информации, так тщательно оберегавшейся американцами. Он был крайне удивлен, когда узнал, что торпеды, которыми вооружены американские подводные лодки, имеют дальность хода при скорости 46 узлов, всего лишь 4500 ярдов. Дальность хода 9000 ярдов они достигали только при скорости 31, градусов узла. Командиру «Синано» это показалось невероятным. Японские торпеды на кислородно-спиртовой смеси имели и боевой заряд большей мощности по сравнению с американскими торпедами Мк – 14, и дальность их составляла 13000 ярдов при скорости 45 узлов.

Кэптен Абэ убедил командиров эсминцев охранения, что «Синано», в любом случае, уклонится от встречи с подводными лодками благодаря своей скорости и маневрированию на зигзаге. Путь его мористее от берега позволит ему с большей легкостью и свободой следовать противолодочным зигзагом.

— Наша задача, — говорил он, — состоит не в том, чтобы уничтожать вражеские подводные лодки, если только они не будут угрожать нам. Я хочу, чтобы каждый из вас это понял и твердо придерживался моего указания: корабли охранения должны держаться вблизи «Синано». Несмотря на любые уловки американских подводных лодок, не допускать их к авианосцу на расстояние торпедной атаки.

Штурман запомнил почти каждое слово кэптена Абэ, когда тот в заключение добавил:

— Если я увижу, что какой-то корабль охранения покинул свое место в ордере… допускаю и такую возможность… я буду требовать его немедленного возвращения. Мы дадим прерывистый сигнал красным клотиковым семафором продолжительностью 10 секунд. Я настоятельно советую не давать повода для такого сигнала.

Затем последовал приказ кэптена Абэ: ни авианосцу, ни кораблям охранения, ни в коем случае не использовать гидролокаторы и радиолокационные станции в походе. Для обнаружения передач противника пользоваться электронным оборудованием в пассивном режиме.

Ровно в 22.45 послышался телефонный звонок с сигнального мостика.

Старший помощник кэптен Миками схватил трубку.

— Старший группы сигнальщиков, сэр, — доложил кэптен Миками.— Обнаружен неопознанный предмет справа по курсу авианосца.

Штурман Накамура, связист Араки и энсин Ясуда быстро подошли к краю мостика и присоединились к кэптену Абэ, который пристально всматривался вправо, где был обнаружен какой-то предмет. Кэптен Миками по телефону объявил боевую тревогу артиллерийским батареям «Синано».

— Да, я вижу, — сказал кэптен Абэ.— Справа. Возможно, расстояние 8 – 9 миль. Видите?

— Похоже, что это небольшой корабль, сэр, — сказал штурман.

— Быстро наверх, на сигнальный мостик! – приказал кэптен Абэ.

В порядке, соответствовавшем их рангам, они поспешили за кэптеном Абэ на сигнальный мостик, который находился палубой выше. Старший группы сигнальщиков поприветствовал командира и показал направление, где был обнаружен предмет. Кэптен Абэ и сопровождавшие его офицеры снова направили свои бинокли на темные бесформенные контуры на расстоянии в несколько миль.

— Я думаю, что это подводная лодка, сэр, — отважился сказать энсин Ясуда.

Кэптен Абэ подозвал старшину Умеда к себе:

— Запросите ее, Умеда. Посмотрим, что она ответит.

Сигнальщик направил свой семафор в темноту и стал быстро передавать сигналы. Кэптен, офицеры и сигнальщики молча ожидали закодированного сигнала-ответа. Но он не последовал.

— Будем ли мы открывать огонь, сэр? – спросил связист.

— Огня не открывать! – скомандовал кэптен Абэ. – Наш выстрел только подтвердит, что мы идем на большом корабле. Возможно, нас и не заметили.

На сигнальном мостике воцарилось молчание. «Синано», рассекая волны, следовал курсом, на котором он через 20 минут сблизится с неизвестным объектом и будет находиться от него на расстоянии около трех миль. Затем последовало ошеломляющее сообщение от сигнальщика:

— Кэптен Абэ, «Исокадзе»! Он уже вышел из ордера…Он идет полным ходом к неизвестному судну!

Все бинокли были повернуты в том направлении. Эсминец «Исокадзе», оставив свое место в ордере, уходил прямо по курсу «Синано». Он стремительно сближался с неизвестным кораблем. Их разделяли менее чем четыре мили. Он мог дважды перекрыть эту дистанцию огнем своих пятидюймовых орудий. При самой высокой скорости, 35 узлов, он будет у своей цели менее чем через семь минут…

Каждые пять минут лейтенант Боша заставлял оператора радиолокационной станции проводить поиск в радиусе 360 градусов, чтобы убедиться, не сближается ли с нами какой-нибудь другой корабль противника для нанесения внезапного удара.

Конечно, меня одолевали сомнения, правильно ли я поступил, что дал разрешение включать радиолокационную станцию в такой близости от вражеского корабля: ведь я нарушил инструкцию ВМС. Но я чувствовал себя на высоте положения, и мне было любопытно увидеть, что из всего этого получится. Всеми нами владела только одна мысль: выполнить свой долг или умереть.

Примерно в 21.40 матрос Ирвин Стюарт, обладавший исключительно сильным зрением, прокричал со своего сигнального поста:

— Мистер Эндрюс, корабль противника похож на авианосец!

— Командир, это авианосец, в этом нет никаких сомнений! – вскрикнул почти одновременно с ним лейтенант-коммандер Бобчинский.

Я снова направил свой бинокль на цель. Какая удача! Вместо какого-нибудь жалкого танкера мы имеем дело с громадным авианосцем. Я чувствовал себя опьяненным. Какая возможность восполнить все прошлые упущенные возможности! Я вспомнил о тех днях, когда был командиром подводной лодки «Дейс». Эти воспоминания мне хотелось бы навсегда вычеркнуть из своей памяти…

Я находился тогда в этом же районе, мористее Токийского залива. От имени командующего подводными силами Тихоокеанского флота я получил радиограмму с приказанием перехватить японский авианосец, следовавший в сопровождении трех эсминцев. В последовавшем затем официальном сообщении, которое поступило от разведки ВМС США УЛТРА только в мой адрес, были указаны широта и долгота авианосной группы не только на 20.00 того дня, но и на 8.00 следующего. На этот раз наши разведчики, несомненно, имели все необходимые сведения о намерениях противника. На протяжении войны одни только командиры подводных лодок имели доступ к информации УЛТРА и были осведомлены о том, что Соединенные Штаты могли расшифровывать совершенно секретные сообщения японцев.

Я решил, что подводная лодка «Дейс» устроит засаду и торпедирует авианосец в позиции, которую он займет к 6.00 следующего дня. Все время мы шли вдоль побережья Хонсю и должны были занять удобную для выхода в атаку позицию именно к тому времени. Я сообщил своим офицерам, что у нас есть данные о предполагаемом местонахождении авианосца, но я, естественно, не мог сказать им, что эта информация получена от УЛТРА, так как командиры подводных лодок не имели права сообщать эти данные даже членам своего экипажа.

Когда «Дейс» направилась в расчетную точку, мой старший помощник и штурман сообщили мне, что скорость течения Куросио составляет не полтора узла, как обычно, а в два раза меньше. У меня теперь появилось две проблемы, которые необходимо было решить. Первая касалась только одного меня и оглашению не подлежала. Она заключалась в том, что если мы начнем действовать соответственно точнейшей информации УЛТРА, то японцы, пожалуй, призадумаются, почему американские подводные лодки неожиданно появляются в столь точное время и в точном месте для перехвата их кораблей. Высшее командование США, видимо, поднимало этот вопрос, но, тем не менее, решило пойти на риск, послав мне информацию разведки ВМС, так как это давало верную возможность подводной лодке «Дейс» потопить авианосец.

Точно явиться на перехват авианосца и, однако же, потерпеть неудачу при выходе в атаку – это означало бы свести на нет все усилия УЛТРА и приоткрыть ее тайну. Я не мог этого допустить. И отсюда вытекала вторая проблема, которую я уже вправе был обсудить со своими офицерами. Она заключалась в следующем: знал ли штурман японского авианосца, что скорость течения Куросио составляет в настоящее время половину его обычной скорости в полтора узла? Я полагал, что штурман японского авианосца около 18.00, в сумерки, вне береговых ориентиров, определил место корабля по звездам, как это сделали мы. И еще я должен был решить, будет ли штурман японского корабля учитывать новую, вдвое меньшую скорость течения, чтобы прибыть в расчетное место к 6.00. Если да, то авианосная группа придет в назначенное место точно по прогнозу разведки. Но если противник не учтет уменьшение скорости течения, то авианосец в 6.00 будет в 9 милях от расчетного места.

После длительного и детального обсуждения проблемы старший помощник и штурман высказали свою точку зрения: японский штурман не знает об изменении скорости течения Куросио, как это знаем мы. Авианосец находится уже длительное время в открытом море. Японцы с волнением возвращаются в Токио. В отличие от нас они не шли вдоль побережья, где постоянно требуется уточнять скорость течения. Следовательно, «Дейс» к шести часам должна быть в другом районе, в девяти милях от указанного в радиограмме места.

Я выслушал все доводы, но не мог безоговорочно согласиться с ними.

— Думаю, вы правы, но, если наши предположения не оправдаются, то только мне придется отвечать перед адмиралом, — заявил я осторожно. – И вы знаете, что бывает с теми, кто приносит плохие вести…

Во время этой короткой речи я прислушивался к своему внутреннему голосу. Я не нравился самому себе. Куда девалась моя командирская смелость, решительность и жажда боя? В Голливуде меня никогда не утвердили бы на роль командира подлодки, если бы я рассуждал эдаким образом. В конце концов я решил, что надеяться на то, что штурман японского авианосца допустит ошибку в расчетах – слишком зыбкое основание для того, чтобы не идти в указанный нам район… Нет, я должен действовать в соответствии с указанием адмирала. В 6.00 мы прибудем в пункт, обозначенный в его распоряжении. Так я спасал свою голову – действовал в соответствии с инструкцией. В результате я потерял исключительно удачную возможность потопить японский авианосец.

Мы увидели его в 5.55 вдали, сквозь утреннюю дымку. О, это было впечатляющее зрелище! Взору явился один из красавцев, современных тяжелых авианосцев – «Секаку» или «Дзуйкаку», тоннаж каждого из которых определялся в 30 000 тонн. Оба они участвовали в нападении на Перл-Харбор, любой из них заслуживал стать великолепным трофеем. Несостоявшийся трофей прошел в девяти милях от нас, как раз в том самом месте, которое рассчитали мой старпом и штурман с учетом незнания японским штурманом о снижении скорости течения Куросио. Он действительно об этом не знал!

У нас не было ни малейшего шанса атаковать авианосец. Мы находились у него на траверзе. Расстояние 9 миль. С таким же успехом могло быть и 90 и 900. Он уходил со скоростью 22 узла. В надводном положении наша лодка имела наибольшую скорость 19 узлов. Быстро рассветало, и нас могли вскоре обнаружить.

С мрачным видом, проклиная себя за то, что не нашел в себе мужества последовать советам собственного разума, которые разделяли старпом и штурман, я отдал приказ о погружении. Экипаж и не пытался скрыть своей досады, и в мой адрес произносились далеко не лестные слова. Очевидно, экипаж собирался преследовать авианосец до тех пор, пока бы нас не накрыл огонь противника. Думаю, они охотно запустили бы меня вместо торпеды.

Но я не имел права объяснять им тот факт, что подводная лодка «Дейс» совершила бы серьезную ошибку, если бы японцы обнаружили нас именно там, где они должны были находиться, и находились бы, будь скорость течения обычной. Из этого можно было бы сделать вывод, что американцы раскрыли их код. Между тем эту тайну американской разведки они не знали на протяжении всей войны. Даже моему старпому не положено было знать, что наша разведка раскрыла код японцев.

Долгое время я считал правильным такой порядок вещей: чем старше офицер штаба по званию и опытнее, тем компетентность его выше, а решения верней. После завершения боевого похода офицер штаба изучал донесение и при своей компетентности мог в одно мгновение отгадать истинные причины поступков командира. Если командир корабля отходил от инструкций, но добивался успеха, то на это смотрели сквозь пальцы. Если командир корабля отходил от инструкций и попадал в пиковое положение, то на него сыпались все шишки.

Теперь, уже будучи командиром подводной лодки «Арчер-Фиш», я понял, что такое косное мышление не на пользу службе в американских подводных силах. Награды и слава приходят к таким командирам подводных лодок, которые проявляют отчаянную храбрость и инициативу. Командир должен быть уверен в том, что он на высоте положения. Я понял, что информацию надо использовать для того, чтобы принять самые верные решения на месте, отвергая при этом часто инструкции штабных офицеров, находившихся за тысячи миль от места событий. Право принимать окончательное решение принадлежит командиру, и он должен им пользоваться в полной мере.

Конечно, оглядываясь назад, я понял, что надо мной слишком сильно довлела приверженность к традициям. Мне было легко подчиняться правилам поведения, которые внушали мне мои родители, церковь, Аннаполис и ВМС. Никто из них не имел намерения научить меня мыслить самостоятельно, но они, несомненно, хотели воспитать мой ум таким образом, чтобы я умел приспосабливаться к обстоятельствам, если это было необходимо. Но я, видимо, воспринял их приверженность дисциплине слишком буквально.

Со временем, при поддержке моих сверстников и старших офицеров, я осознал, что должен научиться мыслить самостоятельно, учитывая новую информацию и данные наблюдения, и соответственно действовать.

Но в жизни, как говорят французы, чем больше изменяются вещи, тем больше они остаются без изменений. И вот год спустя я снова встретился с японским авианосцем, и почти в том же районе. На этот раз авианосец направлялся не к родным берегам, а, наоборот, покидал их.

Изучая громадный силуэт на горизонте, мы все более убеждались, что это – авианосец, но мы не знали еще к какому типу его отнести. Зато мы уже знали, что его сопровождают, по меньшей мере, три эсминца. Подводной лодке «Арчер-Фиш» противостоял отнюдь не танкер в сопровождении одного корабля, как мы предполагали. Ситуация оказалась совершенно иной. Одно дело – атаковать обыкновенный танкер с единственным кораблем охранения и совсем другое – идти в атаку в надводном положении против тяжелого авианосца с многочисленными кораблями охранения, да еще в светлую лунную ночь. Такого еще не бывало. Такое требовало безрассудной храбрости. Идти на это, чувствовал я всем своим нутром, все равно, что идти на самоубийство…

Когда я узнал, что наша цель была боевым кораблем, а не торговым судном, я решил пересматривать практику использования радиолокационной станции. Я знал, что японские корабли были оснащены электронным устройством для обнаружения радиолокационных передач.

Соответственно инструкции мы должны были использовать нашу радиолокационную станцию в довольно редких случаях. При встрече с вражеским кораблем было принято выставлять в его направлении параболическую радиолокационную антенну, а затем, сделав короткую посылку, тщательно следить за эхо-сигналом, чтобы определить пеленг на корабль противника и дистанцию до него. Для того, чтобы не насторожить японского оператора, эти сигналы посылались нерегулярно и редко. Должен сказать, что в этом случае я действовал по инструкции. Но, только постоянно, а не время от времени включая нашу радиолокационную станцию, мы могли получить очередную информацию, оперативно и быстро рассчитать новый маневр авианосца.

Время подходило к 22.45. Мы использовали радиолокационную станцию в активном режиме уже в течение двух часов. За этот период не последовало никакой реакции со стороны авианосца. Я решил, что до тех пор, пока он не включит свою станцию или не ляжет на обратный курс в Токийский залив, мы будем использовать радиолокационную станцию.

Но имел ли противник электронное оборудование? Трудно было поверить, что командир авианосца не знает о присутствии американской подводной лодки. Конечно, он должен был знать, что мы пытаемся занять исходную позицию для торпедной атаки и хотим уничтожить его громадный корабль. Что он за человек? Наверное, высокомерен. Может, он считает, что наше присутствие здесь лишено всякого смысла? Есть ли у него самолеты? Конечно, его эсминцы могут быстро настигнуть нас. Почему он нас абсолютно игнорирует?

Мы шли параллельно цели на расстоянии девяти миль. Сигнальщики на ближайшем японском эсминце должны были нас видеть. Я попросил Джо Боша узнать, не включает ли свою радиолокационную станцию авианосная группа? Через несколько минут он ответил отрицательно.

Я стоял на мостике, облокотившись на леера. Подводная лодка «Арчер-Фиш» скользила вперед, пытаясь подойти к авианосцу на дистанцию атаки. Я все не переставал думать о командире авианосца. Все-таки кто он такой, этот человек? Возможно, герой японских ВМС, которого назначили командиром авианосца за доблестную службу? А может, один из тех, кто разбил наш флот при Перл-Харборе? А может, наши пути уже где-то пересекались? Кто бы ни был командир авианосца, он загнал меня в угол. Он нам мешал. Каким бы ни был мой выбор, он не мог оказать решающего влияния на ход событий. Если бы я попытался идти другим курсом, он бы ушел далеко вперед. Если я пойду на погружение, он загонит нас еще больше. Его превосходство в скорости на один узел изматывало нас. Более того, если мы будем оставаться в надводном положении и продолжим преследовать его, нас, несомненно, заметят. Мы были настроены крайне решительно. А японский авианосец занимал, казалось, оборонительную позицию – даже почти пассивную. И, тем не менее, он выигрывал. Как же так? В реальном мире так быть не должно. Мы больше всего нуждались в помощи госпожи удачи.

Мои размышления прервал сигнальщик Стюарт:

— Командир, головной эсминец идет прямо на нас!

В этом не было никакого сомнения! При свете луны мы видели авианосец и его охранение, похожее на игрушечные кораблики. Головной эсминец развернулся на 180˚ и теперь несся прямо на нас. Это уже была не оборонительная тактика. Японцы перешли в наступление! Я тотчас передал приказ приготовиться к атаке. Было 22.50.

Я приказал всем, кроме вахтенного офицера, покинуть мостик – на случай, если приближающийся эсминец откроет по нас огонь. Чем меньше людей останется наверху, тем меньше будут потери. Я направил свой бинокль на эсминец. Боже, как он быстро несся на нас! Он был похож на эсминцы типа «Кагеро», а их скорость достигала 38 узлов. Очень скоро он настигнет нас…

— Какое расстояние, Джон? – спросил я вахтенного офицера.

— Менее пяти миль и быстро сокращается!

Глядя в бинокль на приближающийся эсминец, я знал, что у меня слишком мало времени на принятие решения. Какова же была альтернатива?

Прежде всего, мелькнула мысль идти на погружение. Это лучший способ уйти от артиллерийского огня и смертоносных глубинных бомб. Но если я прикажу идти на погружение, то командир эсминца будет точно знать наши намерения. А пока что он, видимо, в размышлении. Иначе, почему он не открыл огонь, хотя мы находились в пределах дальности стрельбы его батарей? И если мы пойдем на погружение, то, безусловно, потеряем последний шанс выйти в позицию для атаки. В подводном положении мы еще больше потеряем ход. Авианосец может исчезнуть за горизонтом и окажется вне досягаемости для нашей радиолокационной станции.

Я принял решение взять, как говорится, врага на пушку. Мы не будем погружаться, пока он не откроет по нас огонь. Если я увижу вспышки и всплески, то «Арчер-Фиш» повернет на 90 градусов в сторону и выстрелит тремя кормовыми торпедами по приближающемуся эсминцу. А после этого мы пойдем на погружение. Мы надеялись, что попадем торпедой в узкую и короткую носовую часть вражеского корабля. Не было смысла убегать от него в надводном положении. Авианосец продолжал бы уходить от нас, а эсминец все равно бы нас настиг. Ему потребуется всего несколько минут, чтобы разнести нас на куски.

Я стоял с лейтенантом Эндрюсом на мостике, вцепившись руками в леера, а «Арчер–Фиш» неслась сквозь волны в направлении, параллельному курсу авианосца. А эсминец шел прямо на нас, как будто намереваясь протаранить нашу лодку. Мы смотрели во все глаза, как он шел полным ходом, чтобы отправить нас на океанское дно. Но почему же он не открывает огонь? Я не мог этого понять. Хоть бы подал световой опознавательный сигнал.

«Арчер-Фиш» неслась на предельной скорости по освещенной лунным светом водной поверхности. Вражеский корабль, казалось, весь напрягся, чтобы кинуться на нас. И тогда, далеко на расстоянии, прорезая тьму, авианосец вдруг начал подавать сигналы клотиком. Этот сигнал передавался в течение 10 секунд.

«Что за черт! – удивился я. – Никогда не видел, чтобы на боевом корабле включались ночью сигнальные огни!»

Через несколько секунд все снова погрузилось во тьму. Потом, через небольшой промежуток времени, в ночной темноте снова появились сигналы клотиковым огнем и длились 10 секунд. И опять темнота.

— Думаю, он приказывает эсминцу открыть по нас огонь! – прокричал я вахтенному офицеру и снова стал ждать вспышек и всплесков. Но ничего не последовало.

— Он поворачивает от нас, командир! Он уходит от нас! – закричал лейтенант Эндрюс. – Будь я проклят, если это не так!

Я не верил своим глазам. Что же произошло? Авианосец послал световой сигнал и почти одновременно с этим эсминец стал разворачиваться и уходить. Почему? На эсминце нас наверняка видели. Он был всего в трех милях от нас и мог подойти вплотную к нам через несколько минут! Вместо этого эсминец повернул назад, не произведя ни единого выстрела!.. Ничего более странного я в жизни не видел.

— Командир, авианосец меняет курс, — доложил лейтенант Бантинг. – Расстояние между нами увеличивается. Он изменил курс влево на 30˚. Сейчас его курс 180˚ на юг.

— Проклятье, а что же теперь делать, Джон?! – воскликнул я.

Я пристально всматривался в авианосец. Теперь, из-за перемены курса, он едва виднелся на горизонте. Я попросил коммандера Бобчинского подняться ко мне на мостик. Он был опытным офицером и много раз в начале войны бывал в боевых походах именно в этих водах. Сейчас я очень нуждался в его совете и помощи.

— Ну и ну, еле ноги унесли, а, капитан? – Сказал Боб, поднявшись наверх. Его глаза светились добродушной иронией.

— Да уж, о таком только и писать домой! – засмеялся я. – Но что ты думаешь обо всем этом? Эсминец почти настигает нас, мы уже готовимся к бою и погружению, а тут авианосец начинает передавать ему световые сигналы. Я думал, он приказывает эсминцу атаковать нас. Но вместо этого эсминец разворачивается, уходит и занимает свое место по курсу авианосца…

— Я согласен. Никогда не слышал ничего подобного. Кто вообще включает сигнальные огни ночью? Да еще, когда противник рядом! Самоуверенный наглец – командир этого авианосца. Уверен: он думает, что мы не представляем для него никакой опасности, — сказал Боб.

— Он изменит свое мнение, если нам удастся подойти к авианосцу на расстояние торпедного залпа, — несколько раздраженно проговорил я. – Но в этом-то вся проблема! Начать с того, что он нас обогнал. Сейчас он изменил курс на 30˚ и скоро оставит нас далеко позади. Что нам делать?

Мы помолчали с Бобом несколько минут, вглядываясь в силуэты кораблей, затем спустились вниз, чтобы посмотреть карты и оценить обстановку. Вахтенный офицер оставался на мостике вместе с сигнальщиками. А мы с энсином Дайгертом сверили данные о курсах кораблей, полученные лейтенантом Бантингом на торпедном автомате стрельбы, с данными, полученными лейтенантом Бошей от радиолокационной станции. После этого мы с Бобом стали обсуждать план наших действий.

— Я думаю, Боб, у нас нет никаких шансов обогнать его при нашей скорости, если он будет продолжать идти новым курсом 180˚.

— Согласен, Джо. На этом курсе мы его не сможем догнать. И все же у нас есть шанс.

— Какой же?

— Я просмотрел внимательно прокладку курса авианосца на карте. Когда мы впервые увидели его, он шел курсом примерно 210˚. Таким курсом он следовал более двух часов. А несколько минут назад он повернул на юг…

— Если я правильно тебя понял, ты думаешь, что направление 210˚ к юго-западу – основной курс авианосца, а этот новый – 180˚ — частный курс на зигзаге? Сейчас он направляется влево, но, рано или поздно, повернет вправо и возвратится на основной курс 210˚?

— Именно так, командир, — просиял Боб. – Во всяком случае, это наш единственный шанс. Если он останется на данном курсе 180˚, мы можем сказать ему «гуд бай» навсегда.

— Ты прав, Боб. Мы не будем преследовать его по новому курсу. Будем идти с максимальной скоростью курсом 210˚, надеясь, что он вскоре на него возвратится. Если он это сделает, мы будем уже рядом и постараемся занять удобную позицию для торпедной атаки.

— Так точно. Это единственный шанс для нас догнать авианосец. Если даже мы потеряем его из виду, мы поймаем его на экране радара. Похоже, это не вызывает у него никакого беспокойства.

Я проверил еще раз данные, нанесенные на карту, чтобы точнее определить место цели. Было около 23.30. Я решил, что должен уведомить адмирала Локвуда, командующего подводными силами на Тихом океане, находящегося в Перл-Харборе, о наших действиях. Вызвав энсина Кросби, я изложил ему суть текста и приказал закодировать его и передать в эфир. При мысли о донесении адмиралу меня обуревали смешанные чувства. Ведь перехватив радиоволны, противник, без сомнения, определит наше местонахождение.

Я всматривался слева по курсу лодки в направлении авианосца. К этому времени он был едва виден даже в бинокль. Вскоре он исчез в темноте. Испытывая чувство разочарования, я размышлял о своих несбывшихся надеждах, о том, увижу ли я его еще когда-нибудь…

Продолжение следует.

Источник: Инрайт Д. «Синано» — потопление японского секретного суперавианосца. — М.: Воениздат, 1991.